Египтолог - Артур Филлипс

«Бог мой, этот Картер… надо было инвестировать в него».

«Это, Честер, была бы непоправимая ошибка. Он не нашел и крупицы того, что нам с вами удалось найти, потратив куда меньше денег».

«Почему тут пахнет, как в геенне?»

«Понимаете, у меня нога поранена, ничего серьезного, но…»

«Святые вершки и корешки! Какого дьявола…» Твой отец перестал светить мне в лицо, переведя фонарь на стену. Он прошел мимо меня, следуя за лучом света в Святилище Бастет. «Что сделали с кошкой?» — заверещал он вдруг, нежная душа.

«Сложный вопрос, Честер. Древние уважали кошачьих, уважение это, так сказать, зиждилось на религии и…»

«Паразит! Продажная скотина! Нарыл тут золота, да? Я твои хамские каблограммы…»

«Каблограммы?» Я был сбит с толку. Твой отец, если придерживаться исторической достоверности, — он, кстати, кивает, застенчиво соглашаясь, — твой отец просто сходил с ума от напряжения, до которого сам себя довел. Очевидно, Маргарет, у него имеются некоторые финансовые проблемы. Ты это знала — но не знала их масштаба. Нужно было рассказать мне обо всем ранее. В любом случае при подобном напряжении человек может поверить во что угодно, кидаться на тени, принимать обыденные совпадения за хитрый заговор; именно это и случилось с твоим несчастным отцом: он начал рассказывать абсурдную историю о каких-то клеветнических каблограммах, отосланных из Луксора. Он даже бросал их на пол, одну за другой, явно драматизируя; сейчас, когда мы с ним наново их изучаем, я прихожу в ужас. Упоминаю о них потому, что ты, наверное, уже слышала про них в Бостоне. Это сущий кошмар: анонимные донесения для церкви, прессы, полиции и наших же компаньонов. Мы с Ч. К. Ф. сейчас сожжем эту гадость, покончим с ними, хотя есть основания думать — Ч. К. Ф. со мной соглашается, — что тут замешаны силы, кои намерены не допустить удачного исхода, они-то и предприняли одновременную атаку на Ч. К. Ф. в Бостоне и на меня в Египте. Наш главный подозреваемый — Картер, а Феррелл — его тайный агент за границей, в этом мы с Ч. К. Ф. единодушны.

Твой отец был зол, я знаю, ты это знаешь, но он все же приехал сюда — позволит гордость ему в этом признаться или нет, — чтобы посмотреть на наше открытие in situ и приложить столь необходимые физические усилия к уже сделанным финансовым вливаниям, дабы наши раскопки стали семейным триумфом. «Гениальный ты наш! Мне бы от тебя, английский голубок, держаться подальше, да только Маргарет сказала, что ей такая балаболка нужна до зарезу. А потом ты начал выкидывать фортели…»

«По этой причине вы заставили ее порвать со мной?»

«Заставил? Ты спятил? Это было легче легкого. У нее ухажеров — прорва. Боженька, даже этот детектив за ней увивается, от парней отбоя нет, думаешь, отказать тебе — это для нее какая-то жертва?» Разумеется, твой отец пытался лишь распалить меня, что понятно — бедняга был в таком напряжении и к тому же сбит с толку ложью Феррелла и тер Брюггена. «Эй, погодь, Пыжик, не надо это записывать!» — только что сказал он мне. Старый чертяка пытается подделать официальный отчет! Он извиняется перед тобой за все, что сказал, и требует, чтобы я записал и это тоже.

«Ты ничего не нашел для моей коллекции? — спросил он меня. — Я понадеялся было, что хоть это тебе удастся! А вон то, — воскликнул он, и луч фонаря вновь скользнул в Историческую Камеру, заставляя меня вжаться в стену и нанося тем самым непомерный ущерб древним шедеврам, — рисовала небось пьяная мартышка? Вот это вот что — оргия?» Полагаю, он имел в виду колонну пять. «Только не смеши меня! Чего он ласкает жирафу, когда рядом две девчонки? Мать Господня, стены что, мокрые? Боже, да с них течет! Что ты сделал с моими деньгами? Разрисовал подвальные стенки? Ты спятил?..» Что, если тот, кто привел сюда Финнерана, все еще маячил снаружи и услышал такое! Слушатель был бы в высшей степени озадачен, если не сказать больше. Объяснение не заняло много времени, и Финнеран, как ни сопротивлялся, все-таки узнал, что такое «консервация гробницы». Разумеется, изображения блестят, потому что я покрыл их из распылителя защитным слоем целлулоида, а под светом электрического фонаря Ч. К. Ф. свеженанесенное консервирующее вещество кажется влажным, что, конечно, очень мило, но вводит в заблуждение.

А Ч. К. Ф., смущенный тем, что, по его мнению, он увидел, протянул руку, желая дотронуться до чувствительного древнего изображения на поверхности одной из колонн, и я мягко, очень мягко, отстранил его руку своей тростью, почти до нее и не дотронувшись, разве что самую чуточку, чтобы только предотвратить контакт кожи с поверхностью, которая, обезвожившись за 3500 лет, могла рассыпаться от малейшего прикосновенья, поскольку я, копируя в свои тетради восхитительную роспись гробницы, не имел возможности завершить консервирование, и потому им могло повредить даже чье-то случайное горячее дыхание, не говоря уже об ударе гигантского пальца; в свою очередь, я напомнил себе: нам с Ч. К. Ф. нужно сегодня сходить за новой порцией консервантов.

Я бы поспал еще немного, но спать было совершенно невозможно — следовало привести в порядок пол, стены и прочее, да и от беседы с твоим отцом я получал искреннее удовольствие, поскольку, работая в одиночестве, истосковался по обществу. Вследствие неуклюжести Ч. К. Ф. некоторые изображения оказались чуть подпорчены, мы договорились их отреставрировать и затем плотно заняться вопросами консервации. Он быстро смекнул, что тут к чему, и помог мне довести работу до конца. Конечно, пришлось его кое-чему подучить — но он оказался неожиданно способным студентом археологии.

После уборки мы наконец легли спать и проснулись поздно утром — он был измотан путешествием, я работой; мы очнулись, рассмеялись, вспомнив о нашем вчерашнем несмелом воссоединении, и восславили вновь принятое им решение поддержать (финансово, морально и материально) нашу великую экспедицию. Этой ночью мы проделали большую работу. «Да, мальчик мой, но тяжелый труд — это же здорово!» — воскликнул мой Владыка Щедрости, выделил мне скромную сумму и послал в город за едой, питьем и почтой.

КАБЛОГРАММА.

БОСТОН — РАЛЬФУ ТРИЛИПУШУ, ЛУКСОР, 19/12/22,9.02

УЗНАЛА ОТ ДЖП ЧТО ПАПОЧКА ПОЕХАЛ К ТЕБЕ. ОН МОЖЕТ БЫТЬ ЗОЛ.

ПОЖАЛУЙСТА ПРОСТИ ТВОЮ МФ.

На почте я, само собой, обнаружил твою вчерашнюю каблограмму. Забавно! Ах, дорогая моя, если бы ты не промедлила несколько дней, эта ночь не стала бы для меня таким сюрпризом. Я был прав: ты всерьез думала, что он будет на меня по-прежнему зол.

Теперь ты можешь не беспокоиться. Когда экспедиция завершится, мы с ним вернемся в Бостон вместе — если только он не отправится куда-нибудь один, или не решит остаться в Египте из туристических соображений, или не встретит женщину, и вообще — интересностей тут хоть отбавляй. Нет, разумеется, мы с ним вместе вернемся домой, ты ведь ждешь нас обоих — теперь, когда мы опять вместе. И ты призываешь простить тебя, моя дорогая.

КАБЛОГРАММА.

ЛУКСОР — МАРГАРЕТ ФИННЕРАН БОСТОН, 20 ДЕК 1922, 11.17

ТВОЙ ОТЕЦ БЛАГОПОЛУЧНО ПРИБЫЛ. С НАМИ ВСЕ В ПОРЯДКЕ, ШЛЕМ ТЕБЕ ПРИВЕТЫ. ОН БЛАГОГОВЕЕТ ПЕРЕД НАШЕЙ НАХОДКОЙ И НА НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ ОСТАНЕТСЯ ЗДЕСЬ, ЧТОБЫ МНЕ ПОМОЧЬ. ОН ПРОСИТ ТЕБЯ НЕ ВОЛНОВАТЬСЯ. БЕЗ ПАМЯТИ ВЛЮБЛЕННЫЙ РАЛЬФ ЛЮБИТ ТЕБЯ БЕСПРЕДЕЛЬНО.

КАБЛОГРАММА.

ЛУКСОР — МАРГАРЕТ ФИННЕРАН БОСТОН, 20 ДЕК 1922, 11.21

НАШЕЛ ТВОЕГО РАЛЬФА. ВСЕ НЕДОРАЗУМЕНИЯ УЛАЖЕНЫ, ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ВОЛНУЙСЯ, ОН КЛАССНЫЙ ПАРЕНЬ. ПОКА ОСТАНУСЬ ТУТ, БУДУ РАБОТАТЬ ПОД ЕГО ВЕЛИЧЕСТВЕННЫМ ПОПЕЧИТЕЛЬСТВОМ. ТВОЙ ОТЕЦ, ЧКФ.

Текст: «Ты предал меня, — сказал царь Атум-хаду спокойно, невзирая на гнев и боль, когда они с Владыкой Щедрости наконец встретились в царском дворце лицом к лицу. — Я оставлен тобой, тем, кому я доверился. Ты отвратил царицу от ее владыки и повелителя, отвратил ее сердце от добродетели. Ты ослаблял меня и мою армию до тех пор, пока мы не оказались бессильны в битве». Царь мешкал. Его жалость, и его любовь, и его мягкая натура обуздывали праведную ярость.

Но Владыка Щедрости рассвирепел и обнаружил честолюбие, и жажду власти, и зависть к Атум-хаду. Он кричал, уподобившись буйнопомешанному, сплавлял воедино правду и правдоподобие. Владыка Щедрости показал себя не вторым отцом царя, но опаснейшим и вероломнейшим аспидом в тростниковой кровати невинного младенца.

В помешательстве своем Владыка Щедрости размахивал кулаками, и сорвал со стены горящий факел, и размахивал им, угрожая земному воплощению Атума огнем и дымом. «Остановись, дурак!» — закричал Атум-хаду, отступая во тьму пустого дворца. Царь все еще не желал нападать на своего бывшего друга и советчика. «Ты не понимаешь, какой вред наносишь. Ты не понимаешь, чем рискуешь. Все это еще можно успеть спасти!» — провозгласил царь из темноты. Но Владыка Щедрости нашел его и атаковал, словно раненый лев, и тогда у Атум-хаду не осталось иного выбора. Он забыл о ранах, что были получены в схватках с гиксосами, он забыл о гнезде кобр, что жалили царские внутренности и плевались горячим ядом из седалища.