Сталинизм и война - Андрей Николаевич Мерцалов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сталин представлял СССР в виде одинокого «утеса» среди милитаристского океана. Он не понимал, что такая позиция обрекла страну на политическую изоляцию, в которой она оказалась к началу войны. Значит, дело не только в том, что агрессия застала СССР врасплох. Некоторые авторы напоминают об антифашистской коалиции. Но ее активные действия начались лишь летом 1944 г. Сталин и его преемники обычно сводят все к антисоветизму мировой буржуазии. Но она никогда не была единой. Возникновение, хотя и с роковым опозданием, коалиции подтверждает это. Внешнеполитический просчет Сталина вынудил СССР нести на себе особый груз. «СССР должен был нести главную тяжесть войны», — считают авторы т. 6 упоминавшегося 10-томника (ФРГ). Это проявилось и в «степени напряжения сил, разрушенных внутри страны, и жертвах среди населения». На самом деле, на Восточный фронт вермахта пришлось, по некоторым данным, свыше 70 процентов его безвозвратных потерь. В СССР с полным основанием гордятся этим. Но было бы неверно видеть только одну сторону. Налицо и неравномерное, явно несправедливое распределение среди союзников общей ноши. СССР от начала до конца вел войну в крайне невыгодных условиях. Не только Гитлер, но и Рузвельт, и Черчилль выбирали удобные для них сроки и формы действий.
Глава третья
Сталинизм в войне
Порочность сталинизма резко проявилась еще накануне и в первое время после нападения на СССР, когда назревал и стал явью провал его дипломатии и стратегии. Лишенный грамотного и твердого военно-политического управления, изолированный на международной арене, с разгромленной армией — таким предстал СССР перед миром. Этому посвящен первый раздел главы. Во втором разделе освящаются основные черты сталинского руководства войной. Третий раздел — «Сталинизм и цена победы». Официальная историография именно эти три момента наиболее тщательно обходила молчанием. По истечении пяти с лишним десятилетий нет специальных исследований о свойственном сталинизму способе ведения войны. Событиям 22 июня 1941 г. посвящены многие работы, но они не исчерпывают проблемы, тем более что на освещение событий по-прежнему продолжает оказывать сильное влияние сталинистская и неофашистская пропаганда. Можно с полной определенностью сказать, что в трактовке проблем, составляющих содержание данной главы, официальная историография сделала шаг назад от позиций XX съезда КПСС. Напомним их: «единовластие Сталина привело к особо тяжким последствиям в ходе Великой Отечественной войны», просчет в подготовке обороны и оценке намерений противника породили «величайшую опасность для судеб нашей Родины»[215].
I. 1941 год: провал сталинистской дипломатии и стратегии
1
Во всех выступлениях Сталина, начиная с речи 3 июля 1941 г., прослеживается особая забота замаскировать провал его дипломатии и стратегии. Не совсем доверяя Минцу, Пономареву, Поспелову и другим придворным историкам, часто он сам диктовал свою трактовку весьма деликатного для него вопроса, от решения которого зависело объяснение гибели десятков миллионов соотечественников.
Сталин оставил своим наследникам весьма слабую схему доводов, призванных скрыть ответственность за события 1941 г. и их последствия. Среди них — нарочитое подчеркивание «вероломства фашистов»; двусмысленное утверждение о внезапности нападения без указания его сути и виновников, ложные тезисы о военно-техническом превосходстве вермахта над Красной Армией в момент нападения, об использовании вермахтом уже 22 июня всего военно-экономического потенциала завоеванных стран; внешне правдоподобные положения об отмобилизованности вермахта и овладении им опытом современной войны; быстром поражении Франции и отсутствии второго фронта; фарисейские тезисы о «самоуспокоенности», «благодушии» народа и «недисциплинированных красноармейцах и командирах», «перепуганных интеллигентиках», «некомпетентности и измене генералов»; жалкие попытки создать некие конструкции о нациях «миролюбивых и агрессивных», о контрнаступлении как панацее чуть ли не от всех военных бед и др.
Обратимся в первую очередь к вопросу о так называемом поводе, который Сталин запретил давать противнику (а РККА оказалась неотмобилизованной). Такое тенденциозное смешение разных вещей начал еще Сталин. Это прослеживается и в новейших работах. Так, в статье Вишлева не разграничены четко понятия: стремление оттянуть войну Германии против СССР и неприведение в боевую готовность войск; передислокация крупных сил и непосредственная боевая готовность приграничных армий. Ущербная тактика «не дать повода» имела в своей основе наивные надежды на пакт 23 августа. Эта позиция недостойна независимого государства. Она была ложной и опасной изначально, а не стала такой лишь после какого-то «предела» (начало июня 1941 г.), как с большим опозданием уже в своих мемуарах полагал Василевский. Властитель и его группа должны были знать, что Германия нападет при первом же случае, который она сочтет удобным, не из-за какого-то «повода», а ради куда более основательных целей, которые она себе давно поставила в Восточной Европе и объявила об этом миру. Эта истина была понятна, например, Рузвельту уже в момент заключения пакта 23 августа. Доступный любому школьнику учебник свидетельствовал, что первая мировая война, например, возникла не из-за убийства австрийского эрцгерцога в Сараеве. Гибель немецких летчиков, чей самолет-нарушитель сбили бы в глубине советской территории, также не могла стать причиной нападения на СССР, о чем беспокоился Сталин. Эта гибель не была бы даже замечена Гитлером, завершавшим подготовку нападения.
Всем было известно, что фашисты нужные им поводы конструировали сами. Уже в 1938–1941 гг. они
