Три минуты молчания - Г Владимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я сидел у окна - площадь перед вокзалом занесло сугробами, и ни души на ней не было, раскачивались на проводах фонари, черные тени шарахались по снегу. Потом из темной-темной улицы вынырнула "Волга" с шашечками, сделала круг и встала посередине: дальше было не проехать. Из такси - задом почему-то - вылезла баба в коричневой толстой шубе, в белом платке, в пимах, вытянула за собой чемодан. Таксишник выглянул и что-то ей сказал, улыбаясь, и что-то она ему ответила - тоже, наверно, веселое, а потом пошла к вокзалу, скосись от чемодана, а он ей глядел вслед и усмехался. Раз oна обернулась что-то крикнуть ему, и он ей помахал ладошкой.
Она шла к вокзалу, как раз против окна, где я сидел, но меня не видела, улыбалась сама себе. Или тому, что ей сказал таксишник. А я вдруг почувствовал, как что-то у меня стучит в виске и дрожат ладони, в которых я держал стакан.
9
- Все время, замечаю, ты у меня на дороге, рыженький!
- Нет, это ты у меня на дороге.
Клавка повалилась на стул, расстегнула шубу, сдвинула платок на плечи. И тогда уж мне улыбнулась, во все лицо. Уже она успела обмерзнуть и раскраснеться, пока шла к подъезду.
- Дай глотнуть горяченького, чего ты там пьешь. - Я ей протянул стакан. Клавка отпила и сморщилась. - Бог ты мой, он кофе пустое пьет. Как же так жить можно? Нюрка, ты куда же смотришь?
Буфетчица выглянула из-за витрины.
- А что?
- А ничего! Такой парень у тебя сидит, а тебе лень багажник отодрать со стула. Ты картину видела "Человек мой дорогой"? Посмотри, в "Космосе" показывают. Так он мне еще дороже, вот этот злодей. Сидит у тебя сиротинкой неприкаянной. Ты хоть поглядела бы на него, какой он. Чудо морское!
Нюрка на меня захлопала глазами.
- Ничего особенного.
- Глаза надо иметь! - сказала Клавка грозно. - И мозгов хоть полпорции. Конечно, "ничего особенного", когда он в телогрейке драной. А пришел бы он в своей курточке - ты б тут легла и не встала. - Клавка мне подмигнула. - Было у меня такое желание.
Нюрка опять ко мне пригляделась и не ответила.
- Что же ты, Нюрка, пива ему не поднесла?
- Да он не просил!
Клавка прямо зашлась смехом:
- Ну, Нюрка, ты мышей не ловишь! "Не просил"! Хороший мужик и не попросит - надо самой давать. Ну-ка, покорми его. Винегрету не вздумай предлагать, он у тебя позавчерашний, я отсюда вижу. Студень небось сама исполняла? Знаю, как ты его исполняешь.
Нюрка там заметалась.
- Балычка могу нарезать осетрового. Колбаски деликатесной.
- Вот балычка куда ни шло... Хочешь балычка? Хочет он, хочет, потолще ему нарежь. Потом сочтемся. Да, шевелись, Нюрка, живенько, живенько, на флоте надо бегом!
- Я, слава Богу, не на флоте.
- Ты-то нет. Да он у нас на флоте. Э, дай уж я сама!
Клавка сбросила шубу на стул, взяла у Нюрки поднос, собрала мои стаканы. Кофе она выплеснула в мойку, принесла "рижского" и тарелку с балыком и хлебом. Опять завернулась в свою шубу и смотрела на меня, подперев кулаком щеку.
- Ну, как ты жив без меня? Скучал хоть немного?
- Немного - да.
- И то - не зряшная на свете!
Я спросил:
- Куда едешь, Клавка?
- В Североникель, свекра хоронить. Ну, не хоронить, его уж там без меня похоронили, а на девятины еще успею. - Пнула ногой чемодан. - Сильно они на меня надеются, одних крабов семь банок везу.
- Погоди, - я спросил, - почему к свекру? У тебя муж есть?
Все лицо у нее вспыхнуло. Отвела глаза.
- Был. Да сплыл.
- Бросил он тебя?
- Дa.
- Или - ты его?
- Он меня.
Клавка насупилась, закусила губу. До чего же мне было все удивительно.
- Как же он мог тебя бросить?
- А что я - золотая? Так уж вышло. Лучше б, конечно, я его бросила. Тогда бы все ясно было. А так - черт знает... Обиделся и ушел. Ну, конечно, у него основания были.
- Вот, значит, в чем дело.
- Да уж проговорилась.
- Надеешься - вернется?
Клавка повела плечом, не ответила. Стала смотреть в окно.
- Где ж он теперь?
- Я ж говорю: сплыл. В море кантуется, вторым механиком на СРТ. Ну, может, еще и вернется... ненадолго. Ему про меня такого наговорили - как ему совсем вернуться?
- Это ты в море ходила - его тоже хотела увидеть?
Клавка еще сильней покраснела.
- Не надо про это. Да и не вернется он. Это ему снова надо в меня влюбиться. А я уже не та, понял, рыженький? Ты от меня уже одно воспоминание застал.
Клавка улыбнулась - так что я увидел у нее два золотых зуба сбоку.
- Сколько же тебе?
- Двадцать шестой грянул.
- Да, старуха!
- Все-таки не восемнадцать.
Вот на чем ты нагрелась, я подумал, вот о чем рассказывала тогда, на "Федоре": "А что нам такого впереди светит?" Я его ни разу в глаза не видел, не знал о нем ничего, но вдруг такую злость к нему почувствовал. Какое ему до нас дело - раз он ушел? За что такая почесть ему, что Клавка его ждет и мучается, и у нас с нею ничего быть не может?
- Сколько же ты с ним прожила?
У нее дрогнули губы, и она ответила не сразу.
- Три года. Без семи экспедиций.
Я допил пиво и отставил бутылку.
- Ты когда вернешься, Клавка?
- А ты - когда в море уйдешь?
- Неделю отгуляю. В следующую пятницу "Океан" отойдет.
- Я раньше субботы не вернусь.
Я подумал: это ты сейчас решила. Если б я воскресенье назвал, ты бы сказала: понедельник. Ну, так - значит, так. Встречаться нам вроде бы и не к чему.
- Я те деньги, что мы говорили, тебе в общежитие снесла. Спросишь у тети Санечки, кладовщицы.
- Хорошо,
Так вот вышло - как будто я об них спрашивал, когда могу получить. Ну, ладно, значит, нас больше ничего и не связывало.
- Проводишь меня? - она попросила. - Раз уж я тебя встретила.
Я взял чемодан.
- Нюрка, салют!
Мы вышли на террасу. Здесь тоже намело снега, на каменных перилах наросли бугры. Клавка смела варежкой снег с перил, вспрыгнула и села. Чемодан я ей поставил под ноги. Внизу под нами блестели рельсы, а дальше спуск начинался к Рыбному порту, и там виднелись в клочьях пара трубы и мачты и стоячие огни в черной воде - длинными разноцветными нитями.
Паровозишко, кое-где забросанный снегом, приволок вагоны-коротышки как раз они остановились под нами. На крышах у них и на стеклах блестел иней. Клавка поглядела на эти вагоны и вздрогнула.
- Там топят хоть?.. А может, это еще и не мой?
В вагонах зажегся матовый свет, проступили узоры на стеклах. Черт знает, топили там или нет. Человечков тридцать, с чемоданами, с мешками, потащились на посадку.
- Твой, североникельский, - сказал я Клавке. - Затопят еще, он только из депо вышел.
Больше мне нечего было ей сказать. Впрочем, осталось кое о чем спросить.
- Тогда - все обошлось?
Клавка поняла.
- Ну вот, зачем тебе про это думать. - Отвернулась. - А может, от тебя бы и стоило заиметь?..
- Что б ты с ним делала?
- Что с детьми делают? На ножки бы подняла... Чего смеешься? А вообще-то и правда туман у меня в голове. Ты меня не очень-то и слушай. Она опять поглядела на вагоны и вздрогнула. - Ну, прощай. Запомнишь меня все-таки? Хоть у нас и недолго любовь была...
- А недолго и нужно.
Она мне посмотрела в глаза.
- Неужели так? Было что-то - и хватит?
Хотела улыбнуться насмешливо - и не смогла, губы задрожали, и улыбка вышла горькая, жалкая какая-то. Мне тот коридор вспомнился, длинный и пустой, по которому она с такой же улыбкой шла - медленно и как пьяная, шаркая туфлями по ковру. И прошла мимо, и я даже не окликнул. Так и теперь не окликну. Вот такую, растерзанную, и отпущу - в холодную эту дорогу, к чужим, на похмелье. Не рады же они ей - если такое с мужем... Бог ты мой, есть же и ее силам конец - и я плеча не подставлю. Я буду о ближних рассуждать, а этой, самой близкой, не помогу ничем. И кто же я после этого, за какие ж такие доблести мне это хоть когда-нибудь простится? А я вам скажу, кто я. Третий. Который должен уйти.
- Нет, - я помотал головой. - Ты не обижайся... Я, наверно, не так сказал. Сама ты не знаешь, сколько ты для меня успела сделать - в считанные эти часы: может, мне на все мои годы хватит. Ну, так уж оно случилось, что я не сразу тебя узнал, оттого и расстаемся, - и кто же тут виноват, если не я?
- Может быть, оба мы...
- Может быть. Но, не знаю, как ты, а я бы ничего не хотел переиграть. И могло ведь худшее случиться - мы б состарились, а так и не встретились... Нет, все было надо! Вот с этим - езжай, Клавка, счастливо тебе. А будет худо, не дай Бог, или пусто, как ты говоришь, тогда позови только - я приду. Мы же с тобой знаем, как это бывает: вот уже, кажется, ничего тебе не светит, и ангел не явится, и чайка не прилетит, - ан нет, кто-то все же и приходит. Я к тебе отовсюду сорвусь, где бы я только ни был. Даже и письма не напишешь - а услышу, почувствую.
Я хотел ее за руку взять. Она стряхнула варежки на колени себе и приняла мою руку в обе ладони и то сжимала их, то разжимала, глядя вниз куда-то, мимо меня. Из-под платка у нее выбился пушистый завиток, и я смотрел на ее висок, и у меня сердце сжималось, и я думал, что не надо мне ее целовать на прощанье - как я тогда вытяну этот день?