Цикада и сверчок (сборник) - Ясунари Кавабата
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Со мной тоже творилось что-то неладное. В монастыре, где я схоронился, в самом деле мне никто не мешал. Там тихо – одна лишь пожилая настоятельница да приходящая старуха-служанка, а такая тоска, такая тоска… К тому же дела в лавке последнее время идут из рук вон плохо, и вдруг ты мне все это выкладываешь… А поделом! Какая надобность мне, оптовику, рисовать эскизы, да еще новомодные?
– И я о многом передумал. Особенно после встречи с вашей дочерью в ботаническом саду.
– …
– Извольте хотя бы взглянуть на пояс. Не понравится, возьмите ножницы и разрежьте его на куски.
– Показывай, – буркнул Такитиро. – Эй, Тиэко, поди-ка сюда.
Тиэко, сидевшая за конторкой рядом с приказчиком, сразу же откликнулась на зов.
Насупив густые брови, сжав губы, Хидэо с решительным видом положил на циновку сверток, но его пальцы, развязывавшие фуросики, слегка дрожали.
– Взгляните, барышня, это пояс по рисунку вашего отца, – обратился он к Тиэко с поклоном и замер. Тиэко отвернула край пояса.
– Ах, верно, рисунки Клее подсказали вам, отец, этот эскиз? Там, в Сага?
Она отвернула еще немного и приложила к коленям.
– Замечательно!
Такитиро молчал, состроив кислую мину, однако же в глубине души был поражен памятью Хидэо, запомнившего рисунок до последней черточки.
– Отец! Пояс в самом деле чудесный, – воскликнула Тиэко с нескрываемым восхищением.
Она пощупала пояс и, повернувшись к Хидэо, сказала:
– Добротно выткано.
– Благодарю, – ответил Хидэо, потупившись.
– А можно весь поглядеть?
Хидэо кивнул.
Тиэко встала и во всю длину развернула пояс на полу. Потом положила руку отцу на плечо и принялась разглядывать работу Хидэо.
– Ну как, отец? – спросила она.
– …
– Разве он не хорош?
– Тебе в самом деле нравится?
– Да, спасибо вам, отец.
– А ты погляди на него повнимательней.
– Рисунок новый, необычный… Пояс чудесный, нужно только подходящее кимоно… Прекрасная работа!
– Вот как? Ну, если тебе он понравился, поблагодари Хидэо.
– Спасибо вам, Хидэо. – Она поклонилась.
– Тиэко, – обратился к ней отец. – Чувствуется ли в узоре на поясе гармония, душевная теплота?
Вопрос Такитиро застал девушку врасплох.
– Гармония? – переспросила она и снова поглядела на пояс. – Вы сказали «гармония»? Ну… это зависит от кимоно и от человека, который будет пояс носить… Правда, последнее время нарочно стали придумывать одежду с дисгармоничным узором…
– Угу. – Такитиро кивнул. – Видишь ли, когда я показал свой рисунок Хидэо и спросил его мнение, он ответил, что в нем нет гармонии. И я выкинул его в речку около их мастерской.
– …
– И все же Хидэо выткал пояс в точности по моему рисунку. Разве что расцветку нитей подобрал несколько иную.
– Простите за вольность, господин Сада. – Хидэо вновь поклонился. – Барышня, не сочтите за труд, примерьте пояс, – обратился он к Тиэко.
– На это кимоно?.. – Тиэко поднялась с циновок и обернула пояс вокруг талии. И сразу же вся ее прелесть проступила необыкновенно ярко. У Такитиро просветлело лицо.
– Барышня, это произведение вашего отца! – воскликнул Хидэо. Глаза его радостно сияли.
Праздник Гион
Тиэко вышла из дому с большой корзиной для провизии. Она направилась вверх по улице Оикэ к харчевне «Юбахан» в квартале Фуя, но невольно остановилась, заглядевшись на небо. Весь небосвод от горы Хиэй до Северной горы полыхал, будто охваченный пожаром.
Летом день долог; еще слишком рано для вечерней зари, да и сам цвет неба не производил грустного впечатления, как это бывает перед закатом. Языки пламени бушевали в небе, разливаясь во всю его ширь.
Ах, да что же это такое?! Никогда не видела… – Она вынула зеркальце и поглядела на свое лицо, окруженное в зеркальце огненными облаками. – Никогда не забуду… Это надо запомнить на всю жизнь, – прошептала она.
Горы Северная и Хиэй казались темно-синими на фоне красного неба.
В харчевне «Юбахан» для Тиэко уже были приготовлены высушенные пенки бобового молока, а также ботан-юба и яватамаки.
– Добро пожаловать, барышня, – приветствовала Тиэко хозяйка харчевни. – Столько заказов по случаю праздника Гион – ни минутки свободной. Даже на старинных клиентов едва хватает времени, а остальным приходится просто отказывать.
Эта харчевня работает исключительно по заказам. В Киото есть такие заведения, кондитерские в том числе.
– Поздравляю вас с праздником, барышня, и благодарю – вот уже сколько лет нас не забываете. – Хозяйка доверху наполнила корзину Тиэко. Она положила яватамаки и ботан-юба – трубочки из высушенных пенок бобового молока: первые – с листьями лопушника, вторые – с плодами дерева гинкго.
Харчевне «Юбахан» уже более двухсот лет. Она счастливо избежала пожаров, которые прежде часто случались во время праздников огня, и сохранилась в прежнем виде – лишь кое-где немного подновили: в оконце на крыше вставили стекло да печи, в которых готовили бобовые пенки, обложили кирпичом – прежде они были похожи на обыкновенные корейские каны[67].
– Раньше, когда пользовались углем, сажа попадала на пенки, поэтому теперь мы заменили уголь опилками, – объяснила ей однажды хозяйка.
Из котлов, отгороженных друг от друга квадратными медными листами, ловко извлекали палочками из бамбука слегка затвердевшие пенки бобового молока и подвешивали на бамбуковые перекладины. По мере того как пенки высушивались, их перекидывали с нижних перекладин на верхние.
Тиэко прошла в глубину кухни, где был старинный опорный столб. Она помнила, как мать всякий раз поглаживала его, когда они приходили сюда вместе.
– Из какого он дерева? – спросила Тиэко у хозяйки.
– Из кипарисовика. Он высокий, до самой крыши, и прямой как стрела.
Тиэко ласково коснулась столба и вышла наружу. На обратном пути она услышала громкую музыку: репетировали музыканты, готовясь к празднику Гион.
Приезжие из провинции привыкли считать, что праздник Гион длится всего один день – семнадцатое июля, когда по городу движется процессия ямабоко[68]. Жители Киото обычно собираются у храма накануне – в предпраздничную ночь.
В действительности же праздник Гион длится весь июль. Первого июля в каждом квартале, который готовит свой ковчег, тянут жребий, кому восседать на ковчеге, повсюду слышится праздничная музыка.
Каждый год процессию ковчегов открывает нагината-боко[69], на котором едут мальчики в одеждах храмовых послушников. Второго и третьего июля определяется, опять-таки с помощью жребия, порядок следования остальных ковчегов. Этой церемонией руководит мэр города.
Ковчеги изготовляют в начале месяца, а десятого июля на мосту Четвертого проспекта у реки Камогава происходит церемония их «омовения». Хотя и называется это «омовением», на самом же деле настоятель храма просто опускает ветку священного деревца сакаки в воду и кропит ею ковчеги.
Одиннадцатого июля в