Ибо прежнее прошло (роман о ХХ веке и приключившемся с Россией апокалипсисе) - Рустам Гусейнов

- Грех это, Глебушка, - вздохнул Кирилл. - Слабое разумение свое над верою ставить, вопросы, неразрешимые изначала, городить - грех это. Много ведь их, таких вопросов, на которые в жизни земной не дано человеку ответа. Такой уж, видно, был замысел Господен - слеп человек, только и может видеть, как огонек далеко где-то светится в темноте, светится. И зовет к себе. А уж почему зовет, почему идти к нему надобно, не нашего ума дело. И гадать нам не нужно - ни об этом, ни об иных промыслах Божьих. Сколько ни гадай, ничего не нагадаешь путного, потому - слеп. Сердца своего нужно слушаться, Глеб. Сердца и заповедей Христовых. На то ведь и даны они нам. Сердце наше - как щелочка в мир горний, заповеди - как нить путеводная, а разум - он в дебри, в темноту кромешную завести человека может. Ты делай, что положено тебе делать, и душе покойно станет. Вот обустроился ты здесь, дети у тебя растут двое ведь есть - и слава Богу. Может, так, что и не наказание это было - с Фомою. Для Фомы-то уж точно - счастье, здесь и не сомневайся - они ведь самые счастливые у Господа в раю - дети. Ну, а для тебя - может так, что не заслужил ты у Него большего счастья, чем есть уже у тебя.

Глеб помолчал немного.

- Ну, а как же идти, Кирилл, к огоньку-то этому? - спросил он.

- У каждого, я так думаю, свой путь. И у каждого есть развилки на том пути. Огонек этот, скажем, направо и далеко-далеко. Налево же перед тобою костер, вот он тут рядом. И идешь ты к костру - греться. А только соблазн это. Выгорел костер вскоре, и нет его, и снова тьма тебя объяла кромешная. И путь твой длиннее сделался. А бывает и так, что в пропасть ведет тебя соблазн. Переступишь черту - пропадешь, и в этой жизни не вернешься уже на дорогу. И винить окажется некого, кроме самого себя, потому что неодолимых соблазнов и испытаний непосильных не подпускает Господь к человеку.

Войдя в избу, Глеб отцепил от пояса кресало, положил трут, нагнулся над глинобитной печью, высек огонь, раздул пламя. Едкий дым, наполнив избу, потихоньку заструился в маленькое окошко под самым скатом. Марья поставила сковороду на огонь и принялась за блины.

Вдвоем с Митей они вынесли за порог низкий дубовый стол и поставили его к скамье. Дети принялись носить из избы яства: моченые огурцы и яблоки, свеклу, сметану, молоко; поставили на стол и корчагу с медом, которую Кирилл принес.

Сам Кирилл сидел на лавке, обеими руками опершись о клюку, о чем-то задумался, глядя на солнце, уже коснувшееся кромки леса, на багряную полоску неба с серыми росчерками облаков. Глеб опять присел с ним рядом.

Как раз успели они накрыть на стол, и Марья появилась на пороге с миской блинов, когда прямо на глазах у Глеба на вершине холма выросла вдруг фигурка всадника с флажком на копье, погарцевала немного в одиночестве, затем рядом появилась еще одна, тут же еще две, четыре, десять, еще и еще.

"Кто такие? - с беспокойством подумал Глеб, стараясь разглядеть, во что они были одеты. - На дружинников княжеских как-будто не похожи. Может быть, за деревьями не заметят."

И тут же с досадой он вспомнил, что из вытяжного окошка избы вовсю валит дым.

Собравшись на вершине холма, всадники плотной толпой ринулись вниз с холма. Топот сотни копыт слился в равномерный гул и донесся до избы. Теперь уже и Кирилл заметил их, щурясь, какое-то время всматривался, затем побледнел вдруг.

- Татары, - прошептал он и поднялся на ноги. - Татары.

О татарах до сих пор Глеб знал только понаслышке. Окрест Московии были они гости редкие - за всю его жизнь в Воскресенском ни разу их не тревожили. Доходили, правда, до погоста слухи, будто бродят неподалеку баскаки, да все, слава Богу, миновала их чаша сия. Люди сказывали - они все больше по боярским селам шарят, тиунов потрошат.

На какое-то время от неожиданности Глеб оказался как-будто в столбняке. Не шевелясь, смотрел, как темная лавина скатывается с холма к его дому.

- Ну, ничего, ничего, - бормотал Кирилл тем временем. Они ж не набеги нынче чинят - дань собирают. А с тебя чего им и взять-то. Поглядят да дальше поскачут. Обойдется.

На пороге появилась Марья с тарелкой блинов, и тогда оцепенение слетело с него.

- Бери детей! - закричал он ей. - Бегите за дом, в лес! Татары! Скорее!

Каким-то вторым рассудком он успел даже удивиться, насколько быстро все она поняла и начала действовать - мигом поставила тарелку на стол, бегом бросилась к детям, схватила их за руки и они исчезли за углом избы. Сам он тем временем пытался поднять старика.

- Ступай и ты, Кирилл, от греха. Мало ль чего удумают нехристи. Я уж сам их встречу.

Старик отказывался подыматься.

- Никуда я не пойду. Оставь, Глеб. Повидал я их на своем веку. Чего мне на старости лет бояться? Сам уходи лучше, а я потолкую с ними.

Было все равно уже поздно. Татары, как видно, состязаясь друг с другом в скорости и лихости, под гору разогнались бешеным галопом. Первый появившийся из-за яблонь всадник на полном скаку направил лошадь прямо на них; казалось, неминуемо должен был растоптать их обоих и сам расшибиться о стену избы. Но за аршин перед скамейкой он резко осадил лошадь, она встала на дыбы, и прямо перед носом у Глеба на мгновение оказалось взмыленное гнедое брюхо. Копыта опустились, едва не задев уже накрытый стол.

Тут же подлетели и другие всадники, мигом заполонили весь двор. Минуту еще не слезали они с коней, гарцевали, шумно переговариваясь друг с другом на странном отрывистом языке, заливисто хохотали - обсуждали, как видно, скачку. Круглые смеющиеся лица их с глазами-щелочками, с черными узкими будто приклеенными бородками казались Глебу чужими, но не враждебными. Татарин, прискакавший первым, хохотал особенно громко. Возбужденные кони, гарцуя, закатывали глаза, мотали головами. На Глеба с Кириллом никто вообще поначалу не обращал внимания.

Но, наконец, всадники стали соскакивать с коней, привязывать их к деревьям. А к скамейке направились двое, и, взглянув на них, Глеб сразу понял про одного - главный. Лет ему, насколько мог он судить, было немного за тридцать. Лицом он был скуласт, гладок, улыбчив. Одет был в шелковый белый халат, кожаные шаровары, красные сапоги с загнутыми вверх носками. На голове надета у него была странного вида шапка, спереди у которой будто уголок был вырезан. Ни копья, ни лука за плечами, как у всех прочих, у него не было. На поясе висели кривая сабля и короткий нож.

Подойдя к скамейке, он оглядел накрытый стол, затем хитро посмотрел на Глеба.

- А ты я вижу, ждал нас, - сказал он вдруг на чистом русском языке, только со странным немного - сухим каким-то выговором. - Стол накрыл. Где хозяйка-то? Что гостей не встречает?

- Нету ее, на реку пошла стираться, - неуклюже соврал Глеб.

- На реку? А блины ты что ли сам напек? - татарин обернулся к своему спутнику, сказал ему что-то по-татарски, и оба засмеялись. - Убежала от нас твоя хозяйка. Испугалась? Или сам прогнал? Стол нам накрыла, а сама убежала. Ну, без нее тогда сядем.

Откинув за спину саблю, татарин, как был - в шапке, уселся за стол. Другие меж тем уже вовсю хозяйничали у Глеба во дворе. Один, забежав в избу, выкатил наружу кадку с квашеной капустой. Двое других за ноги несли из сарая жалобно блеющую козу. Глеб и глазом моргнуть не успел, как ее зарезали. Третьи тем временем разводили посреди двора костер. Глеб вдруг заметил, что один из татар - и одеждой и лицом такой же, как прочие - был почему-то безоружен и с закрученными за спиной руками.

Спутник главного выкрикнул что-то на весь двор, и еще трое татар подошли и сели вокруг стола.

- Ты тоже садись, чего стоишь? - пригласил Глеба сотник. Это что, отец твой?

Глеб покачал головой.

- Странник я. Друг отца его, - сказал Кирилл.

- Ну, садись тогда тоже. Расскажешь, может, чего интересное. Как зовут?

- Глеб.

- Кирилл я.

Оба продолжали стоять.

- Я Баядер, - взяв с тарелки блин, он сложил его лодочкой, зачерпнул им из миски сметану и отправил в рот. - Хорошие блины у твоей хозяйки. Так ты, выходит, сам по себе здесь живешь.

Глеб кивнул.

- Вольная жизнь, хорошая. Ни тиунов, ни князей, ни баскаков. Можешь считать тогда, что сегодня мы с тебя назад и вперед на десять лет дань возьмем. Ну, чего стоишь, как кол? Говорю тебе, садись, ешь. В ногах правды нет - так у вас на Руси говорят?

- Спасибо, конечно, - ответил Глеб, помолчав немного. Только на Руси у нас принято, чтобы хозяева гостей за стол приглашали.

Ответив, сел за угол стола.

Кирилл и Баядер посмотрели на него - Кирилл испуганно, а Баядер - с удивлением. Кирилл опустился тут же на лавку рядом с ним.

- А мы и есть тут хозяева - на Руси, - сказал Баядер. - Мы - монголы. Ты разве этого не знал? С нами и князья за стол садятся, когда мы их приглашаем. А ты харакун - черный человек, и разговариваешь дерзко.

- Не серчай на него, Баядер, - поспешил вмешаться Кирилл. - Ему сейчас козу жалко. Дети у него, кормила она их, понимаешь.