Ибо прежнее прошло (роман о ХХ веке и приключившемся с Россией апокалипсисе) - Рустам Гусейнов

Слезы постепенно высыхали у него на щеках. Паша так ясно видел в эту минуту, что это его сын. Теперь он сам обнял его.

- Ну, все, - сказал он. - Иди. Маме сегодня ничего не рассказывай. Я еще побуду здесь. Здесь безопасно. Я должен быть осторожным.

Он опасался, что долгое отсутствие Игоря может насторожить соглядатаев. Или Надю. Начнут расспрашивать его, а врать он не умеет. Ему было больно отпускать его. Больно смотреть ему вслед. Он на самом деле вовсе не был уверен, что когда-нибудь еще увидит его. С ранцем через плечо Игорь взобрался на забор, последний раз взглянул на него и спрыгнул по другую сторону.

Паша остался один на кладбище. Еще довольно долго сидел он, уставившись мрачно на одну из черных гранитных плит. Прав ли он был - он не был уверен в этом теперь. Имел ли он право сделать то, что сделал вчера, не думая о сыне, рискуя будущим его, наверняка осложняя его судьбу - он не знал уже. Что могут изменить теперь его красивые слова? Слова вообще так мало меняют в жизни. Да еще и нужны ли были они? Как еще справится с ними мальчишка один на один, без его поддержки? Чего было больше в этих его словах, да и во вчерашних поступках правдолюбия или эгоизма? Разве можно сыну расти без отца? Что станет Надя говорить ему о нем? Не захочет ли отомстить за то, что он ее бросил? Сможет ли он еще хоть чем-то помочь ему - он, затравленный беглец, человек вне закона?

Все равно ничего нельзя было уже изменить. Даже если б и захотел он. Паша, наконец, как будто очнулся и огляделся вокруг. Чем-то надо было ему занять себя - еще довольно долго. По улицам действительно не стоило ему без нужды шататься. Встав со скамейки, он направился в сторону заколоченного заднего крыльца храма.

Вознесенский собор Зольска построен был в начале девятнадцатого века. Ни простой, чистой гармонии древних русских церквей, ни изящных излишеств позднего средневековья, не найти было в его формах. В сочетании угловатых и широко-округлых линий, колонн с капителями и треугольного портала хранилось что-то от богатого помещичьего дома, что-то от петербуржских правительственных зданий. Очень украшала его, впрочем, высокая и стройная колокольня с небольшим, некогда ярко-синим куполом, теперь стоявшая без креста и колоколов. Стены собора снаружи сохранились еще кое-как, если не считать местами отвалившейся штукатурки. Крыша же ободрана была целиком, обнажив деревянный каркас. Неизвестно, почему он не был снесен до сих пор. Закрыт он был в 1931-м году, одновременно с Богоявленским, который снесли уже на следующий год. И давно уже существовали планы строительства на этом месте большого административного здания.

Паша обошел его вокруг, и тогда обнаружил вдруг, что дверь на заднем крыльце, от которого начал он обход, не заперта. Правая створка ее, покосившись, висела на одной петле, и доступ к ней преграждали лишь несколько неструганных досок, забитых наискось кое-как.

Поразмыслив недолго, Паша без особого усилия оторвал пару досок. Значительно сложнее оказалось сдвинуть открытую створку. Она была обита железом, очень тяжела и единственная петля ее, по-видимому, основательно проржавела в перекошенном состоянии. Однако, попотев немного, Паша справился и с этой преградой, и захватив со скамейки Вигелей оставленный там портфель, протиснулся внутрь.

В полутьме собора ему потребовалось некоторое время, чтобы оглядеться и сообразить, что оказался он позади алтаря. Вернее, позади того, что было некогда алтарем, а теперь представляло собой пару высоких деревянных столбов и груду строительного мусора между ними. Паша прошел между этими столбами - там, где должны были быть когда-то царские врата, и оказался на амвоне. Его осторожные шаги вызвали переполох где-то в противоположном крыле храма. Послышалось хлопанье крыльев, пара черных птиц мелькнула под куполом, и снова все стихло. Стоя на амвоне, Паша огляделся еще раз.

Он оказался теперь в самой освещенной части собора. Ближняя к главному входу половина его скрывалась в темноте. Нигде вокруг не видно было ни одной иконы; потемневшие иконостасы стояли с зияющими провалами, откуда выдраны были они. На стенах однако сохранилась почти всюду роспись. Фреска, подпорченная подтеками воды, на которой изображен был Николай Угодник, останавливающий занесенный меч палача, была слева от него; фреска, изображающая Иоанна Предтечу - справа. Проповедующий Иоанн, одетый в верблюжью шкуру, по которой, собственно, и опознал его Паша, изображен был стоящим неподалеку от Иордана возле могучего дерева. Без тени исступленности в лице, нередко придаваемой ему художниками, он проповедовал небольшой толпе, среди которой, кажется, всего у нескольких проповедь его находила сочувствие. Остальные внимали ему - кто со смехом, кто с откровенной скукой в глазах.

Мозаичный пол собора всюду почти покрыт был слоем то ли земли, то ли грязи. Где-то гулко капала вода, а прямо перед амвоном, освещенное незаколоченными окнами подкупольного барабана, было настоящее озеро, под тонким слоем воды которого, собственно, только и виден был пол. По краям озера росла кое-где трава. Пройти по храму, не замочив ног, представлялось затруднительным.

"Мерзость запустения" - припомнил Паша откуда-то из Библии.

Постояв некоторое время, озираясь, он вдруг сообразил, что имеется у него еще с собой занятие на некоторое время. Он достал из портфеля похищенное им дело Гвоздева; выбрав прямо тут, на амвоне, место почище, плашмя положил на него портфель, сел, и отыскав страницу, на которой остановился тогда еще, перед судом, в другой жизни, продолжил читать.

Глава 33. ЗОЛА

Глеб проснулся в тот день позднее обычного. Выйдя за порог, он увидел, что солнце светит в полную силу, небо кругом голубое, ясное, только у самого горизонта скопились облака.

Неподалеку от дома, под старой липой Митя с Любавой лепили из глины, о чем-то спорили между собой. Не замеченный ими, он присел на лавку у двери и некоторое время тихонько наблюдал за ними. Митя первым заметил его.

- Папа проснулся, - сказал он.

Любава радостно вскрикнула, вскочила с земли, подбежала к Глебу и вскарабкалась к нему на колени. Митя подошел следом, сел на лавку справа от отца.

- Папа, - сказала Любава, прижимаясь к груди его лохматой головкой. - Мы с Митькой скоро построим из глины большу-ую избу, и в ней будет жить Дуняша, - она показала пальчиком на деревянную куклу.

- А мы пойдем сегодня на охоту? - спросил его Митя, нарочито равнодушно потирая ладони, пытаясь очистить их от глины.

С тех пор, как полгода назад Глеб впервые взял его с собой на охоту, для него теперь не было большей радости.

- Зачем это? - ответил Глеб. - У нас еще четвертина кабана в подполье лежит.

- Ну, так чтобы было и про запас.

- Вот ведь какой запасливый. Без нужды, Митька, живое убивать никому не дозволено. Волк - и тот, покуда сыт, на охоту не ходит. К тому же пост скоро.

- А на пост мы опять в Москву, в церковь поедем, да? спросила Любава.

- Нет, Любавушка, моя забавушка, в этот раз не поедем.

- А почему же в прошлый раз ездили, а в этот раз не поедем?

- Так в прошлый раз Великий пост был, а в это раз какой?

Она закрыла глаза, чтобы вспомнить, но не смогла.

- Успенский, - помог ей Митя.

- Успенский, - повторила она и стала раскачиваться у него на коленях.

- Ну, да, Успенский.

Из избы на порог вышла Марья. Вытирая руки о передник, глянула на детей, улыбнулась. Солнце игралось в стеклянном ожерелье у нее на груди.

- Скоро будут пироги готовы, - сказала она.

- С грибами сушеными? - уточнила Любава.

- С грибами, радость моя.

Митя вдруг вскочил на лавку ногами, выпрямился и, прищурясь, стал вглядываться вдаль, в сторону холма. Глеб повернул голову вслед за ним. В просвете между деревьями, окружавшими избу, было видно крохотную человеческую фигурку, спускавшуюся к ним с холма в полуверсте от избы. Некоторое время все они молча следили за ней.

Глеб улыбнулся первый.

- Дед Кирилл идет, - сказал он. - Бегите встречать скорее.

Митя в то же мгновение соскочил с лавки, присвистнул и вприпрыжку побежал к холму. Любава, пыхтя от нетерпения, сползла с колен Глеба и припустила следом. Височные кольца запрыгали вокруг головы ее.

- Митя, подожди! - кричала она вослед брату. - Митя, побежим вместе!

Марья, подойдя к Глебу, положила ладонь ему на плечо. Улыбаясь, он накрыл ее ладонь своею.

Кирилл был старинным другом Ивана Боголюба - Глебова отца. Они дружили с детства, хотя и жили в разных погостах - Глебов отец в Воскресенском, а Кирилл - в Быково-погосте. Кажется, они даже приходились друг другу дальними родственниками.

Двадцати с небольшим лет отроду Кирилл принял постриг. В монастыре провел он десять лет, а потом ушел из него - кажется, что не сошелся в чем-то с игуменом - рассказывать про то он не любил. Уйдя из обители, вернулся обратно в Быково, поселился там бобылем, но в землянке своей проводил не больше месяца в году - начал странничать, пешком исходил Русь от Пскова до Киева. Дважды или трижды в году приходил он в Воскресенский погост, останавливался в их избе, вечерами напролет рассказывал удивительные истории, которых набирался в дорогах.