Дитя Феникса. Часть 2 - Барбара Эрскин

– Тем не менее сэр Алан Дервард вынашивает огромные честолюбивые замыслы в отношении своей дочери. Ронвен, пожалуйста, забудь Эиниона Гвеледидда. Подумай обо мне.

– Я думаю о тебе, сокровище мое. – Ронвен важно сложила руки на животе, спрятав их в рукава своей накидки, и выпрямилась во весь свой рост. – Тебе подобает быть королевой.

– Когда Дональд унаследует графство, я стану графиней. Совсем неплохо удостоиться такой чести, мне и этого хватит. – Элейн ласково улыбнулась старухе, стараясь уговорить ее: – Ронвен, я не могу быть королевой покойного короля.

Ронвен медленно покачала головой.

– А ты позови его и все ему объясни. И посмотришь, что он скажет. Ну-ка, давай. – Глаза старухи опять зажглись опасным огнем. Она бросилась к очагу и, порывшись в сумочке, висевшей у ее пояса, вытащила пучок сухих растений. – Погляди, я всегда ношу их с собой. Это для того, чтобы вызвать его дух, когда я ему понадоблюсь; эти заколдованные травы вызывают духов.

– Нет! – вскрикнула Элейн. – Я не позволю!

– Не позволишь своему королю, миленькая моя? Но это измена! – Подняв руку, Ронвен бросила пучок пыльных веток на тлеющие головешки, и они стали, потрескивая и рассыпая искры, дымиться; в комнате распространился едкий запах серы.

– Никчемная старая дура! – в отчаянии закричала Элейн. – Тебе это не поможет!

Но это помогло. Элейн чувствовала, как он приближается. В комнате повеяло ледяным холодом. Его ярость и боль заполнили все пространство вокруг, окутали его, как тучей.

В панике Элейн озиралась вокруг, крича:

– Уйди! Умоляю тебя, уйди! Я люблю Дональда, я выхожу за него замуж. Уйди, прошу тебя!

Свечи на столе стали гаснуть, дымки от них струйками стремились к потолку; оконные переплеты задрожали. Снаружи на замок и окрестные поля обрушился свирепый град с дождем, и небо заволокло свинцовыми тучами.

Ронвен упала на колени; ее лицо озарила торжествующая улыбка.

– Он идет, он идет за тобой! Ты принадлежишь ему, сокровище мое. Тебе от него не уйти! Теперь, когда ты свободна!

– Пресвятая Богородица! – воскликнула Элейн. Ворвавшийся в окно ветер разнес на куски оконные рамы и сорвал вуаль с ее волос. Она закружилась, пытаясь защитить свое лицо, потому что стоявшие на столе в подсвечниках свечи погасли и начали разбрызгивать вокруг горячий воск. Огонь в очаге, вылетая в трубу, с ревом устремился ввысь и бешеным ураганом пронесся над холмами на запад.

Элейн все никак не могла решиться выбросить подвеску с фениксом в колодец. Долго-долго она стояла, устремив взор в бездонный черный круг далеко внизу, держа в руке заветный дар Александра. Какая может быть опасность от того, что эта холодная эмаль, рубины и прозрачно-голубые сапфиры найдут себе покой на дне колодца, думала она; и связь ее с Александром навсегда будет утеряна. Он был рядом с ней, она ощущала это и чувствовала, что он молит ее остановиться. Ее глаза наполнились слезами.

– Прошу тебя, любовь моя, освободи меня, – прошептала она в глубину колодца. – Не завидуй моему счастью с Дональдом. Отпусти меня к нему.

Элейн простерла руку над колодцем; цепочка, поблескивая, какой-то момент раскачивалась над водой. Но она отдернула руку, – нет, этого делать нельзя. Подвеску можно спрятать в каком-нибудь недоступном месте, продолжала размышлять она. Ее никогда не найдут, и Элейн, уехав, оставит Александра в Фолкленде вместе с его даром.

Она снова завернула подвеску в шелковый платок и, взметнув юбками, побежала к лестнице. Во втором ярусе Большой башни она шмыгнула в маленькую молельню при герцогском спальном покое. Здесь было очень темно и сильно пахло ладаном. Только перед статуей Богоматери теплилась единственная свечка. Элейн неуверенно направилась к алтарю.

Втиснув небольшой сверточек с подвеской между внешней и внутренней створками алтарной перегородки, она просунула его как можно ниже, а затем, отступив назад, произнесла короткую молитву. Перекрестившись, Элейн выбежала из удушливо-сладкого полумрака молельни.

Ронвен мгновенно метнулась за угол, чтобы не попасться ей на глаза. Много позже старуха, нарушив обычай всей своей жизни, переступит порог молельни покойного хозяина. Она сделает это во исполнение воли короля. Но до поры до времени феникс будет храниться в алтаре.

Вторник Масленицы. 1266

Они обвенчались тайно, в Кинросе. Король и королева Шотландии, оказав милость Элейн и Дональду, устроили так, что граф Map с графиней были в это время в Роксбурге. Королевская чета присутствовала на бракосочетании. В тот же день молодые выехали на север. Валил снег, и дорога была полна опасностей, но они были слишком счастливы, чтобы обращать на это внимание. Повозки, груженные добром Элейн, должны были прибыть к ним вместе с отобранными ею лошадьми, как только растает снег. Ее собаки бежали следом за ней.

Прощаясь с Колбаном, Макдаффом и со своим маленьким внуком Дунканом, она обливалась слезами.

– Я очень скоро приеду к вам погостить, – сказала она, обнимая всех их по очереди.

Прощание с Анной было куда холоднее. В отношении невестки к себе Элейн чувствовала холодность, граничащую с неприязнью, и понимала, что девочка даже рада отъезду свекрови. Элейн приказала Ронвен оставаться в Фолкленде и по-прежнему следить за порядком в детских. После смерти Малкольма оба его сына были взяты под личное покровительство короля, который также обещал, что их мать будет считаться их опекуншей.

– Дайте нам с Дональдом немножко побыть вместе, – шепнула она старшему сыну. – Совсем немножко. Я очень скоро вернусь.

Замок в Килдрамми, Map. Пост 1266

Замок Килдрамми, громадный и приземистый, стоял на просторной долине, по которой протекала река Дон. Снег так занес окрестные горы, долину реки и окаймляющие ее леса и болота, что превратил всю местность вокруг замка в сплошную белую пустыню; стены и башни его покрывал иней, который алмазами сверкал на солнце.

Вид утонувшего в снегах замка вызвал у Элейн неподдельное восхищение.

– Он как будто сам вылеплен из снега! Снежный дворец в снежном королевстве! Какое диво!

Дональд улыбнулся. Укутанная в белые меха, сидя верхом на белой лошади, она сама была как снежная королевна.

Он сразу же повел ее в спальню с круглыми стенами. В очаге ярко пылали дрова, и во вделанных в стену подсвечниках горели сотни свечей. Дональд расстегнул пряжку на ее плече, и плащ упал к ее ногам. Раздевая ее, он смеялся, дурачился, дул себе на окоченевшие от мороза пальцы, а потом, затянув на высокое ложе, стал целовать ее в глаза, в нос, в уши.

– Ну наконец-то! Все, ты моя! Теперь тебя никто и никогда не отнимет у меня!