Северянин (СИ) - "Nnik"

          — Я сам слышал: вы собрались бить… Как это? «Поганых нечестивцев».

          — Тебе что за дело?

          — Мне? А я такой же нечестивец. Так что…

          — Прими крещение, и все будет просто.

          — Умолкни! — Норд ругал себя последними словами за то, что позволил чувствам возобладать над доводами разума. Семья, родичи, право выбора… Ётунам в задницу все! За себя и только за себя грызться надо всегда, остальное — побоку. Надо было просто прирезать Лейфа. Еще тогда на берегу. — А теперь слушай. Ты привет от Олафа передавал, думал, запугаешь? Дурак! Коли говорил обо мне с Олафом, должен знать и что я сделал? Знаешь? То-то же… Неужели считаешь, что захоти я, не смог бы заставить затоптать тебя? Сжечь, как богохульника? А? Ты глупец, Лейф! Просто поверь — я и сейчас смогу. Расскажу людям, что головы ты им задурил, про то, под какие ужасы подвел ты их, поведаю! И, не сомневайся, поверят. Они мне теперь верят. И на все плевать, главное тебя, гниду, раздавить.

          — Не твое дело, во что верит кто! — попытался заткнуть Норда Лейф.

          — Но и не твое! — но поздно. — И не твое! — гаркнул Норд на трясущегося церковника, тот что-то проблеял в ответ.

          — А тебе не кажется, что уже поздно-то брыкаться?

          — Пытаешься угрожать? Смешно.

          — Да что ты можешь?

          — У Олафа спроси, что могу. Он расскажет.

          — Не смейте примешивать сюда благодетеля нашего! — впервые внятно подал голос священник.

          — Торвальд, убери его, — викинг сгреб священника в охапку и вытолкал за дверь.

          — Вы что творите?

          — Шавку, чтоб не тявкала выкинули.

          Лейф прикрыл глаза и глубоко вздохнул. Встал наконец-то, потер виски — видать головушка-то болит— и сел на скамью. Заговорил мягко, примирительно.

          — Норд, я право не понимаю, в чем проблема. Ты уже христианин, тебя никто не тронет. Убеди моего упрямого братца, и живите сколько угодно и как угодно!

          — Нет. И мы… — Норд бросает на Торвальда извиняющийся взгляд: такие решения надобно принимать вместе, но сейчас ни время, ни место не те, — мы не станем здесь боле жить. Уедем. Мы и остальные, не принявшие крещение, кто захочет.

          Лейф насмешливо фыркнул:

          — Куда ты подашься? Тебя нигде не ждут. Вернешься в теплые объятия Олафа? Он будет рад: конунг болтал, ты славная шлюшка…

          Норд легко проглотил оскорбление — теперь-то Олафу ничего не оставалось, только желчью плеваться, а Норду от того ни холодно ни жарко. А вот Торвальд… еще и губы Лейфу разбил. Норд лишь оценил выдержку норманна: для викинга не ударить в ответ задача непосильная. А этот держится, молодец прям.

          — Нет. Не в Норвегию. И не в Англию, и не к датчанам. Там нас и впрямь не ждут. Но… сейчас ты расскажешь нам о западных землях. И отдашь свой корабль.

          У Лейфа смешно выпучились глаза, по скулам и шее пошли красные пятна:

          — Ты…

          — Я. Я не стану отнимать у тебя власть, к которой ты так тянешься, и прошу за это совсем не большую плату.

__________

* Хуггин — один из воронов Одина, «думающий».

========== Глава 33 ==========

        <right>Только доля моя иная.

Напиток разлуки, стихов и молитв.

Вечный путь в отдаленье от стаи,

Поиск истины в горечи битв.

У бродяги нет дома, небо — приют.

О нем вспоминают, только не ждут.

(песня бродяги)</right>

          — Ну что, капитан Торвальд, будет ли наше плавание удачным? — спросил Норд, глядя, как отдаляется берег, который совсем недавно он звал домом. Только, видать, нет у него права родину искать: кто рожден без крова — бродягой и умрет.

          — Я надеюсь, что будет.

          — Как-то не весело ты это говоришь, — с игривой подначкой Норд шлепнул викинга по плечу. Правда за шутливой бравадой прятался страх: вдруг сердится, хоть и молчит? Может, эта капля станет последней в чаше, и земля под ногами таки содрогнется*? Ужасно больно… и глупо. Вытянув из Лейфа все о новой земле и получив обещание отдать корабль, они окунулись в подготовку к отплытию, которое иначе как побегом и назвать-то нельзя было.

          Желающих покинуть сменившую сумасшедший жар босоногого танца у языческого костра на чинную тяжелую сутану Гренландию оказалось не так уж и мало. Сложнее всего вышло с Фрейдис: девушка хотела ехать, Эрик не пускал, Аста плакала и причитала, но не вмешивалась. Конечное слово тогда произнес едва вернувшийся Торстейн — он хлопнул ладонью по столу и решительно гаркнул: «Пусть едет. Отца Лейф не тронет — побоится. А ее сживет. Раз… упрямая такая — пусть лучше едет». Норд тогда внимательно оглядел брата любовника и предложил отправиться с ними. Торстейн напряженно головой покачал и отмахнулся: «Я свой выбор сделал уже». И остался, хоть и смотрел на Лейфа хмуро. А в сердце Норда прокралось уважение — он считал Торстейна слабым, вялым, бездумно бредущем за пожелавшим вести… а оно вот как вышло. Смирившись с неизбежным, он не самоустранился, сдавшись судьбе. Напротив, решил толкать ее неподъемную громаду, что есть сил, пытаться хоть немного повлиять, сдвинуть в лучшую сторону. И это было достойно восхищения.

          Собирались в ругани, криках, слезах… Некоторым хотелось верить, что происходящее — лишь забавное приключение. Только это пустое притворство. И Норду было стыдно. Потому как каждый мог выбрать по себе, решить стоит ли. И только Торвальд оказался в безвыходной ситуации. Да еще и предводителем всего действа. Викинг, правда, ни разу не высказал никакого негодования, но Норд не верил, что тот и впрямь доволен. Не бывает так. И сейчас… хоть и понимал, что только на корабле распрей не хватало, но хотелось, чтобы срыв уже произошел. Наораться всласть, кулаками помахать, получить по упрямой роже и, успокоившись, снова взяться за руки, но уже без недомолвок.

          Торвальд пожал плечами и обнял Норда за талию:

          — В незнакомом море всегда опаска сильна.

          — Только море волнует тебя?

          — Ну… — протянул Торвальд, — еще ветра, течения, погода… все, о чем полагается думать капитану. Да и только дураки суются так далече, как мы, по осени.

          Норд наклонил голову и уткнулся носом викингу в подмышку. Едва заметный запах пота мешался со свежестью моря и беспричинной тоской бил по истрепанным нервам. Судорожно вдохнув, Норд потерся о шершавую ткань рубахи и прижался сильнее.

          — Говори уже… — пальцы Торвальда мягко сжались на боку Норда. — Хочешь что сказать — говори.

          — Так заметно? — прозвучало жалко.

          — Что происходит у тебя в голове, мне, кажись, до самого Рагнарёка не разгадать, зато когда ты глупости про меня выдумываешь — сразу видно.

          — Почему глупости-то?

          Торвальд фыркнул:

          — Вот сейчас расскажешь — и поглядим, глупости али нет.

          Норд отстранился, посмотрел на викинга, поморщился:

          — Вот… черт! Почему у меня такое чувство, что я сейчас буду выглядеть совершеннейшим идиотом?

          — Еще будешь спорить про глупости? — скрестил руки на груди Торвальд. Норд отвернулся, завесившись волосами, помахал руками. — А признаваться, что там нафантазировал, будешь?

          — Нет.

          — Вот дурак…

          — Хам.

          — Оболтус.

          — Кто, я?!

          — Угу, — печально подтвердил Торвальд и, ухватив замахнувшегося Норда за локоть, прижал его к груди, зарываясь лицом в лохматую макушку. Прихватил губами пару светлых прядок, а Норд прямо в объятиях извернулся так, чтоб смотреть на запад — туда, где, он верил, их ждала еще одна новая жизнь.

          Увы, опасения Торвальда не были напрасны: с наступлением темноты разыгрался ветер — пока не сносящий корабль, но уже слишком баловливый, разбуянившийся, как мальчишка по весне. Норду этот ветер не нравился: колючий шибко, такой, что только и остается — сидеть на носу, кутаясь в теплое одеяло, и поглядывать на хмурого любовника. А Торвальд сосредоточенно глядел куда-то в мутную даль да время от времени отдавал короткие лающие команды. Викинг старался выглядеть уверенным, спокойным, но Норда-то не обманешь: слишком напряжены плечи, больно уж суров прищур глаз. Торвальд боится, и ведомо богам, у него есть на то право: пусть он и викинг, пусть и рожден там, где плавать учатся едва ли не раньше, чем ходить, а корабли любят боле мамки родной, но плавал он мало — не так судьба сложилась. Мало и всегда простым гребцом, а тут вон-а оно как сложилось: капитан, да еще и в таком плаванье, коем руководить не всяк бывалый возьмется.