Оскар Уайльд, или Правда масок - Жак де Ланглад

В шесть часов слуга постучал, пропустив вперед двух полицейских: «У нас ордер на ваш арест, мистер Уайльд, по обвинению в безнравственных действиях».

Уайльд с трудом поднялся, взял в руки экземпляр «Желтой книги», тем самым сделав ее запретной и предосудительной, и спокойно направился к выходу.

Такая поспешность объяснялась действиями маркиза; его адвокаты передали досье прокурору и добились немедленного постановления об аресте Уайльда.

Перед самым появлением Уайльда инспектор Скотленд-Ярда Брокуэлл доставил в участок двух молодых людей из списка свидетелей, которые должны были предстать перед судом, и это дает основание предположить, что обоих принудили предстать перед судом для обвинения Уайльда с помощью угроз. Кстати, сразу после возвращения в гостиницу он получил предупреждение от Куинсберри: «Если наша страна позволит Вам сбежать, тем лучше для страны. Но если Вы заберете с собою моего сына, я буду преследовать Вас повсюду и убью Вас». Имя Оскара Уайльда исчезло с афиш «Сент-Джеймса» и «Хеймаркета», однако «Идеальный муж» продолжал идти до 8 апреля, а «Как важно быть серьезным» оставался в репертуаре до 8 мая.

6 апреля 1895 года Оскару Уайльду было предъявлено обвинение в покушении на нарушение 11-го раздела закона от 1885 года. Его поместили в тюрьму Холлоуэй. С самого начала правосудие продемонстрировало свою безжалостность: судья отказал в освобождении под залог, запретил передать ему сменное белье, а в тюрьме ему отвели самую худшую камеру. Имя Оскар стало оскорблением; кучеры фиакров презрительно называли так молоденьких посыльных и мальчиков-телеграфистов. Английская пресса пришла в неистовство. Поверенный Куинсберри уточнял, что обвинения, которые в окончательном виде предъявят Уайльду, будут зависеть от свидетельских показаний, которые, среди прочих, должны будут дать в суде братья Паркер, Альфред Тейлор, Шелли, которых Уайльд приглашал в отдельные кабинеты в ресторане «Кеттнерс». Не желая предвосхищать ход судебных заседаний, газеты уточняли: «Исключительно важная задача заключается в том, чтобы показать, что люди, совершающие подобного рода правонарушения, рано или поздно предстанут перед правосудием».

Начиная с 5 апреля, французская пресса, публика, сообщества интеллектуалов и светские круги, которые прежде приветствовали каждый приезд Уайльда в Париж, принялись жадно следить за развитием этого дела, которое резко высветило нравы викторианской Англии. Генри Бауэр писал: «Знаменитый гуманист Оскар Уайльд, признанный во многих столицах мира, разыгрывает сегодня комедию для своей неблагодарной родины Англии и для всей пристально следящей за ним Европы»[497]. В печати появилось краткое сообщение о причинах ссоры и характеристики противников: «Оскар Уайльд, эстет с зеленой гвоздикой, самый известный современный английский драматург, желанный гость лондонских и парижских салонов, наконец, тот самый, кому мы обязаны модой на лилии и подсолнухи; маркиз Куинсберри, взрывной, как порох, заядлый боксер, представляющий опасность как для политических противников, так и для членов собственной семьи». Очевидно, что бой вышел неравным, но этим фактом воспользовались для того, чтобы с удовольствием подчеркнуть мелочность английского правосудия и выразить восхищение тем, как Уайльд, подобно Байрону, бросил вызов всей Англии.

На следующий день после ареста волнение усилилось; возникло опасение, что Уайльду грозит пожизненное тюремное заключение. Журналисты во главе с Анри Фукье не уставали восторгаться «шумным скандалом, разразившимся в Англии», сочувствуя «доброму мистеру Оскару Уайльду», которому предстояло одному расплачиваться за всех и чья расплата должна была быть тем более суровой, что «английское общество, то самое общество, которое отравило жизнь лорду Байрону (…), является, вероятнее всего, самым развращенным во всей Европе». Можно понять, почему Франция, которой едва удалось погасить панамский скандал, замять шумиху с наградами и которая только что выслала капитана Дрейфуса на остров Дьявола, испытывала потребность высечь викторианскую Англию, кичащуюся своей респектабельностью и колониальной мощью! Пресса публиковала трактаты на тему гомосексуализма, вспомнив, что адвокат Уайльда сэр Эдуард Кларк участвовал в бракоразводном процессе леди Расселл, чей муж обвинялся в том же преступлении, что и Оскар Уайльд. Газета «Ле Голуа» так описывала атмосферу, царившую в Лондоне: «Лондон пребывает в невыразимом смятении в результате судебного разбирательства по делу об обвинении в клевете, которое предпринял известный писатель мистер Оскар Уайльд против маркиза Куинсберри», не забывая при этом напомнить о наклонностях Уайльда, аналогичных наклонностям лорда Роузбери. Скандал затронул все слои лондонского общества, начиная со знати и заканчивая содержателями публичных домов. Кроме того, как было не обратить внимание на то, насколько изменилась Англия за шестидесятилетний период правления целомудренной королевы Виктории, если маркиз мог позволить себе письменно оскорбить премьер-министра, а известный писатель — проводить время в отдельных кабинетах «Савоя» и публичных домах для гомосексуалистов.

В то время как Франция всячески изобличала низость своей ненавистной соперницы, Оскар Уайльд, сменивший апартаменты в «Савое» на мрачную тюремную камеру, написал отчаянное письмо Леверсонам: «Дорогие Сфинкс и Эрнест, я пишу Вам из тюрьмы, куда дошли до меня Ваши добрые слова; они утешили меня, хотя и вызвали, в моем одиночестве, слезы. По-настоящему-то я здесь не одинок. Рядом со мной всегда стоит некий стройный и золотоволосый ангел. Его присутствие погружает меня в тень, Он движется в мрачном сумраке, словно белый цветок. С каким грохотом все рухнуло! Зачем сивилла напророчила хороший исход? Я думал только о том, чтобы защитить его от отца; ни о чем другом и не помышлял, а теперь…»[498]. Мору Эйди и Робби, которым он написал, чтобы они поблагодарили от его имени всех, кто продолжал интересоваться его судьбой, Уайльд вновь подтвердил свою безумную страсть: «Бози — такое чудо! Он занимает все мои мысли. Я виделся с ним вчера. Тут ко мне по-своему добры, но у меня нет книг, сигарет, и я очень плохо сплю»[499]. Он попросил Робби сходить на Тайт-стрит и забрать оттуда рукопись «Святой блудницы». Робби передаст ее Аде Леверсон, которая будет хранить рукопись до 1897 года и вернет Уайльду, зато Уайльд тотчас же оставит рукопись в фиакре: «Лучше места для нее и не придумать!» Но самые глубокие чувства, которые охватили его, когда он наконец отдал себе отчет в том, что находится в тюрьме и что его ожидает суд, Оскар доверил актрисе миссис Бернард Бир: «Я леденею от ужаса. Жизнь, наконец, стала для меня такой же реальной, как сон. Я не знаю, какие еще мерзкие существа приползут ко мне, чтобы уличить меня»[500].