Оскар Уайльд, или Правда масок - Жак де Ланглад

В пятницу 1 марта 1895 года Оскар Уайльд и Робби Росс явились к адвокату Хамфрису, который ничего не знал о непристойных склонностях своего клиента, и рассказали ему о ситуации, сложившейся в связи с угрозами Куинсберри, его выходкой на премьере и той самой карточкой, которую он оставил в клубе «Альбермэйл». После того как Уайльд в присутствии адвоката торжественно поклялся, что выдвинутое против него обвинение в содомии ложно (что, безусловно, так и было), Хамфрис отправился с ними в полицейский участок, чтобы оформить постановление об аресте. 2 марта маркиза взяли под стражу в гостинице, где он проживал. Ему предъявили официальное обвинение в судебном участке на Марлборо-стрит, после чего судебное слушание было отложено на неделю, а маркиза выпустили под залог в пятьсот фунтов. Одновременно с поднятием занавеса на сцене «Сент-Джеймса» и «Хеймаркета», игравших последнюю пьесу Оскара Уайльда, автор стал исполнителем главной роли в пьесе, которая будет разыграна в зале суда Олд-Бейли.

В один из вечеров, после очередных оваций в «Сент-Джеймсе», он ужинал у леди Рэндольф Черчилль, матери сэра Уинстона. Оскар Уайльд, наэлектризованный предчувствием приближающейся развязки, был как никогда великолепен. Он утверждал, что готов импровизировать без подготовки на любую тему. Один из гостей тотчас же поднял бокал и предложил: королева; ответ прозвучал, как удар хлыста: «Она не может быть темой». На глупую просьбу назвать сотню лучших, по его мнению, книг он иронизирует: «Я вряд ли смогу ответить, так как у меня их пока только пять». Его речь была подобна фейерверку, который высвечивал талант собеседника, его остроумие и желание взбудоражить викторианское общество. «Он заставлял агонизирующее викторианское общество смеяться над самим собой, — писал Ле Галльенн, который присутствовал там в этот вечер, — и того, над чем в течение стольких лет упорно трудились суровые реформаторы, он достигал мгновенно при помощи одной лишь эпиграммы, используя в качестве орудий лишь собственное остроумие и чувство юмора»[491].

Оскар Уайльд достиг такой точки собственной жизни, где все его качества оказались бесполезными, а сам он был не в силах предотвратить последнее предсказание гадалки: «…Блестящий успех, затем стена, а за стеной — пустота!»

Глава V. ДОЛГИЙ ПРОЦЕСС

Боги непостижимы. Они не только используют наши пороки, чтобы сделать из них орудия для нашего же наказания. Они приводят нас к гибели, используя все, что есть в нас от добра, нежности, человечности, любви.

9 марта перед зданием суда на Грейт Марлборо-стрит остановилась дорогая карета, запряженная двойкой лошадей. Из нее вышли Оскар Уайльд, Перси и Бози Дуглас. Процесс, на котором известный писатель противостоял представителю высшей аристократии, до такой степени привлекал толпу, что Уайльду и его спутникам с трудом удавалось сквозь нее пробиться. Однако как только председатель Ньютон заметил Альфреда Дугласа, он приказал ему немедленно покинуть зал. Адвокатом Куинсберри выступал однокашник Уайльда по Оксфорду Эдвард Карсон. Он согласился участвовать в процессе только после того, как узнал, что частные детективы, которых нанял Куинсберри, занимались поисками свидетелей, готовых дать показания о связях Уайльда с молодыми людьми; кроме прочих в их числе оказался и портье из гостиницы «Савой», который навел детективов на след Чарли Паркера и Чарльза Брукфилда. Оскара Уайльда вызвали для ответа на вопросы адвоката Хамфриса. Он чувствовал себя так же уверенно, как в каком-нибудь лондонском салоне или зале театра, где его встречали овацией; он безупречно выглядел, хотя на этот раз в его бутоньерке не было никаких цветов. Первая же реплика Уайльда вызвала замечание судьи:

— Вы являетесь драматургом и писателем?

— Мне кажется, я достаточно известен в этой среде.

— Я прошу вас точно отвечать на поставленный вопрос.

Уайльд перешел к объяснению своих отношений с разными членами семейства Куинсберри, и именно в этот момент случилась первая серьезная заминка. Хамфрис хотел представить суду другие письма Куинсберри к сыну; однако в них упоминались имена лорда Роузбери и лорда Солсбери, и судья запретил чтение этих писем перед судом. Таким образом, адвокат Уайльда был лишен возможности раскрыть подлинный характер лорда Куинсберри по причине политической, не имевшей к существу дела никакого отношения. Наконец заседание завершилось, и судья постановил, что дело будет слушаться через три недели.

Кольцо сжималось. Насколько Уайльд был уверен в исходе процесса, учитывая незначительность обвинений, выдвинутых против него и построенных на одних только подозрениях, без доказательств содомии, настолько же маркиз лез из кожи вон, чтобы нанятые детективы раздобыли недостающие доказательства. Его подручные обнаружили заведение Тейлора и собрали показания консьержки и местных проституток, которых приводила в бешенство «нечестная конкуренция» тейлорских юношей. Им помогал Чарльз Брукфилд, который с начала января исполнял в театре роль Мейсона, слуги сэра Роберта Чилтерна в «Идеальном муже». Он возненавидел Уайльда лишь за то, что ему досталась в пьесе роль второго плана. Начиная с 4 марта он с готовностью отдал себя в распоряжение Куинсберри, помогая напасть на след многих «сообщников» Уайльда, а также раздобыть безумные письма Уайльда к Бози.

10 марта Оскар Уайльд пришел к известному адвокату сэру Эдуарду Кларку, единственному, кому было по силам успешно противостоять опаснейшему Карсону. Кларк согласился на защиту только при условии, что Уайльд поклянется, что невиновен в деяниях, в которых его обвиняют. И Уайльд поклялся.

13 марта он уехал с Бози на неделю в Монте-Карло, где беззаботно сорил деньгами в то время, как судьба уже затягивала его петлю. Вернувшись в Лондон, он остановился в отеле «Кэдогэн» и занял пятьсот фунтов на судебные расходы у Эрнеста Леверсона, только что бездумно спустив целую сотню во время своего сумасшедшего путешествия. Затем он отправился к ясновидящей Робинсон, которая предсказала ему победу. В гостинице, куда он вернулся чуть позже, его ожидало письмо адвоката, в котором перечислялись свидетели, которых намерена была пригласить на слушание противная сторона: Альфред Вуд, Эдвард Шелли, Альфонс Конвэй, Сидни Мейвор, Фред Аткинс, Морис Шваб, Чарльз Паркер, Эрнест Скарф, Уолтер Грэйнджер и мальчик-посыльный из «Савоя» Танкард… Каждого из них он приглашал в отдельный кабинет на ужин, за которым следовало более или менее продолжительное совместное пребывание в «Савое» или в «Альбермэйле». К этому добавлялись «Хамелеон», «Портрет Дориана Грея», письма к Дугласу. Фрэнк Харрис умолял его забрать жалобу, пока не поздно. Бози, тоже очень озабоченный, молчал. Бернард Шоу считал, что только ирландская гордыня не позволила ему в тот момент признать свое поражение. Уайльд ничего не слышал и никого не слушал. Он витал в облаках, словно зачарованный приближением опасности, того «иного», чего он так ждал после Алжира.