Оскар Уайльд, или Правда масок - Жак де Ланглад

Карсон улыбался, публика перешептывалась, присяжные переглядывались. Во время допроса по поводу текста «Дориана Грея» Уайльд напрочь отрицал, что делал намеки на некое обожание со стороны лорда Генри, и добавлял под одобрение публики, «что никогда никого не обожал, кроме самого себя». Карсон осознал, что совершил ошибку, когда попытался играть на поле Уайльда; здесь он был недостаточно силен, зато противник чувствовал себя все увереннее по мере того, как поединок оборачивался в его пользу. Защитник поменял тактику и зачитал двусмысленные пассажи из «Дориана Грея», а затем перешел к знаменитым письмам, в которых Оскар Уайльд говорил о своих чувствах к Бози. Как только речь зашла о Бози, ответы Уайльда сразу стали менее уверенными, и он почувствовал явное облегчение, когда судья Коллинз объявил перерыв.

4 апреля 1895 года Карсон продолжал допрос. Он заявил, что исчерпал литературные темы и считает, что присяжные уже убеждены в том, что маркиз Куинсберри был прав, встав на защиту собственного сына. «Я буду вынужден повиноваться своему долгу и вызвать сюда одного за другим нескольких юных мальчиков для того, чтобы они рассказали свою историю. Безусловно, даже для адвоката это неприятная обязанность. Но пусть те, кто будет склонен осудить этих молодых людей за то, что они позволили мистеру Оскару Уайльду совратить, развратить себя и помыкать собой, не забывают о положении каждой из сторон и о том, что они явились скорее жертвами, чем грешниками»[494]. Ловкое предисловие, за которым последовала прямая атака: близкие отношения Уайльда и Тейлора, знакомство с Сидни Мейвором, с братьями Паркер, ужины в отдельных кабинетах с каждым из названных молодых людей, в низком происхождении которых присяжные могли легко удостовериться; побледневший от страха во время этого ужасного чередования имен Уайльд совершил первую ошибку. Карсон спросил; его о юном слуге Дугласа в Оксфорде:

— Вы когда-либо целовали его?

— Ах, боже мой! Конечно нет! Он чрезвычайно некрасив.

Можно представить себе, что было дальше, растерянность Уайльда, который увидел, как весь его мир рушится в пропасть. А Карсон неумолимо продолжал. Мистер Уайльд заявил, что находит в юности нечто восхитительное и очаровательное. Присяжные заседатели смогут по достоинству оценить абсурдность этого заявления, когда через какое-то время увидят перед своими глазами одного за другим Вуда, Паркера, Скарфа, Конвэя, все они одного возраста, при этом один из них конюх, другой грум, третий — слуга у Тейлора, содержателя дома свиданий, которого Уайльд тоже приглашал поужинать. Адвокат маркиза настаивал: Тейлор поставлял Уайльду молодых людей; присяжные выслушали трогательную историю юного Паркера, который рассказал, как был беден, как не имел работы и как стал жертвой мистера Уайльда. И со всеми этими грумами, слугами и безработными юношами мистер Уайльд ужинал в самых шикарных ресторанах, обращаясь к каждому из них по имени, а затем принимал их в номерах «Савоя». «Можно лишь удивляться, — заявил в заключение Карсон, — не тому, что об этих фактах стало известно маркизу Куинсберри, а тому, почему господина Уайльда так долго терпели в лондонских салонах». В наступившей мертвой тишине председатель объявил, что заседание переносится на следующий день. Уайльд был подавлен и ожидал самого худшего: допроса маленьких «пантер» и вынесения обвинения Тейлору.

5 апреля заседание должно было начаться с допроса свидетелей, первым из которых значился Тейлор. Сэр Эдуард Кларк, который в начале заседания покинул здание суда, вернулся и попросил разрешить ему переговорить с Карсоном. После недолгого совещания он сделал заявление: «Господин Председатель, мы пришли к убеждению, что после вчерашнего заслушивания литературных доказательств защиты и допроса свидетелей, назначенного на сегодня, вы придете к заключению, что лорд Куинсберри имел все основания использовать слова, которые были написаны на карточке. Поэтому, с целью избежать продолжительных обсуждений, длинного допроса свидетелей и изложения фактов частного характера, мы приняли решение забрать наше обращение в суд и заявить о своем согласии с признанием обвиняемого „невиновным“». Такое заявление подразумевало признание виновности Уайльда, что и подчеркнул судья Коллинз, вынося приговор маркизу «невиновен» и добавив при этом: «Я хочу сказать суду, что нами установлены две вещи: то, что истец позировал, и то, что подзащитный действовал в интересах общественного блага». Оглашение приговора было встречено аплодисментами, которые и не пытался унять председатель суда. Публика единодушно приветствовала лорда Куинсберри, который под овации покинул зал суда.

Таким образом, Уайльд был признан виновным. Он вышел из Олд Бейли под улюлюканье толпы, убежденный в том, что его карьера кончена, а жизнь разбита. В этот миг он еще не подозревал, с каким ожесточением бросится преследовать его викторианское общество, то самое, над которым он так долго властвовал. Он отправился к адвокату Хамфрису и вручил Россу чек на двести фунтов, который тот отвез в банк, чтобы обменять на наличные. Затем Уайльд заехал к себе в гостиницу, откуда написал Констанс: «Никому не разрешайте входить ко мне в спальню и в гостиную. Ни с кем, кроме Ваших друзей, не встречайтесь». Отдавая себе отчет в том, что ожидает его в будущем, он написал в газету «Ивнинг Ньюс»: «У меня не было бы никакой возможности доказать мою правоту на суде, не привлекая лорда Альфреда Дугласа в качестве свидетеля против своего отца. Лорд Альфред Дуглас стремился выступить свидетелем, но я не хотел позволить ему сделать это. Чтобы не ставить его в столь неловкое положение, я решил закончить это дело и принять на свои собственные плечи позор и бесчестье, которые могли бы стать следствием моего привлечения к суду лорда Куинсберри»[495]. Затем он отправился на Слоун-стрит в отель «Кэдогэн», где уже несколько недель жил Бози и, поджидая его, с жадностью поглощал рейнское вино, разбавленное сельтерской водой, в то время как Росс, Тернер и Харрис умоляли его немедленно покинуть Англию; все напрасно. Около пяти часов в гостиницу заявился репортер газеты «Дейли Мэйл» м-р Марлоу, который принес известие о том, что уже подписан ордер на его арест. При этом известии Оскар Уайльд сильно побледнел, но быстро взял себя в руки, приняв решение достойно встретить свою судьбу. Он нацарапал записку Бози, который поехал в палату общин повидаться с родственником, депутатом Уиндхемом, и выяснить, есть ли намерения дать этому делу дальнейший ход:. «Мой дорогой Бози, сегодня я буду ночевать в полицейском участке на Боу-стрит; мне сказали, что освобождение под залог невозможно. Попроси Перси, Джорджа Александера и Уоллера из „Хеймаркета“ похлопотать о поручительстве. Отправь также, пожалуйста, телеграмму Хамфрису с просьбой представлять мои интересы в суде… И приходи повидаться со мною»[496].