Проклятая игра - Клайв Баркер

— Вот как…

— Вы не журналист?

— Нет.

— Понимаете, я хочу рассказать кое-что, если цена будет хорошей. Мне есть что рассказать.

— Вот как?

— Она была в ужасном состоянии…

— Что вы имеете в виду?

Однако матрона не забывала о плате и не собиралась распространяться о деталях, если действительно знала их, в чем Марти сомневался. Она хотела подогреть его интерес.

— Она была изувечена, — сказала она, соблазняя покупателя. — Ее не смогли узнать даже ее родные.

— Вы уверены?

Женщину оскорбил этот намек на недостоверность ее информации.

— Она сама себя изуродовала или кто-то другой это сделал, а затем запер ее здесь, чтобы она истекала кровью. День за днем Когда они вскрыли дверь, запах…

Звук потерянного голоса в телефонной трубке снова возник в голове Марти. Он не сомневался: когда подруга Тоя разговаривала с ним, она уже была мертва. Искалеченная и мертвая, но возрожденная к жизни, как телефонистка на связи с призраками.

В ушах Марти звучали слова: «Кто это?» Невзирая на жару и свет блистательного июля, его пробирала дрожь. Мамолиан приходил сюда. Он переступал этот самый порог в поисках Тоя. У него были счеты с Биллом, как знал теперь Марти; чего не выдумает человек, терзаемый унижением, чтобы отплатить за жестокость?

Марти поймал на сёбе взгляд женщины.

— С вами все в порядке? — спросила она.

— Спасибо. Да.

— Вам нужно выспаться. У меня те же проблемы. В душные ночи мучает бессонница.

Он снова поблагодарил ее и поспешил прочь от дома, не оглядываясь. Слишком легко представить себе эти ужасы: они являлись без предупреждения, из ниоткуда.

И никуда не уходили. Как сейчас. О Мамолиане он помнил и днем, и ночью — каждой бессонной ночью. Он стал опасаться (может быть, это сновидения, прорвавшиеся сквозь бессонницу в его жизнь наяву?) другого мира, повисшего за пределами или позади фасада реальности.

Времени для долгих размышлений не было. Он должен уехать, должен забыть об Уайтхеде, о Кэрис и о законе. Любым путем удрать из этой страны в Америку — туда, где реальное реально, а сны остаются под веками, где рождаются.

51

Рэглен был мастером высокого искусства подделок. Марти нашел его с помощью двух телефонных звонков, и они пришли к соглашению. За скромную цену нужная виза появится в паспорте. Если Марти принесет свою фотокарточку, работа будет выполнена за день, в крайнем случае — за два дня.

Было пятнадцатое июля. Месяц бурлил от жары, приблизившейся к точке кипения. Радиоприемник, гудевший в соседней комнате, обещал день безоблачно-голубой, как вчера и позавчера. В эти дни небо казалось ослепительно белым.

Марти отправился к Рэглену рано, потому что хотел успеть до полуденного пекла. К тому же он жаждал поскорее получить фальшивые бумаги, купить билет и отбыть. Но он добрался лишь до станции метро Килбурн-Хай-роуд. Именно здесь на обложке «Дейли телеграф» он прочитал заголовок: «Миллионер-затворник найден мертвым в своем доме». Под ним помещалась фотография Папы — молодого безбородого Уайтхеда в полном расцвете сил, на пике его влияния. Марти купил эту газету и две другие, написавшие о происшествии на первой полосе. Он читал, остановившись посреди тротуара, а торопливые пассажиры негодовали и толкали его, спускаясь вниз по лестнице на станцию.

«Сегодня официально объявлено о смерти миллионера Джозефа Ньюзэма Уайтхеда, главы корпорации „Уайтхед корпорейшн“. До недавнего крушения его фирма оставалась одной из самых преуспевающих фармацевтических компаний Западной Европы. Мистер Уайтхед, шестидесяти восьми лет, вчера рано утром найден мертвым в своем поместье в Оксфордшире. Тело обнаружил шофер покойного. Причиной смерти стала, как полагают, сердечная недостаточность. Полиция не обнаружила никаких подозрительных обстоятельств. Читайте некролог на седьмой странице».

Некролог содержал обычную информацию из справочника «Кто есть кто» с кратким обзором достижений корпорации и был приправлен догадками о причинах финансового краха фирмы. Излагалась приглаженная история жизни Уайтхеда, хотя о ранних годах сообщалось скудно и в отношении некоторых деталей возникали сомнения. Но все остальное соответствовало действительности, хотя и было изрядно приукрашено: женитьба на Евангелине, эффектный подъем во время бума конца пятидесятых, десятилетия стабильных достижений, а затем, после смерти Евангелины, погружение в загадочное и необъяснимой молчание.

Он умер.

Несмотря на все бравые речи, вызывающее поведение, презрение к козням Европейца, Уайтхед проиграл. Естественная ли это смерть, как сообщали газеты, или дело рук Мамолиана, Марти не мог понять. Конечно, он заинтересовался. Более того — почувствовал печаль. То, что он пожалел о смерти старика, потрясло его больше, чем сама печаль. Он не думал, что способен испытывать боль потери.

Он отменил встречу с Рэгленом и отправился обратно в свою комнату, где принялся изучать газеты, пытаясь выловить из текста подробности смерти Уайтхеда. Конечно, он не нашел почти никаких зацепок: все репортажи были написаны в обычной вежливой официальной манере. Выжав из печатного слова все возможное, он подошел к соседней двери и попросил одолжить ему радиоприемник. Молодая женщина, занимавшая эту комнату (студентка, как считал Марти), после некоторых уговоров согласилась. Он слушал каждый получасовой выпуск утренних новостей, а воздух в комнате накалялся. История Уайтхеда была горячей темой до полудня, затем на первый план вышли события в Бейруте и облава на наркоторговцев в Саутгемптоне, Сообщения о смерти старика мало-помалу сократились до короткого упоминания, а потом, уже после полудня, исчезли вовсе.

Марти вернул приемник, отклонил приглашение выпить кофе с девушкой и ее кошкой — запах кошачьей еды висел в воздухе, как молния перед ударом грома, — и вернулся к себе, чтобы посидеть и подумать. Он не сомневался, что Европеец способен убить человека так, что следов не отыщет даже самый опытный патологоанатом; и если Мамолиан действительно приложил руку к смерти Уайтхеда, то это прямая вина Марти, Может быть, останься он в усадьбе, старик был бы жив? Маловероятно. Скорее все-то, Марти тоже был бы мертв. Но совесть его все-таки мучила.

В следующие два дня он сделал очень мало. Он прокручивал киноленты воспоминаний, что накопились за всю его жизнь, от первых неярких вспышек сознания до самых последних, слишком резких, слишком детальных: человек, сидящий в одиночестве за оградой усадьбы, как в клетке с травяным полом; собаки; тьма. Часто, хотя и не всегда, в его видениях появлялась Кэрис; она выглядела то озадаченной, то заботливой; порой она отводила взор и прищуривалась, глядя сквозь опущенные ресницы, словно завидовала ему. Поздно ночью, когда засыпал младенец в нижней квартире и раздавался лишь шорох шин с Хай-роуд, Марти прокручивал в памяти самые интимные моменты их встреч — слишком ценные, чтобы вспоминать их без разбора; он боялся, что от повторения их оживляющая сила уменьшится.