Ритуал последней брачной ночи - Виктория Платова

После упоминания Чарской в комнате повисла нехорошая тишина.

— Что это за пасквиль? — Эстонский акцент Рейно стал таким невыносимым, что мои уши испуганно прижались к черепу. — Что значит — «Чухляндия — дерьмо»? Это значит — «Эстония — дерьмо»?!

— Не думаю, — прошептала я. — И потом, вы же видите, что «Рашэн» тоже «помойка»… так что мы с вами в одной лодке.

— Рашэн, может, и помойка. Но оскорблять мою Родину я не позволю никому.

— Она ненормальная, эта Полина Чарская… Она актриса.

— А почему вы берете автографы у ненормальных актрис?

— Не для себя… Для моей подруги… Кайе…

— Она эстонка? — Рейно сжал подбородок побелевшими от гнева пальцами.

— Она эстонка… Из Пярну.

— И вы хотите отдать это эстонке? Или это не помнящая родства эстонка? Отступница?!

— Патриотка! — с жаром заверила я.

Рейно уже хотел было порвать навет на милую его сердцу Эстонскую Республику, когда я коршуном налетела на него. После непродолжительной, но отчаянной борьбы на паркете я изловчилась, цапнула Рейно за сбитый в Куккарево палец и вырвала квитанцию

— Болван! — тяжело дыша, бросила я, отползая от Рейно к батарее отопления. — Гробить мне улику! Совсем офонарели?

— Какую улику? — спросил Рейно, посасывая многострадальную конечность.

— На обратной стороне — квитанция из антикварного магазина.

— Перечислите сразу все улики. Чтобы мне легче было ориентироваться. И вообще. Сейчас мы запремся в комнате…

— Это еще зачем?!

— Надо. Мы запремся в комнате и не выйдем отсюда до тех пор, пока вы обо всем мне не расскажете. Обо всем и обо всех. Подробно. Ничего не утаивая… Согласны? — Он встал, подошел к двери и плотно прикрыл ее.

— Согласна, — вздохнула я. — Только приготовьте носовой платок. Это будет очень грустная история…

…В течение последующих двух часов я рассказала Рейно все. Начиная от своего визита в кабинет Стасевича с бесполезной папочкой под мышкой и заканчивая последним разговором с Чорбу у кромки Каменноостровско-го проспекта. Я опустила только род своей деятельности — он мог отвратить от меня Рейно Юускула-старшего и вызвать нездоровый интерес у Рейно Юускула-младше-го. Ни того ни другого я не хотела. В прямом и переносном смысле.

Сначала Рейно слушал меня просто так, потом стал записывать.

Некоторые события прошедшей недели он заставлял меня пересказывать по несколько раз, некоторые вообще пропускал мимо ушей. Он комбинировал персонажей драмы, выспрашивал об их привычках, манере говорить и держаться. Он уделил массу времени супружеской чете Кедриных («oh, pime vaeseke!» [44]), их сценам ревности по телефону и страстному желанию Филиппа Кодрина свалить всю вину за убийство сестры на Олева Киви. Полина Чарская, напротив, нисколько не заинтересовала его. Даже история связи актрисы с виолончелистом и кража драгоценностей не вызвали ничего, кроме легкой улыбки. Очевидно, Рейно навсегда запомнил немудреный тезис Чарской — «Чухляндия — дерьмо». Эстонцы могут быть очень злопамятными, если захотят…

Лишь в одном месте он оживился — в том самом, в котором оживился и сам Киви: когда речь зашла о потайном ящике в сейфе. Но сообщить подробности об этом повороте в истории взаимоотношений Олева и Полины я не могла.

Потом пришел черед Иллариона Илларионовича Шамне с его лавчонкой и сдачей в салон фальшивых драгоценностей. Это позабавило Рейно, но не более. Однако когда я сказала, что это и был тот самый гарнитур, из-за которого Чарскую изгнали из виолончельного рая, он сделал себе пометку в блокнот.

Выслушав все до конца и уяснив расстановку персонажей, Рейно принялся гонять меня по каждому из них. Он требовал невозможного. Он требовал назвать марки вин, которым поил меня из рук Аурэл Чорбу, расспрашивал о том, как Чорбу выводил из строя электрическую цепь и как Калыо Куллемяэ спутал этажи и попал в номер покойного Киви… Он попросил меня подробно пересказать разговор с ювелиром Илларионом Илларионовичем… И даже начертить схему гостиницы. И схему дома Стаса Дремова.

Через два часа я была выжата как лимон.

А еще через полчаса он выставил меня за дверь.

Самым беспардонным, самым наглым образом.

— Мне нужно подумать… — сказал Рейно, нетерпеливо подпихивая мою уставшую от длительного допроса задницу. — Кое-что перечитать… Все улики я оставляю себе. Там тоже есть кое-что любопытное…

— А… что делать мне?

— Что хотите… Можете посидеть на кухне.

— Там нет даже стула…

— К сожалению…

— Может быть, вы уступите мне раскладушку? Я почти сутки не спала…

— Я тоже. — Рейно был непреклонен. — Не нужно мне мешать. Я должен подготовиться к отчету. Вы же хотите получить отчет? Хотите или нет?

— Хочу.

— Вот видите… Закройте дверь… В конечном итоге я все-таки была выкинута из комнаты и оттеснена на кухню. Единственное, что мне удалось отстоять, была книга «ARM AND RITUAL». Именно в ее обществе я и провела последующие несколько часов. Я вдоль и поперек изучила буддийские ритуальные атрибуты, всевозможные кинжалы с усиленными и ослабленными гардами, модификации ваджры и приемы фехтования. Один из них, довольно поэтически изложенный сэром Генри Уолингом, очаровал меня. Он назывался «НОЖ В ОБЛАКАХ». Я тренировала стойку до изнеможения и жалела только об одном — что писаный красавец, отчаянный убийца Нож-ваджра находится сейчас у Рейно.

А ваджра была создана для этого приема. Она действительно казалась неземной.

С мыслями о Ноже, облаках и Рейно Юускула, корчащем из себя крутого детектива, я и заснула. Подложив под голову редкое коллекционное издание «ARM AND RITUAL».

А проснулась оттого, что Рейно немилосердно тряс меня за плечо.

— Вставайте! Тоже, нашли время спать! Я должен уехать. Может быть, надолго…

— Ничего. Я подожду.

— Не получится. Сегодня в три, в Доме ученых, Тео Лермитт. Очень хотелось бы, чтобы вы там побывали.

Черт, я совсем забыла! Тео Лермитт, шантажист в профессорской мантии! Специалист по Юго-Восточной Азии, умудрившийся наследить везде, где только можно, и до сих пор не засветиться! Неуловимый Тео, которого никто никогда не видел. А если и видел — то не помнил.

— И что я должна делать?

— Ничего. Просто послушайте, и все. Говорят, он читает очень недурные лекции…

— А вы?

— Я же сказал… Я еду по делам. Буду очень поздно… Вы, если хотите, можете сходить в кино. Встретиться с подругой… С этой вашей… Оцеолой…

— Монтесумой! — поправила я.

— Не вижу никакой разницы…

Скотина! Самодовольная эстонская скотина!.. Он даже не довез меня до метро!..

В Дом ученых я прорвалась почти без боя.

Стоило мне только потрясти перед носом рассеянного мальчика-секьюрити папкой с докладом Тео Лермитта («профессор ждет, мой дорогой!»), как я была сразу допущена в эпицентр тайфуна под названием «Юго-Восточная Азия».

До доклада Тео Лермитта оставалось еще полчаса, и я решила скоротать их в дамской комнате: уж слишком моя простецкая физиономия отличалась от отягощенных извилинами искусствоведческих черепов. Да еще дурацкие джинсы!.. Джинсы, в которых я ползала по дому Кодриных в Куккарево и совершала экскурсии на сельское кладбище. Сквозь дикий шиповник и наглую деревенскую траву.

В небесно-чистом клозете я оккупировала крайнюю кабинку, взгромоздилась на унитаз и уставилась на часы, которые выпросила у Рейно перед тем, как выйти на улицу. Часы он дал, но не преминул прочесть мне лекцию на тему: «Вам, русским, время уже ни к чему. Вы всюду безнадежно опоздали».

Стрелки ползли медленно, они цеплялись друг за друга, склеивались вместе и менялись ролями: секундная вдруг стала минутной. А минутная — часовой. На саму часовую, раздувшуюся от непомерных амбиций, мне было даже страшно смотреть.

«Слава богу, хоть назад не идут», — подумала я, и в то же мгновение раздался вкрадчивый стук в дверь.

Я едва не свалилась с унитаза.

— Варвара, я знаю, что ты здесь, — раздался знакомый требовательный голос.

— Монти! — воскликнула я и бросилась открывать. Монти просочилась в кабинку и пристроилась рядом со мной. Мы расцеловались, хотя загон для унитаза был не самым лучшим местом для проявления дружеских чувств.

— Как ты меня нашла? — спросила я.

— Я сто лет тебя знаю… Ты всегда чистишь перышки перед ответственными мероприятиями, — начала Монтесума и тотчас же прикусила язык, взглянув на мою затрапезную футболку.

— Монти! Посмотри на меня! Я уже почти две недели брови не выщипывала! Я не крашусь, я сижу без крема и без масок… Мне даже подмышки нечем побрить. Я в бегах, Монти!!!

— Бедная ты моя… — Монтесума обняла меня за плечи и тотчас же резко отстранилась. — Тогда что ты тут делаешь?

— Жду начала выступления Тео Лермитта.

— У меня новости. Приехала дочь коммерческого директора. Сегодня вечером постараюсь с ней встретиться. Может быть, удастся выяснить, с кем она прохлаждалась в лифте. Кстати, его квартиру я покупаю.