Цивилизации древней Европы - Гвидо Мансуэлли

Хотя распространение христианства сначала принимало политические формы, благодаря ему родилось ощущение единства вне различных конфессий, которые разделяли западный римский и восточный византийский блок. В течение раннего Средневековья христианская вера уже явно отстранилась от политики: она стала чертой цивилизации. В целом христианский универсализм представлял последний и наиболее важный средиземноморский вклад в континентальную цивилизацию. На новых духовных основах он обновлял и расширял универсализм, основанный Римом на праве и государстве. Восстановление Римской империи — renovatio romani imperii, — провозглашенное позже Карлом Великим, четко показывает эту преемственность. Рим, столица языческой империи, оставался резиденцией папства, духовной столицей христианства. Легитимность власти покоилась на этой моральной основе. Император уже не только управлял доменом, теперь он становился пропагандистом веры. Его авторитет и сила его армий отныне были поставлены на службу религии, что предписывалось его божественной инвеститурой. Такой была средневековая интерпретация божественности, которой наделялись императоры поздней империи. Это привело к синтезу, который произошел, если можно так сказать, в результате

переворота: теперь империя не только представляла религию, но именно религия дала начало империи. Притязание восточной империи на то, чтобы считаться единственной хранительницей легитимной власти,'также потеряло актуальность, и в конечном итоге ей пришлось признать сложившийся порядок вещей. Политика Карла Великого в последние пятнадцать лет его жизни полностью освободилась от варварской концепции власти, основанной на силе и подданстве. В IX в. этнические различия и противоречия между завоевателями и завоеванными потеряли всякое значение, и это плод не только правления Хлодвига, но в конечном счете — и Римской империи. Не стоит, таким образом, приписывать одному Карлу Великому интеграцию германских групп, объединенные территории которых отныне идентифицировались с Европой. На самом деле речь идет о завершении более обширного процесса, чем интеграция германских элементов с предшествующими элементами и традициями. Универсальность Римской империи соединилась с организацией, характерной для германских традиций: из прошлого заимствовали то, что оказалось жизнеспособным, пытаясь интегрировать его в настоящее.

РАЗНООБРАЗИЕ И ЕДИНСТВО

ПОСЛЕСЛОВИЕ

В предшествующих главах мы попытались очертить историю европейских народов, избегая в то же время чрезмерных обобщений и описания деталей, в которых иногда увязают авторы учебников по археологии. Мы не стремились к выделению главных линий, но сконцентрировали наше внимание на некоторых аспектах и моментах, которые образуют, на наш взгляд, ключевые точки этой многотысячелетней истории, — континентальные центры, средиземноморская циркуляция, их материальные связи, роль эллинизма, Рима и Византии, волны вторжений и т. д. Эта сложная структура, где наши знания, еще неполные или недостаточно точные, сохраняют пробелы, требует рефлексии. Делать выводы в пределах этого очерка было бы проявлением самонадеянности; и тем не менее важно поставить точку в отношении стольких сведений и проблем.

Изучение доисторического этапа заставляет, в первую очередь, выйти за пределы этого общего места древней истории, в соответствии с которым все сводилось к восточному и средиземноморскому детерминизму. Разумеется, континентальное развитие в основном являлось результатом процессов, которые уже принесли свои плоды на Ближнем Востоке, а затем в Средиземноморье. Но раз этот сдвиг произошел, мы не можем ограничиваться рассмотрением Европы в связи с Востоком: Европа должна рассматриваться также с точки зрения самой Европы. В известной сегодня работе Гордона Чайлда эта проблема была четко сформулирована. Немного позже, в 1940 г., С. Ф. Хавкес привел убедительные доказательства в подтверждение своего тезиса об оригинальности европейских цивилизаций бронзового века. Это заставило Гордона Чайлда пересмотреть свое исследование и придать большее значение тому, что не сообщалось о Европе в плане отношений Запада и Востока: его собственные изыскания привели к тем же выводам. Наконец, совсем недавно авторы коллективного труда, составленного под руководством и при участии Андре Леруа-Гурана, показали, что цивилизации Европы позднего доисторического периода уходят своими корнями в палеолитическое прошлое. Европейская действительность на самом деле постигается в этой отдаленной эпохе, и это позволяет нам еще раз подчеркнуть, что нельзя «отсекать», как очень часто делалось, одну эпоху от другой.

На всем протяжении истории от неолита до эпохи металла мы становимся свидетелями метаморфоз настоящей мозаики цивилизаций, в которой прослеживаются определенные взаимоотношения, особенно с точки зрения устройства этих цивилизаций. Первый этап соответствует непрерывному перемещению очагов, затем следует фаза относительной стабильности в северном пространстве, Средней Европе, части Иберийского полуострова и на Балканах.

Несомненно, существуют некоторые детальные неточности в представлении об этих феноменах, — но если эта неточность возникает собственно в источниках наших знаний, то остается добавить, что это всего лишь предложенная нам интерпретация.

Каждый новый этап раскопок открывает неизвестную цивилизацию; они отличаются деталями, морфологическим своеобразием основных предметов, техникой или материальной культурой. И если мы бегло просмотрим старый Reallexikon, составленный Эбертом, мы увидим доисторическую эпоху с данной точки зрения — в аспекте многообразных типов и культур. Дошло до того, что исследователи задаются вопросом, существовала ли собственно европейская реальность вне этих нюансов и этой бесконечной фрагментарности доисторических культур. Но не нужно упускать из виду, что различия культур могли объясняться внутренним развитием, поскольку невозможно установить достаточно точную их хронологию, которая отражала бы через их преемственность все этапы эволюции. До тех пор пока остаются неясности в том, что касается хронологических уточнений, эта проблема не сможет найти приемлемого решения.

Разнообразию неолитических койне, обусловленному оседлостью земледельческих групп, противостоит распространение общих форм на обширных пространствах, вызванное прогрессивным динамизмом халколита и эпохи металла. Начиная с этого времени, когда мы становимся свидетелями важных процессов, таких как распространение колоколовидных кубков и боевых топоров, наблюдается явное географическое сходство некоторых пространств, например пространств цивилизации курганов или полей погребальных урн. Каким бы ни было значение внешних импульсов в их формировании, географический аспект приводит нас к выводу, что эти цивилизации развивались автономно-. То же можно сказать о цивилизации Галыптат и предшествовавших ей цивилизациях, которые существовали в тех же территориальных рамках. Воздействие субстратов, процессы аккультурации, а также другие признаки показывают, что, по крайней мере в эпоху, когда эти цивилизации приобретали свои типичные черты, они не могли быть обусловлены только действием новых волн, пришедших извне. Теория последовательных «вторжений», ставшая неприемлемой в слишком схематичной и упрощенной форме, которую придала ей старая протоисторическая наука, однако, не была отвергнута. Главное — определить границы ее применения и временные рамки. Если обратиться к «великим вторжениям» конца эпохи древнего мира — единственным, которые мы можем детально рассмотреть, следуя точной хронологической шкале, — то заметим, что фундаментальное значение имели не вторжения как таковые, но их последствия, которые привели к интеграции, анализируемой в последней главе книги и соответствующей истинному началу исторической Европы. При сходных условиях, вероятно, в доисторическую и протоисторическую эпохи также имели место перемещения групп, которые приходили извне, прежде всего с востока или же с внутренних территорий континента. Мы можем составить некоторое представление о последних, в первую очередь используя все, что знаем о расселении кельтов в эпоху Ла Тен. События, которые разворачивались во внутренних континентальных регионах, известны нам лишь по откликам народов, зафиксированным ими в письменных источниках. Нашествие кимвров и тевтонов не должно рассматриваться изолированно; это было не только предвестие «великих вторжений», но свидетельство передвижений, весьма обычных для древней Европы. Эта нестабильность объясняется тем, что доисторический и протоисторический мир не имеет границ и что Европа долгое время оставалась верной племенной, а иногда даже мелкоплеменной структуре. Эта ситуация разрешилась только с образованием государственных организмов, в частности во время «Великого переселения». Греки также были совершенными «европейцами»: их партикуляризм лишь крайнее проявление эволюции дои протоисторического положения вещей. Если римляна'м удалось преодолеть это впоследствии, то не только потому, что они подавляли независимость городов и племен, но и потому, что они заимствовали на Востоке государственную концепцию обширного территориального пространства и интегрировали в данную систему то, что античные авторы считали завершенной формой цивилизации, то есть город. В конечном итоге это стало возможно только благодаря гибкости их юридических принципов, поддающихся адаптации среди других народов. «Римский» опыт, как мы видели, сыграл заметную роль в формировании государственных систем раннего Средневековья. Варьируясь лишь в некоторых локальных аспектах, романизация как таковая, реализованная самой мощной организационной системой из известных древней Европе, не смогла ускользнуть от того, что было общим для всей континентальной истории. Парадокс не только в том, что общеевропейский дух во все времена определялся отсутствием единообразия, точнее — отказом долгое время оставаться на одних и тех же позициях, «критической точкой зрения», которую хотелось бы уловить в поведении доисторических групп по отношению к тому, что их волновало. Поэтому мы предпочли бы обозначить словом «койне» то, что обычно называют цивилизациями: чем более обширной была территория, тем выше было число локальных вариаций.