Женские лица русской разведки - Михаил Михайлович Сухоруков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тем временем обстановка вокруг Шорниковой в Уфе стала накаляться. Кто-то из «доброжелателей» написал мужу письмо, в котором рассказал о её прежней службе. Тот заговорил о возможном разводе. Её и так не сладкая личная жизнь стала рушиться на глазах.
Возникла и ещё одна неожиданная неприятность. Начальник жандармского железнодорожного отделения ротмистр Бородин, узнав о том, что её разыскивают следственные органы империи, решил проявить бдительность и её арестовать. Однако Екатерине Николаевне, предупреждённой дворником, удалось вовремя скрыться от полиции. Больше оставаться в Уфе было нельзя. Так она снова оказалась в Самаре. Здесь, как она позже рассказывала, её случайно узнал один из рабочих и стал угрожать расправой. Она спешно обратилась к начальнику Самарского ГЖУ полковнику М.И. Познанскому. В 1907 году он в чине подполковника состоял в резерве Петербургского охранного отделения и, возможно, ранее что-то слышал о ней. Однако опытный жандармский офицер не взял на себя ответственность за её судьбу, а порекомендовал ей обратиться к начальнику Саратовского ГЖУ полковнику М.С. Комиссарову, что она и сделала. В этот раз она просила сообщить в Департамент полиции о её обращении и просьбе о необходимой помощи в связи с её отъездом в Южную Америку. Подальше от мести социал-демократов.
Решительный шаг от отчаяния и безысходности
Ответа из столицы долго не было, и она решила сама поехать в Петербург на приём к товарищу министра внутренних дел генералу В.Ф. Джунковскому. Однако его в то время в Петербурге не было, поэтому она обратилась к заведующему Особым отделом Департамента полиции полковнику А.М. Ерёмину. Тот в присутствии своего помощника выслушал Екатерину Николаевну, пообещал доложить о ней директору Департамента и дал ей 25 рублей.
Со слов директора Департамента С.П. Белецкого, её тогда легально под фамилией Юдкевич поселили в меблированных комнатах на Невском. Встретившись с ней в те дни, он позже вспоминал, что Шорникова тогда произвела на него впечатление забитой молодой женщины, уставшей от всех жизненных неурядиц. Жандармские начальники из провинции, к которым она обращалась за помощью в период своего почти 6-летнего проживания на нелегальном положении, отмечали, что она выглядела измождённой и часто пребывала на грани истерики и нервного срыва. И всё это притом, что бывшему агенту «Казанской» было всего 30 лет от роду.
По приезде летом 1913 года в столицу она ещё несколько дней пыталась безуспешно попасть на приём к руководству Департамента, а затем сообщила помощнику полковника Ерёмина, что у неё вышли все деньги. Тот вновь отделался пустыми обещаниями, но выдал ей 50 рублей.
Постепенно у неё формировалось понимание того, что она стала никому не нужна. Скорее всего, по чьему-то совету она решила непременно попасть на приём к товарищу министра внутренних дел В.Ф. Джунковскому. И эта встреча бывшего секретного агента охранки «Казанской» и всесильного свитского генерала вскоре состоялась. «Меня не понимало охранное отделение, — рассказывала она генералу Джунковкому. — С моей стороны нет никакой просьбы. Я должна уехать в Южную Америку. Я больной человек, почему мне нужно хотя бы 2 тысячи рублей. Раз Департамент полиции выдает мне деньги на прожитие, то он считает себя обязанным заботиться обо мне. Правительство должно дать мне возможность уехать»[385]. Напомнила она и о том, что пребывание в столице для неё таит опасность быть узнанной однопартийцами по РСДРП. С тревогой она сообщила, что заметила за собой наблюдение. С горечью и разочарованием вновь вспомнила и начало своей секретной службы в охранном отделении столицы. «Я не сама пошла, — говорила она генералу, — в революционную работу. Мне обещали за сотрудничество полную ненаказуемость… Зная о таких результатах, я никогда бы не пошла в сотрудницы. Убеждения вырабатываются не в 22 года. Теперь бы я не пошла»[386].
В судьбе секретного сотрудника столичного охранного отделения «Казанской» осталось немало неизвестных страниц. Даже начало её агентской работы среди социал-демократов точно неизвестно. Из приведённых выше её слов про убеждения в 22 года и зная год её рождения, можно сделать вывод о том, что она стала сотрудничать с охранкой ещё в 1905 году в Казани. Кстати, до лета того года в казанском охранном отделении служил и жандармский ротмистр Кулаков, ставший затем её первым куратором в деле политического сыска. По другим сведениям, она стала секретным сотрудником после ареста по запросу казанских жандармов, когда переехала в Петербург для поступления на юридические курсы. Позже, находясь в столице под арестом и следствием с 3 июля 1913 года, на допросе она объяснила, что «в конце 1906 года … поступила на службу секретным агентом в отделение по охранению общественной безопасности и порядка в г. С.-Петербурге за определённое денежное вознаграждение»[387]. А в обращении к директору Департамента полиции, попавшему на рассмотрение к вице-директору С.Е. Виссарионову, она указала: «С января 1907 года я поступила сотрудницей в Петербургское охранное отделение…»[388] Ввиду таких различий в сведениях о начале секретной службы агента охранки Е.Н. Шорниковой-Юдкевич среди революционеров левых партий социал-демократического толка, на наш взгляд, требуется продолжение поиска документальных подтверждений в архивных фондах Департамента полиции.
Саморазоблачение Шорниковой как агента охранки
Впоследствии известный адвокат Маклаков в своих «Воспоминаниях современника» отмечал, что раскрытие заговора депутатов от левых партий против монархии и царской власти вообще «было возложено на Охранное отделение, которое поручило исполнение этого Бродскому и Шорниковой… Важно, что при помощи агентов раскрыть видимость заговора среди думских соц. — демократов было всегда очень легко. Это и было сделано тогда, когда сочли нужным с Думой покончить»[389].
Позже действия сотрудников политического сыска по раскрытию заговора с участием депутатов II Думы назвали «провокацией». «Это не вполне точно, — считал В.А. Маклаков. — Не Шорникова создала революционную работу соц. — демократов в войсках… Пропаганда соц. — демократов в войсках, действительно, велась очень давно»[390].
Все приготовления делались сотрудниками Петербургского охранного отделения в строжайшей тайне. Была установлена такая степень секретности, что об операции Департамента полиции не знали даже члены правительства. Это обстоятельство отметил в своих воспоминаниях граф В.Н. Коковцов. «На самом деле, — писал он, — в ту пору никто из нас не имел
