Джуд незаметный - Томас Гарди

Он подошел к кровати, взял одну из двух подушек, лежавших на ней, и бросил на пол.

Сью смотрела на него, сникнув на спинку кровати, и беззвучно плакала.

— Пойми, это дело моей совести, я вовсе не разлюбила тебя! — задыхаясь, прошептала она. — Разлюбить тебя! Больше я просто ничего не могу сказать… мне так тяжело… я погублю все, чего уже добилась! Спокойной ночи, Джуд!

— Спокойной ночи, — ответил он, поворачиваясь, чтобы уйти.

— Но ты должен поцеловать меня! — воскликнула она, порываясь к нему, — Я не могу… Это невыносимо… Не могу вынести…

Он обнял ее и поцеловал ее мокрое от слез лицо, но уже не так, как целовал раньше.

— Прощай, прощай! — прошептала она после наступившего молчания. Затем, нежно отстраняя его от себя, высвободилась из его объятий и, желая смягчить печаль, проговорила: — Мы все равно останемся добрыми друзьями, правда, Джуд? И будем иногда встречаться… да? Забудем все и постараемся вернуться к тем отношениям, какие были у нас раньше.

Ничего не ответив, Джуд вышел из комнаты и спустился по лестнице.

IV

Человек, которого Сью после совершившегося в ней переворота считала своим законным мужем, жил по-прежнему в Мэригрин.

Накануне трагической гибели детей Филотсон видел ее и Джуда, как они стояли под дождем в Кристминстере, наблюдая за процессией, направлявшейся к театру. Но в тот момент он ни словом не обмолвился об этом своему спутнику Джиллингему, который на правах старого друга гостил у него в Мэригрин и который, собственно, и предложил ему поехать в Кристминстер.

— О чем ты думаешь? — спросил Джиллингем, когда они возвращались домой. — Не об университетском ли дипломе, который тебе так и не удалось получить?

— Вовсе нет, — хмуро ответил Филотсон. — Я думаю об одном человеке, которого сегодня видел. — И, выдержав паузу, добавил: — О Сюзанне.

— Я тоже ее видел.

— И ничего мне не сказал.

— Не хотел привлекать к ней твое внимание. Но раз уж ты ее видел, мог бы и спросить: "Как поживаешь, бывшая моя женушка?"

— А! Возможно, ты прав. Но вот послушай-ка, что я тебе скажу. У меня есть все основания полагать, что она была невинна, когда я с ней разводился, — что я был кругом неправ. Понимаешь? Нехорошо как-то получается, правда?

— Но уж с тех пор-то она, во всяком случае, постаралась вывести тебя из этого заблуждения.

— Гм… какая плоская шутка. Мне не надо было торопиться, вот что.

В конце недели, после того как Джиллингем вернулся в свою школу около Шестона, Филотсон, по своему обыкновению, отправился на рынок в Элфредстон; он раздумывал над тем, что открыла ему Арабелла, пока спускался с высокого холма, который не играл в его жизни такой значительной роли, как в жизни Джуда, хотя и был знаком ему раньше, чем Джуду. Придя в город, Филотсон, как обычно, купил местную еженедельную газету и зашел в трактир подкрепиться, поскольку ему предстояло пройти еще пять миль обратного пути; тут он вынул газету из кармана и только начал читать, как в глаза ему бросилось сообщение О "загадочном самоубийстве детей каменотеса".

Несмотря на все его бесстрастие, газетная заметка произвела на него гнетущее впечатление, но вместе с тем и немало озадачила его, — он не понимал, каким образом старший ребенок мог быть такого возраста. И все-таки не вызывало сомнений, что в газете описывалось истинное событие.

— Теперь чаша их горя переполнена! — сказал Филотсон, и он думал и думал о Сью и о том, что же она, собственно, выиграла, уйдя от него.

Так как Арабелла поселилась в Элфредстоне, а школьный учитель каждую субботу приходил туда на рынок, не было ничего удивительного, что через несколько недель они встретились вновь, точнее, это произошло сразу после ее возвращения из Кристминстера, где она пробыла значительно дольше, чем предполагала, внимательно наблюдая за Джудом, хотя он ее больше не видел. Возвращаясь домой, Филотсон встретил Арабеллу, направлявшуюся в город.

— Вы любите гулять по этой дороге, миссис Картлетт? — обратился он к ней.

— С недавних пор я снова начала здесь ходить, — отвечала она. — В этих местах я жила девушкой и когда вышла замуж, и все, что было мило мне в прошлом, связано с этой дорогой. Теперь прошлое вновь всколыхнулось во мне, после того как я побывала в Кристминстере. Да, да. Я виделась там с Джудом.

— Ах, вот что! Как же они переносят свое ужасное горе?

— Оч-чень странным образом, оч-чень! Она с ним больше не живет. Как раз перед отъездом я узнала об этом от людей, которым можно верить. Ну, да я и сама видела, что к этому дело идет, — так они себя вели, когда я к ним заходила.

— Не живет? А мне казалось, такое печальное событие должно бы еще больше их сблизить.

— Да он вовсе и не муж ей. По-настоящему-то она никогда не была его женой, хоть их и считали супругами. Ну, а теперь вот у них такое несчастье, тут бы и поспешить с женитьбой, а она нет, ударилась в набожность, вот как я после смерти Картлетта, только чудно как-то, я такой истеричкой не была. Мне рассказывали, будто она считает себя вашей женой перед богом и церковью, — только вашей и ничьей другой, что бы ни говорили и ни делали люди.

— Вот как! Они разошлись! Неужели?

— Видите ли, старший мальчуган был моим сыном…

— Ах, вашим!..

— Да, моим. Благодарение богу, бедняжка родился в законном браке… А главное, она, наверное, чувствует, что ее место следовало бы занимать мне. Впрочем, точно не могу сказать. Что до меня, то я в скором времени уеду отсюда. Теперь у меня на руках отец, надо заботиться о нем, и мы не можем жить в такой дыре. Вот я и собираюсь снова устроиться в каком-нибудь трактире в Кристминстере или другом большом городе.

Они расстались. Пройдя несколько шагов вверх по склону холма, Филотсон остановился, затем поспешил вернулся и окликнул ее.

— Вы знаете их адрес?

Арабелла сообщила ему и это.

— Благодарю вас. До свидания.

Злорадно усмехнувшись, Арабелла отправилась дальше и всю дорогу, с того места, где начинались подстриженные ивы, и вплоть до старых богаделен у въезда в город, упражнялась в искусстве делать ямочки на щеках.

Тем временем Филотсон уже поднялся к Мэригрин, и в нем впервые за последние годы встрепенулась надежда. Идя через лужайку под густыми деревьями к скромному зданию школы, куда его загнала судьба, он на минуту остановился и представил себе, как в дверях ею встречает Сью. Должно быть, ни один человек не страдал так из-за своего милосердия — будь оно христианским или языческим, — как страдал Филотсон после того, как он позволил Сью уйти от него. Он лишь чудом выдерживал гонения поборников добродетели, он был на грани голодной смерти и теперь существовал всецело на грошовое жалованье от школы в Мэригрин, где о священнике, устроившем его на работу, пошла даже дурная слава. Он часто вспоминал слова Арабеллы о том, что ему не следовало уступать Сью и что ее непокорный нрав был бы в конце концов сломлен. Однако его презрение к общепринятой морали и принципам, в которых он был воспитан, было столь упорно и нелогично, что он продолжал непоколебимо верить в правильность избранного им пути.

Если под влиянием чувства принципы могут пошатнуться в одну сторону, то они так же легко могут пошатнуться и в другую. Побуждения, в силу которых он дал Сью свободу, теперь позволяли ему относиться к ней так, словно жизнь с Джудом ее никак не переменила. Его еще по-своему влекло к ней, если даже любви уже не было, и, помимо соображений чисто практического характера, он скоро понял, что был бы рад, если бы она вернулась к нему, разумеется, добровольно.

Он понимал, что если он хочет положить конец бездушным, бесчеловечным нападкам со стороны презиравшего его общества, необходима некоторая хитрость. А тут как раз подвернулся удобный случай. Если бы он вернул себе Сью и снова женился на ней под тем уважительным предлогом, будто он в ней ошибся и необоснованно дал ей развод, он мог бы опять наладить свою жизнь, восстановить свое прежнее положение, быть может, вернуться в шестонскую школу и даже в лоно церкви в качестве лиценциата.

Он решил написать Джиллингему и узнать, что он думает обо всем этом, а также посоветоваться, следует ли ему, Филотсону, послать письмо Сью. Как и следовало ожидать, Джиллингем ответил, что раз уж она от него ушла, лучше оставить ее в покое и что, по его мнению, если и считать ее чьей-нибудь женой, то уж, конечно, того, кому она родила троих детей и с кем она связана такими трагическими переживаниями. Поскольку привязанность этого человека к ней, по-видимому, чрезвычайно сильна, надо думать, что эта необычная пара со временем узаконит свой союз, и все придет к своему пристойному и благополучному завершению.

"Но ведь этого не будет… Сью этого не хочет! — размышлял про себя Филотсон. — Джиллингем слишком прозаичен. Она вся прониклась духом Кристминстера, его учений. Я отлично вижу, что она усвоила себе взгляд на нерасторжимость брака, и я знаю, откуда это взялось. Я этого взгляда не разделяю, но воспользуюсь им в своих интересах".