Джуд незаметный - Томас Гарди

— Что ты хочешь этим сказать, Джуд?

— Ну, проще говоря: какой скептик.

— Как ты можешь делать мне больно, когда я так страдаю, Джуд! Конечно, я знаю, ты не хотел огорчить меня. Но говорить так не следует.

— Не буду. Но я очень удивлен!

— Я хотела сказать тебе еще кое-что, Джуд. Только не сердись на меня, хорошо? Я много думала об этом с тех пор, как моих малюток не стало. Мне кажется, мне не следует больше быть твоей женой… или чем-то вроде жены.

— Как? Но ведь ты же моя жена!

— С твоей точки зрения — да, но…

— Конечно, мы боялись церковного обряда, как боялись бы многие другие, будь у них те же основания для опасений, что и у нас. Но жизнь показала, что мы ошибались в себе и преувеличивали свои пороки, и если ты начинаешь считаться с ритуалами и обрядами, я удивляюсь, почему ты не хочешь, чтобы мы немедленно обвенчались? Ты, несомненно, жена моя, Сью, во всех отношениях, разве что не перед законом. Что ты хотела сказать?

— Мне кажется, это не так.

— Не так? Но допустим, мы уже выполнили обряд? Тогда бы ты чувствовала себя моей женой?

— Нет, даже и тогда я бы этого не чувствовала. Мне было бы еще хуже, чем теперь.

— Но почему?.. Ради бога, скажи, почему, дорогая?

— Потому что я принадлежу Ричарду.

— Ах, опять эта нелепая выдумка. Ты мне уже говорила нечто подобное.

— Тогда это было лишь преходящее чувство, но со временем я все больше и больше убеждаюсь в том, что принадлежу ему или никому.

— Боже милостивый!.. Как мы с тобой обменялись ролями!

— Возможно, что так.

Несколько дней спустя в сумерках летнего вечера, когда оба они сидели в той же маленькой комнатке внизу, в парадную дверь дома плотника, у которого они жили, постучали, а через несколько минут постучали в дверь их комнаты. Не успели они открыть, как посетитель сам толкнул дверь, и на пороге выросла женская фигура.

— Здесь живет мистер Фаули?

Джуд машинально ответил утвердительно, и оба тут же вздрогнули, так как голос принадлежал Арабелле.

Он холодно попросил ее войти, и она села на скамью у окна, так что они отчетливо могли видеть ее силуэт против света, хотя все детали, по чему можно было бы составить общее представление о ее внешности, оставались в тени. И все же по каким-то еле уловимым признакам угадывалось, что сейчас она находится в стесненных обстоятельствах и одета не так вызывающе нарядно, как при жизни Картлетта.

Все трое неловко пытались завязать разговор о недавнем несчастье, о котором Джуд в свое время счел долгом сообщить ей, хотя она так и не ответила на его письмо.

— Я только что с кладбища, — сказала Арабелла. — Навела справки и нашла могилу ребенка. Спасибо за то, что сообщил мне, но я не могла приехать на похороны. Я прочла обо всем в газетах, и мне показалось, что я буду лишней… Так что, как видишь, на похороны я приехать не могла… — Будучи совершенно неспособной усвоить подходящую к случаю манеру держаться и вести разговор, Арабелла мялась и сбивалась на повторения. — Но я рада, что нашла могилку. Ты должен поставить им красивый камень на могилу, Джуд, это ведь, по твоей части.

— Я поставлю надгробье, — мрачно ответил Джуд.

— Я была ему мать… само собой, я горюю по нем, — продолжала Арабелла.

— Ну конечно. Мы все горевали.

— По тем, другим, я не так горевала, ну да это понятно.

— Разумеется.

Из темного угла, где сидела Сью, послышался вздох.

— Мне так часто хотелось забрать его к себе, — продолжала миссис Картлетт. — Быть может, тогда ничего бы и не случилось. Но, понятно, я не хотела отнимать его у твоей жены.

— Я не жена его, — послышался голос Сью.

От неожиданности такого заявления Джуд лишился дара слова.

— Ах, простите, пожалуйста, — сказала Арабелла. — Во всяком случае, мне так казалось!

По тону Сью Джуд понял, что ее слова продиктованы ее новыми, необычными взглядами, но, разумеется, до Арабеллы они дошли только в их буквальном значении. Оправившись от изумления, в которое ее повергло признание Сью, она продолжала с безмятежным спокойствием толковать о "своем мальчугане", хотя при жизни его она нисколько не заботилась о нем, и скорбь её, чисто показная, была явно предназначена для успокоения собственной совести. Упомянув о прошлом, она снова обратилась к Сью с каким-то замечанием. Ответа не последовало. Сью незаметно вышла из комнаты.

— Она сказала, она тебе не жена? — спросила Арабелла уже другим тоном. — С чего это она так сказала?

— Не берусь тебе объяснить, — резко ответил Джуд.

— Но ведь она твоя жена, правда? Она сама мне это говорила.

— Я не собираюсь обсуждать ее слова.

— А-а… понимаю. Ну, ладно, мне пора идти. Я сегодня остаюсь здесь на ночь, вот и решила заглянуть к тебе, ведь несчастье-то у нас общее. Я ночую в той гостинице, где работала буфетчицей, а уж завтра отправлюсь в Элфредстон. Отец вернулся домой, я теперь живу вместе с ним.

— Вернулся из Австралии? — безучастно, спросил Джуд.

— Да. Не ладились у него там дела. Круто ему пришлось. Мать умерла в разгар лета, от этой… как ее… диз… забыла, как это называется, и отец с двумя младшими ребятишками вернулся. Поселился в домике рядом с тем, где жил раньше, и я пока веду его хозяйство.

Арабелла соблюдала приличия даже после того, как ушла Сью, и пробыла с визитом не дольше, чем позволяли самые строгие правила хорошего тона. Когда она ушла, Джуд вздохнул с облегчением и, выйдя на лестницу, позвал Сью, беспокоясь, куда она исчезла.

Ответа не последовало. Плотник, их квартирный хозяин, сказал, что она не приходила. Это озадачило Джуда, и теперь он уже не на шутку встревожился ее отсутствием: время было позднее. Хозяин позвал жену, и та высказала предположение, что Сью пошла в церковь св. Силы, которую часто посещала.

— В такой поздний час? — удивился Джуд. — Церковь уже закрыта.

— Она знакома со сторожем, у него ключ, и она может получить его в любое время.

— И давно она ходит туда?

— По-моему, всего несколько недель.

Без особой уверенности Джуд направился к церкви, возле которой ни разу не показывался с тех пор, как жил в этих местах много лет назад, когда в его юношеских воззрениях было гораздо больше мистицизма, чем теперь. У церкви было безлюдно, хотя вход был действительно не заперт; он тихо Поднял щеколду, вошел и, бесшумно закрыв за собой дверь, замер на месте. В глубокой тишине церкви слышался едва уловимый звук — не то вздохи, не то рыдание, — доносившийся из угла. Сквозь мрак, который едва разгонял слабый вечерний свет, проникавший с улицы, он двинулся в том направлении. Дорожка заглушала его шаги.

Высоко над головой, над ступенями алтаря, Джуд мог различить огромный массивный крест, наверное, такой же величины, как тот, о котором он должен был напоминать. Казалось, крест этот держался в воздухе на невидимых проволоках: он был весь усыпан крупными драгоценными камнями, чуть мерцавшими в слабых отсветах, падавших с улицы, и едва заметно неслышно покачивался из стороны в сторону. Под ним на полу лежала человеческая фигура в черной одежде, от которой исходили рыдания, слышанные им при входе. Это была его Сью, распростертая на каменных плитах.

— Сью! — прошептал он.

В темноте смутно засветлело что-то белое: она подняла лицо.

— Что тебе здесь от меня нужно, Джуд? — спросила она почти резко. — Незачем тебе было приходить сюда! Я хотела побыть одна! Зачем ты мне мешаешь?

— Как ты можешь так спрашивать? — возразил он голосом, полным укоризны, ибо ее слова поразили его в самое сердце. — Зачем я пришел? Хотелось бы мне знать, кто еще имеет на это право, если не я? Ведь я люблю тебя больше самого себя, больше, — о, гораздо больше! — чем ты любишь меня. Зачем ты ушла из дому и пришла сюда одна?

— Не осуждай меня, Джуд… Я не раз говорила, что мне это невыносимо. Ты должен принимать меня такой, какая я есть. Я жалкое создание, сломленное отчаянием. Видеть Арабеллу было свыше моих сил. Я почувствовала себя такой несчастной, что мне надо было уйти. Мне все кажется, что она по-прежнему твоя жена, а Ричард мой муж.

— Но они же для нас никто.

— Нет, дорогой мой друг, нет! Теперь я смотрю на брак иначе. Мои малютки отняты у меня, чтобы открыть мне глаза. То, что сын Арабеллы убил моих детей, — это божья кара, попранная справедливость мстит за себя. Ну что, что мне теперь делать? Я низкая тварь, недостойная общества обыкновенных людей.

— Как это страшно! — воскликнул Джуд, чуть не плача. — Ты никому не сделала зла, и с твоей стороны нелепо и чудовищно возводить на себя такие обвинения!

— Ах, ты не знаешь, какая я скверная!

— Я все знаю! — возразил он с жаром. — Знаю каждый атом, каждую мельчайшую частицу твоего существа! Будь оно проклято, это христианство, мистицизм, клерикализм или как там еще это называется, — словом, то, что довело тебя до такого состояния! До чего ты дошла — ты, женщина-поэт, женщина-провидица, женщина, чья душа сверкала, как алмаз, ты, которой гордились бы все мудрецы на свете, если бы они тебя знали! Я рад, чертовски рад, что не связал свою жизнь с религией, которой ты так себя изводишь.