Агитбригада (СИ) - Фонд А.

Слово «мужчин» он выделил и подчеркнул особой интонацией. Видимо, чтобы подольстить такому молокососу, как Генка Капустин.

Сзади заливисто надрывался от хохота одноглазый Филимон Поликарпович.

В лицо ударила музыка, весёлый шум, запахи еды на любой, даже самый взыскательный вкус. По залу сновали молодцеватые официанты в атласных косоворотках, вооруженные заставленными яствами подносами и радушными улыбками. На сцене, слегка приплясывая в такт толстыми ногами в фильдеперсовых чулках, вполголоса пела пышногрудая женщина. Была она в ярко-лиловом платье с пайетками и с таким глубоким вырезом, что мой одноглазый спутник аж завизжал от восторга, когда она чуть наклонилась, и срочно полетел поглазеть поближе.

— Далеко не отлучайся! — велел я ему, и официант, пробегающий рядом и, видимо, принявший это на свой счет, угодливо склонился в поклоне, между делом сообщив:

— Есть шикарные перепела с клубникой и шпинатами, — наклонился он ко мне. — Но рекомендую обратить внимание на жиго ягнёнка в гранатовом соусе.

Но я, не мудрствуя лукаво, заказал шею поросёнка с горчицей и молодым картофелем. Винную карту даже смотреть не стал — не хватало ещё явиться в школу с перегаром. Взял лимонаду.

Официант провёл меня к крайнему столику, поближе к сцене и слегка разочарованно умчался выполнять заказ. А я откинулся на спинку стула и принялся наблюдать эстраду. Пока я разговаривал с официантом, репертуар певички сменился и сейчас она, томно раскачиваясь посреди сцены, пела что-то совершенно душераздирающее:

— Увидел мои слезы,

главу на грудь склонил…

Как по мне — слишком примитивно, но народу нравилось. Рядом, за соседним столиком сисястым талантом восхищался тучный господин, явно из совслужащих:

— Ты посмотри, Галя, какая экспрессия! Шедеврально! — алчно вытаращившись на внушительные формы примы, он схватил бокал и надолго припал к нему.

Сидящая рядом Галя, тощая дама в соболиной горжетке, явно его восторгов не разделяла и лишь пренебрежительно поджала губы. Её явно было жарко в мехах, но красота требует жертв, и она терпеливо сидела, демонстрируя всем дорогой наряд, жемчуга, золото, и томительно ожидая, когда же всё это, наконец, закончится, чтобы вернуться домой, стереть разъедающий лицо грим и сбросить тесные туфли.

Тем временем певичка затянула какой-то цыганский романс, а у меня над головой внезапно прозвучал знакомый голос, и так это было неожиданно, что я чуть на стуле не подпрыгнул:

— Генна-а-аша-а, — томно растягивая слова, рядом со мной присела Изабелла. — Куда же ты пропа-ал? Я всё жду, жду…

— Дела были, — пожал плечами я и, заметив её голодный взгляд, который она бросила на заварную пироженку, что я как раз уже доедал, и, как джентльмен, спросил, — что тебе заказать?

Это была моя стратегическая ошибка.

И понеслось. Недаром говорят, что на шару и уксус сладкий. Изабелла скромничать не стала и заказала: блины с дичью и брусникой, блины с белужьей икрой, пшённую кашу с раковыми шейками, запечённую осетрину «по-московски», оленину под пармъскимъ сыром, строганину из муксуна, заливное из стерляди, клубничное пралине и лимонный мусс. Немного задумавшись, добавила ещё седло барашка с пряной морковью и жаренными сливами, окончательно осчастливив официанта надеждой на будущие очень щедрые чаевые.

— Я даже боюсь подумать, шампанское урожая какого года она сейчас выберет, — насмешливо хмыкнул призрак, который увидев Изабеллу, моментально материализовался возле моего столика, — а мадама пожрать явно любит. Кстати, у тебя денег хоть хватит всё это оплатить?

Я не ответил, слушая воркование Изабеллы, лишь обжёг одноглазого злым взглядом.

— Ладно, молчу, молчу! — поднял руки в жесте примирения призрак, — но есть одна просьбишка малая, когда тебя за неуплату в милицию забирать будут, брось, пожалуйста, деревяшку куда-то в угол, хочу здесь остаться. А не с тобой по тюрьмам сидеть.

Я промолчал, хоть на язык просилось многое.

Денег и вправду не было столько, чтобы оплатить все эти деликатесы.

— Генна-а-аша-а, я на минуточку, — счастливо и сыто прощебетала Изабелла, поднимаясь из-за стола, — носик попудрю.

Я безучастно кивнул, судорожно размышляя, что же делать. Если я свалю сейчас, то как оно будет? Хотя этот цербер при входе не выпустит.

Так что же делать?

Видимо последнюю мысль я озвучил вслух, так как одноглазый, бросив пялиться на танцующих на сцене фокстрот дамочек сказал:

— А здесь играют?

— Должно быть, — равнодушно пожал плечами я, настроения вообще не было.

— Раньше на втором этаже здесь было казино, — сообщил мне призрак, — а вот как оно сейчас, ума не приложу. Как я понимаю, у вас случилась недавно революция?

Я кивнул.

— Могли и закрыть. А ты спроси тогда у официанта, — решил одноглазый, — он знает.

Я подозвал официанта и спросил его, играют ли здесь.

— Шмен-де-фер? Макао? Баккара? Рулетка? — тихо прошептал официант, наклонившись ко мне.

— Давай макао! — зажегся призрак и радостно потёр руки.

Я хотел сказать, что не умею, но при официанте не стал. Одноглазый явно понял моё замешательство и хвастливо заявил:

— Зато я умею! Ого! Ещё как умею! Сейчас деньжат с этих жирножопых толстосумов срубим! Эххх!

Буквально через пару минут я уже сидел за круглым столом на втором этаже, и банкомёт, судя по выправке, явно из бывших белогвардейцев, лихо перетасовывал карты. Кроме меня, за столом было еще шестеро, всё мужчины, явно нэпманы довольно-таки блатной наружности. Я уже аж пожалел, что повёлся на совет одноглазого.

А вот он был явно в своей стихии.

Когда банкомёт сдал всем по карте, одноглазый пролетел вокруг стола и заглянул каждому под руку.

— Отлично! Просто отлично! — засиял он и велел мне, — проси сейчас прикуп и поднимай ставку в два раза!

Игра обещала быть огонь!

Я лежал на смятых простынях, смотрел, как Изабелла расчёсывает волосы у небольшого трюмо, и мрачно размышлял, какое наказание выдумает СТК в этот раз, когда я заявлюсь сейчас в школу, нарушив предписание явится вечером и ароматизируя всё вокруг свежим перегаром (вчера Изабелла-таки уломала меня выпить за выигрыш, сперва заказали шампанского, и понеслось).

— Генна-а-аша-а, — медоточиво протянула Изабелла и страстно посмотрела на меня, — приходи ко мне вечером, а?

— Ты сейчас куда-то торопишься? — я-то уже свои все сроки проворонил, но спросил чисто из вежливости, сердиться на Изабеллу после того, что она ночью вытворяла, добросовестно отработав и за седло барашка, и за белужью икру, не хотелось.

— Ну да, я же днём работаю стенографисткой при бумагопрядильном тресте, сокращенно Горбумтрест, — вздохнула она. — Если я опоздаю, опять эта Авдотьина интриги свои начнёт разводить! И наш председатель правления, как всегда, её послушает!

— Несправедливый начальник? — мрачно уточнил я, меня разморило, я не выспался, и сейчас собираться и топать пять вёрст до школы, было лень.

— Дык, у неё же папаня — председатель народного суда! Авдотьин! — возмущённо воскликнула Изабелла, — эта дрянь могла вообще никуда работать не ходить с таким-то папашей! Так нет, зачем-то попёрлась же!

Она ещё долго что-то возмущённо и сердито тараторила, а меня словно отключило. Где-то, на краю сознания, билась и царапалась назойливая мыслишка… Авдотьин, Авдотьин… дочь стенографистка… где-то я уже подобное слышал, только не пойму, где…

Часа через три я медленно брёл по окруженной ольхой и осинками просёлочной дороге, которая тоже вела к Батюшкино, и где находилась трудовая школа имени 5-го Декабря. Погода была необычайно тёплая, до этого конец сентября и начало октября особо не радовали, но сейчас, видимо, природа решила перед зимой хоть немного отогреться.

Солнышко припекало почти как летом, так что я даже расстегнул изрядно потрёпанную куртку (я переоделся обратно в одежду воспитанника, а портфель с новым костюмом припрятал, по совету Филимона Поликарповича, на чердаке одного из домов города N).