Пастырь добрый - Надежда Попова

Барбара осеклась, перехватив взгляд Курта, и поспешно захлопнула рот; он улыбнулся:

– Ничего. Я о нем все знаю, даже, наверное, чего и он о себе не знает.

– А сам ты… – она скользнула взглядом по ремню с оружием и поправилась: – Вы… кто такой?

В глазах подопечного плеснулось нечто, похожее на тихую панику пополам с мольбой; Курт припомнил, сколько сил было положено на то, чтобы вытравить из этого человека не просто нелюбовь – ненависть к Конгрегации под любой подливкой, и запоздало подумал о том, что все его окружение, в коем тот варился со дня своего рождения, наверняка об Инквизиции не лучшего мнения, нежели он сам. Подкинуть Бруно большей подлянки, чем сообщить его семье, на кого он теперь работает (и, кстати, тем запороть дело), было нельзя; однако сказаться простачком не выйдет – кому попало непозволительно расхаживать с двумя кинжалами едва короче боевого меча и с арбалетом на поясе…

– Меня зовут Курт, без «вы», – с прежним дружелюбием отозвался он. – Мы с твоим братом давние приятели, и я тот, благодаря кому никакие солдаты и даже лично графы за ним теперь не придут. Я, чтоб ты не косилась на мой арсенал, дознаватель кёльнского магистрата, а Бруно, соответственно, помощник следователя. А ты, полагаю, одна из его сестер, о которых я слышал столько… гм… хорошего.

– Кёльн?.. Далековато забрался; так что с тобой случилось, где ты был, почему тебя искали? Мы попытались выспросить, но нам рассказали какую-то глупую историю – дескать, ты бросил университет, женился на какой-то крепостной девчонке, а после и ее тоже бросил и удрал; я не поверила, конечно, но…

– Да… – все еще пребывая в некоторой растерянности, выговорил Бруно, глядя в стол. – Но. Но половина – правда; только ее я не бросал – она умерла. И тогда я действительно сбежал.

– А как же… Нам еще сказали – ты женился, потому что она… – Барбара помялась, изобразив около живота округлость, и нахмурилась: – Ты, значит, при ребенке?

– Да, было, – ответил Бруно с невольной резкостью. – Но у меня нет никого… уже. Если я прояснил для тебя эту часть своей биографии, то лучше об этом более говорить не будем.

– Не ори на меня, мне для этого Карла вот как хватает, – одернула Барбара и тут же смягчилась, вздохнув. – Я вижу – ты изменился; сильно изменился… Мне жаль, правда. Не смей на меня злиться. Пойми сам – ты просто взял и ушел в какой-то неведомый университет, не зная еще, угодишь ли туда, а после являются вооруженные люди, громыхают железом, едва ли не кандалы наготове держат, и – полнейшая неизвестность; у отца после этого приступ случился…

Она осеклась, глядя на брата исподлобья, с опасением следя за тем, как он мрачнеет, и, наконец, вздохнула в ответ на вопросительный взгляд:

– Да, дня через два… Слушай, ты не виноват, не надо так смотреть; папа уж не мальчик был – ему и без того недолго оставалось. Не это – так другое… Лучше говори о себе. Давай о хорошем; как это ты – вот так? Ушел – голодранец и сопляк, а вернулся вон какой, «помощник следователя»; звучит внушительно.

– Да вот так… сложилось… – промямлил тот, и Курт махнул на него рукой, точно на надоедливую муху:

– Скромник; твой брат, Барбара, однажды помог мне в одном из моих расследований – а точнее говоря, жизнь мне спас. За это и за просто неприличную смышленость мое начальство одобрило его к службе, послав этого самого графа вместе с его солдатами… гм… обратно. Не стоит держать зла на него – все это время у него не было ни одной возможности вырваться хоть ненадолго, чтобы навестить родню; сама понимаешь, такое дело – служба.

– Понимаю, – улыбнулась хозяйка дома в ответ на его улыбку. – Только воображаю себе это с трудом – хоть и вижу его своими глазами, а все равно не могу представить этого сорванца занятым серьезным делом… Так стало быть, с университетом покончено?

– Ну… – выдавил подопечный, и Курт вмешался вновь:

– В некотором роде – он еще учится; одно другому не помеха. При желании.

– Вот как? И что ж он изучает?

– Богословие, – не моргнув глазом отозвался Курт, мельком увидя, как подопечный посерел, стиснув зубы и глядя в его сторону с ненавистью. – Отчего-то именно к этой благой науке особенно лежит его душа.

– Что ж, коли так; я даже понимаю… Ты давно в Хамельне?

– С полчаса; мы, собственно, проездом… – начал Бруно, и та спохватилась:

– Так вы с дороги; я на стол соберу.

– Нет, не надо, – поспешно возразил подопечный, вновь скосившись на Курта просительно. – У меня времени мало, да и вообще… не надо.

– В самом деле, – подтвердил тот, подумав мельком, что доход всей этой семьи разом навряд ли много больше его жалованья, на недостаточные величины коего он столь часто сетовал. – Мы перекусили в дороге, к тому же, прав твой брат, спешим. Забежали ненадолго; он – повидаться, а я, уж прости, не удержался – из любопытства, взглянуть на тех, о ком столько слышал. Надеюсь, ты не станешь бранить непрошенного гостя?

– Ни за что, – улыбнулась Барбара еще шире. – Того, кому я обязана его появлением здесь, за столько лет? Расцеловать готова!

Бруно поджал губы, скосившись в его сторону с нескрываемой злобой, однако промолчал; Барбара поднялась.

– Я на минуту, надо заскочить на кухню – жена Карла пытается стряпать; знаешь, если я захочу от него избавиться, я просто позволю ей приготовить обед полностью самостоятельно.

– Это одна из тех страшных, ненавидящих тебя до глубины души… – начал Курт; подопечный резко развернулся, пристукнув по столу стиснутым кулаком, и выговорил, отчетливо чеканя каждое слово:

– Не сметь; понял?

– Что? – переспросил он. – Здесь вежливость не в чести?

– Убью, – пообещал Бруно тихо.

– Да брось ты, – откликнулся Курт уже всерьез, метнув короткий взгляд в сторону кухни. – Сестра друга – это святое.

– Не может быть, – усмехнулся подопечный спустя полминуты неловкой тишины. – Ушам своим не верю. Неужто сознался?

– Это я ляпнул по глупости, – возразил он, отмахнувшись.

– Нельзя вечно отбрыкиваться от всех человеческих слабостей. Я никогда не набивался в духовники, однако…

– Пока я не услышал от тебя того, что обыкновенно слышат от содержанки женатые любовники, – прервал Курт со вздохом, – хочу пояснить кое-что. Я ничего не имею против кого бы то ни было лично, но это – это правило благоразумия, Бруно. Правило безопасности.

– А как насчет «Nulla regula sine exceptione[93]»?

– Ну, полно; урок латыни окончен. А теперь серьезно. В академию не напрасно набирали отребье с улиц, без родителей и связей – такие, если удержатся, будут благодарны за подаренную жизнь…

– Как ты.