Пастырь добрый - Надежда Попова

Когда подопечный сообщил – «Везер», – повысив голос, чтобы перекрыть лошадиный топот, все трое, не сговариваясь, придержали шаг курьерских, озирая склоны, поросшие кустарником и низко склоненными над водою деревцами; Курт был убежден, что каждый из них в эту минуту думает об одном – видели ли берега этой речки человека с флейтой, по чьему мановению волны приняли принесенные им жертвы, а если так – то не ступают ли сейчас конские копыта по уже невидимым следам хамельнских детей…

– Говорят, они вышли здесь, – продолжил Бруно, когда распахнутая пасть восточных ворот осталась за спиною.

– Логично, – пожал плечами Ланц, с интересом разглядывая узкие и в сравнении с кёльнскими словно какие-то застиранные, точно грязный фартук, улицы. – Если б я сочинял такую историю, я бы также упомянул именно восточные ворота – от них всего ближе к реке.

– Равно как и, будь ты Крысоловом, – возразил Курт, – ты вправду вышел бы через них же по той же причине.

– Я ничего не утверждаю, – примирительно откликнулся сослуживец. – Если тебя это ободрит, я лично более склоняюсь к твоей версии, хоть и звучит она столь сумасбродно и несуразно.

– Я вполне отдаю себе отчет, Дитрих, что именно правдивость этого предания мы и должны проверить; я не отношусь к тем, кто цепляется за свою версию любой ценою до конца и видит в ее крушении свой Конец Света. Я вполне готов узнать что неправ. Хотя, – докончил Курт мрачно, – об одном я точно пожалею: о том, что понапрасну растратил время, деньги и силы Друденхауса на ложный след.

– Вот и займитесь проверкой поскорее, дабы не терять времени, – нарочито дружелюбно улыбнулся Ланц. – Первым делом в нашем положении мы поступаем как?.. Верно, говорим с местными. Так, Хоффмайер?

– А что сразу Хоффмайер? – насупился тот; Ланц улыбнулся еще шире:

– А абориген нынче ты. По какой-то, мне неясной, таинственной причине никем не было упомянуто о том факте, что – парень, ведь это твой город, и здесь твой дом. Он ведь не сгорел и за пределы стен не убежал, и семейство свое перед уходом из дому ты не порешил, я прав?.. Вот и следует пойти к местным, перед которыми не придется подолгу объясняться и которые уже известны; тем более, насколько я понял, это те самые местные, от коих сия легенда и была услышана тобою впервые. Куда как хорошие свидетели.

– А ведь… – начал Курт, и подопечный резко дернул поводья, остановившись.

– Нет, – решительно заявил он, упрямо мотнув головой. – Туда я ни ногой.

– Да брось ты это, – вкрадчиво произнес Ланц. – Побывать в родном городе и не навестить родню – ну, это верх непочтения. Не будь ребенком, Хоффмайер. Помимо вполне полагающегося к случаю желания посетить родные стены…

– Нет у меня такого желания.

– Быть того не может, – оборвал его Курт убежденно. – Дитрих ведь прав – для чего разносить слухи по всему городу, бегая в поисках тех, кому легенда эта известна, если вот они, люди, знающие то, что нам необходимо? Ну, а к прочему, не верю, что за все эти годы у тебя ни разу не возникало желания заглянуть домой хоть бы и на минуту…

– И что я там скажу? – почти просительно возразил Бруно. – «Привет, папа, я шесть лет назад ушел из дому, а вот теперь явился – хочу поболтать о Крысолове»; да в лучшем случае я обрету в ответ нечто нецензурное. Кроме того, я понятия не имею, что именно я должен узнать.

– Вот для того с тобою и пойдет Гессе – дабы направить разговор в нужную сторону и задать те вопросы, что нас интересуют, если вдруг ты начнешь спрашивать не о том. А ты повидаешь семью; в самом деле – шесть лет носа не казал, это уж попросту неприлично.

– Не особенно-то я был хозяином своему носу, – тихо буркнул помощник. – И по сю пору не хозяин.

– Ну, а коли так, – оборвал его Курт, – то считай это приказом. Бруно Хоффмайер, ты обязан предоставить следствию известных тебе свидетелей. Это – понятно?

– Пошел ты, – отозвался подопечный тихо, и Курт удовлетворенно кивнул:

– Стало быть, понятно… Дитрих, а ты в это время где будешь, дозволь узнать?

– Ну, – укоризненно протянул Ланц, – уж не намерен же ты притащить в его лачугу и меня тоже? Это уж в самом деле будет нечто непотребное… Я пока найду какой-нибудь трактирчик, где смогу примостить мои старые кости на скамеечку, и заморю червячка.

– Мы замучили этого самого червя два часа назад.

– Сухой сыр вприкуску с черствым хлебом?

– Я полагал, Густав остался в Кёльне, – с усмешкой заметил Курт. – Надо будет, как возвратимся, испытать его на способность переселяться в чужое тело.

– Господа из Друденхауса, – все так же тихо заметил Бруно, – вообще отличаются наклонностью к тому, что добродетелями инквизитора как-то язык не поворачивается назвать…

– Попоститься в свое удовольствие – это славно, – перебил Ланц. – Однако ж вот что я тебе расскажу, Хоффмайер. Жил один монах – строгий в подвигах и вообще образец для подражания; однажды задумал этот монах отучиться от пищи вовсе, дабы требования грешного тела не были помехой возвышению духа. Отучался он долго, небезуспешно, даже почти уж было отвык, и отвык бы совершенно – если б только не помер. Наверняка в самом возвышенном состоянии духа… Довольно препирательств, малышня. Мой организм требует насыщения, а ваша молодая натура обязана жаждать действия; вот и действуйте, – подытожил Ланц, разворачивая коня, и, не дав никому возразить, устремился по улице, напоследок бросив с явной издевкой в голосе: – Успехов.

– Чтоб ты подавился, – чуть слышно пробормотал Бруно ему вслед, и Курт, перегнувшись с седла, залепил ему подзатыльник.

– Полегче, – пояснил он в ответ на возмущенный взгляд. – И давай-ка к делу; если говорить без шуток, время и впрямь уходит – только подумай, что произошло в Кёльне за сутки нашего отсутствия.

– Повешение мясника, – отозвался Бруно без промедления. – Или четвертование? За такие-то дела…

– Для начала Густав подкоротит ему язык – дабы в последний момент не надумал крикнуть что-нибудь ненужное с помоста; Господи, Бруно, ты и здесь начнешь возмущаться? Даже когда человек виновен…

– …в тупости, – докончил подопечный, и Курт покривился:

– А не надо нарушать закон. Надо честно исполнять свои обязанности, тогда не доведется внезапно узнать, что ты виновен в убийствах, пусть и соучастием по недоумствию. А теперь – брось мне зубы заговаривать; где твоя берлога?.. Ты учти, – предупредил он, не услышав ответа, – я ведь сейчас буду спрашивать дорогу у прохожих; городок это, я смотрю, крохотный, убежден, что все всех знают, и рано или поздно…

– Налево, – буркнул подопечный, не дожидаясь окончания, и тронулся с места первым. – Только и ты учти, – продолжил он спустя минуту, – что сейчас мы можем никого не застать; утро, и все, кому не дают жалованья за вытягивание жил, на работе.