Урга и Унгерн - Максим Борисович Толмачёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К моему приходу нос у Сипайло был разбит в кровь, а под левым глазом назревал довольно большой синяк. Очевидно, Макарка пытался скрыть от Казагранди еще что-то за время моего отсутствия.
– Золото на месте! – с порога произнес я.
– Хорошо, – кивнул Казагранди. – Мы тут тоже допрос закончили. Много интересного узнали от этого ничтожества. Думаю, что можно его уже и в расход пускать.
– Нельзя меня в расход! – громким шепотом взмолился Макарка. – Кирилл Иванович, скажите им! Я еще пригожусь, у меня же есть бланки паспортов. Вам ведь нужны документы! Нам всем нужны паспорта, у меня есть для всех. Только фотографии вклеить и печать подрисовать, отличные документы, вам такие не достать без меня!
– Паспорта? – Рерих переглянулся с Казагранди. – И где же они?
– Они у меня на втором этаже в комендатуре. Можете проверить!
– Знаешь ведь, сучара, что не можем! Вдруг там уже двери вскрыли и вовсю по этажам бойцы барона разгуливают… Шанс, конечно, есть, что до пересменки не хватятся, но, думаю, проверять никто не горит желанием, – сказал Казагранди и глянул на Рериха.
Тот о чем-то крепко задумался.
– Думаю, в комендатуру сейчас соваться не стоит. Макарку в расход пускать пока не станем. Его откровений хватит на то, чтобы Унгерн с него остаток шкуры по лоскуткам снял. Все значительно упростилось. – Рерих помолчал, собираясь с мыслями. – Сипайло мы сейчас отпустим. Прямо как есть отпустим – со следами пыток, в обосранных портках. Он немедленно побежит к барону и расскажет, что ночью, сидя у себя на втором этаже, услышал стрельбу и возню внизу. Спустился и получил удар прикладом в голову от бойца-японца. Очнулся в подвале, где его пытали и заставили отпереть хранилище. Потом опять ударили по голове, и он отключился. Макарка, чем меньше деталей будет в твоем рассказе, тем меньше вероятность того, что тебя уличат во лжи. Ты ничего не успел понять, тебя ударили, пытали, опять ударили.
– Японцы пытали? – с надеждой в голосе произнес Макарка.
– Японец. Опиши одного из тех, тела которых ты выбросил на Калганском тракте. Описывай тоже без подробностей, не увлекайся особенно, следы от пыток – это твое лучшее алиби. – Рерих бросил взгляд на Казагранди. – Ты как себя чувствуешь?
– Да отлично, совсем бодрячком, могу хоть на бал, хоть в бордель!
– Я тебе кристаллов еще насыплю, сможешь добраться на автомобиле к себе в Ван-Хурэ?
– Ну если кристаллы твои действие не прекратят по дороге, то наверняка смогу. Тут верст триста, днем уже у себя в штабе буду.
– Тогда бери склянку, часа через три-четыре еще разнюхайся на всякий случай. И таким манером до самого Ван-Хурэ. Там в автомобиле еще золото и головы отрезанные. Сделай, пожалуйста, небольшую петлю по Калганскому тракту, разбросай головы и золотые слитки прямо на дороге. Нескольких слитков, думаю, будет вполне достаточно, остальное сейчас выгрузим ко мне.
– Сделаю, – кивнул Казагранди.
– Ивановский, дуй в штаб и никуда не высовывайся! После того как Сипайло прибежит к Унгерну, в городе начнется аврал, нам с тобой нужно в это время иметь по возможности заспанный вид. Заснуть ты сейчас, конечно, не сумеешь, но по крайней мере разденься до нижнего белья и свет в штабе не зажигай. Когда тебя вызовут к барону, щурься, хмурься и притворяйся, что только что видел девятый сон.
Первым дом Рериха покинул Казагранди. Ему нужна была фора, чтобы успеть разбросать головы и слитки по тракту, перед тем как направиться в Ван-Хурэ. Я ушел от Рериха вторым. Сделал все, как было приказано. Разделся, погасил свет и лег на шинель в ожидании того момента, когда в штаб постучат Дедушкины посланцы.
На Улясутай
До утра никто меня не беспокоил. Я оделся, заварил чай, отпер штаб и занялся текущими делами. Время подходило к обеду, а меня все еще никуда не вызвали. Когда я засобирался в интендантство к Рериху для обсуждения дальнейших действий, меня перехватил Жамболон. Он велел спешно запереть штаб. В сопровождении бурята я отправился к Дедушке. Вот оно! Внутренне я весь напрягся, но старался этого не показывать. У юрты барона столпились офицеры, очевидно ожидая своей очереди на «прием». Жамболон прошел мимо расступившихся чинов и, по-хозяйски распахнув двери, пригласил меня войти.
В юрте Унгерна находились Резухин, Торновский, Рерих и еще пара человек, малознакомых.
– Ивановский, можешь не садиться, у меня к тебе разговор недолгий. – Барон был угрюм. – Сегодня утром из Кобдо прибыл гонец с недобрыми вестями. Китайский гарнизон неделю назад учинил в городе резню и погромы. Русское население почти поголовно вырезано. Обострилась ситуация и в соседнем Улясутае, где наши соотечественники тоже теперь ждут расправы. В то же время вокруг Урги сейчас партизанят китайские отряды, и они, по нашим данным, планируют объединиться и нанести удар по столице с целью отбить город. Ночью было совершено дерзкое нападение на Комендантскую команду, похищено золото, в котором так остро нуждается теперь наша дивизия. Я считаю, что нападение было совершено при поддержке все тех же китайцев. На их отряды сегодня утром нарвались высланные в погоню чахары на Калганском тракте. В завязавшейся перестрелке было убито и ранено несколько наших бойцов. Я не могу разделить свои силы в такой обстановке и отправлять войско для устранения угрозы погромов в Улясутай. Решил откомандировать туда тебя в сопровождении небольшого отряда казаков. Возьмешь автомобиль, получишь на складах у Дубовика патроны и ручные гранаты. Все это отвезешь в Улясутай для русского землячества и заодно организуешь мне связь с Ургой. Будешь отчитываться, отсылая гонцов по мере надобности с докладами, но не реже чем раз в неделю! Дела свои сдашь Торновскому, он назначается в твое отсутствие начальником обоих штабов и переходит из подчинения генерала Резухина ко мне.
Все это было для меня неожиданностью. Вот так, вдруг, ехать чуть ли не за тысячу верст на запад, в занятый китайским гарнизоном город, везти патроны и гранаты, налаживать связь… Мысли мои перемешались, и я с надеждой поглядел на Рериха, который едва заметно кивнул. Значение этого знака я не мог точно истолковать, но вид у
