Лучший друг - Ян Жнівень

Снаружи было холодно. Всех вдруг начала пробирать дрожь и ужасный мороз. Холодный воздух забирался под относительно легкие одежды путников и щекотал нервы. Холод. Царящий словно во всем мире колкий холод был вокруг них. Наступала глубокая ночь.

За пару минут Лёша управился с наставлениями Уорвика и загрузил тяжеленный загонщик в отсек для топлива плазмацикла. Этот загонщик, как говорил генерал, без нужной поддержки обогатителя не выдержит и пары дней. У них была одна попытка добраться до города.

Выставив настройки плазмацикла, коих у него была уйма, и все они, как назло, были на английском, старший брат выбрал оптимальные и запустил машины. Поршни под кабиной задергались и открыли отсеки для мест.

Троица решила присесть на дорогу и разобраться с мыслями, совсем не дававшими им как-то сесть в это чудо техники. Маша стояла рядом с одним из плазмациклов и заряжала карабин, постоянно роняя патроны. Лёша тяжело вздохнул.

– Надо бы тебя как-нибудь натаскать пользоваться им, – он выхватил у нее карабин и вставил магазин. – Держать хоть умеешь? – ожидаемо в ответ на это Маша лишь с упреком посмотрела на него и стала в позу.

Минут десять Лёша провозился с тем, чтобы научить ее держать и стрелять из оружия, пока брат сидел на лавке неподалеку и смотрел вдаль. Благо Маша училась быстро, так что даже с таким оружием ей, с горем пополам, удалось справиться хотя бы на том уровне, когда после выстрела руки не сбивались и не роняли оружие. В глубине души братья надеялись, что пользоваться им ей не придется, но в такое смутное для всех время уповать на удачу и благоразумие судьбы – наихудший из вариантов.

– Узнать бы еще, откуда ты этому научился, – вдруг сказал Егор с явным упреком в голосе.

– Допризывная подготовка, – незамедлительно ответил Лёша, словно готовый к этому вопросу. – Сам бы сходил на нее хоть раз за пять лет, боец.

Егор перекривлял брата и взялся крутить в нервных и непослушных руках Далет. Что примечательно, Егор заметил, как легкий пистолет с зелеными индикаторами стал буквально частью его. Пусть Далет и не был ему приятен и не вызывал каких-то позитивных эмоций – грозный вид и то, на что способно это оружие, пугало его до глубины души, и там же, в глубине себя, в сердце, он молился о том, чтобы никогда больше не сделать ни одного выстрела из него, – и все же младший брат теперь почти не представлял себя без тяжелого груза на поясе, от чего каждый раз, когда он ложился спать в комплексе и снимал Далет, для него это было как удар под дых. Подарок отца – верный товарищ, связь с которым ты ненавидишь всем сердцем, но понимаешь, что без него ты никто в этом мире, и с которым в любом дерьме вы вместе; вы вместе выбираетесь из дерьма, как вместе и заходите в него, но никогда не расстаетесь. Эта страшная игрушка на поясе у Егора стала частью его, и они были неразлучны, как бы Егор ни хотел с ним расстаться.

Тем временем девушка уже наловчилась хвататься за рукоять и ставить приклад. Первый выстрел, произведенный в стоящую неподалеку будку, чуть не сбил ее с ног. Понадобилась еще пара прицельных выстрелов, чтобы она смогла наконец удержаться на месте. Егору эта картина казалась чем-то глупым, смешным. Он смотрел на потуги девушки сквозь призму сомнения, но, когда она стояла рядом, держа в руках настоящую винтовку и напрягая сильные мышцы рук, икр и плеч, он невольно восхищался ею, проникаясь какой-то романтикой слоняющихся по пустоши студентов с оружием наперевес и с кровью на руках.

Кровь со временем начинала приедаться. Пусть выстрелов он сделал немного, смерти были не столь значительны, не считая Артура, но он начинал свыкаться с этим. Нет, слезы вряд ли перестанут течь из его глаз даже спустя сотни и тысячи убитых, но теперь сама суть убийства, лишения жизни живого существа, казалась ему понятной и прозрачной, оправданной и необходимой мерой при разных, справедливых относительно самых разнообразных факторов случаях. Это было жутко, бесчеловечно, отвратительно, но метаморфозы пустоши невозможно пережить в этом мире, в этом городе. Ты будешь меняться ровно так же стремительно, как сменяются направления маятника в часах, уходя от одной идеи к другой, от одной концепции мира к другой. Кто-то найдет себя в этом, научившись жертвовать, лишать жизни и переносить страдания, а кто-то всегда будет держать пистолет с дымящимся стволом и находиться на грани срыва. Егор сам не знал, к какому лагерю убийц он относится, и надеялся, что не узнает это до конца жизни, пусть и здравый смысл подсказывал, что придется, во что бы то ни стало, но придется.

«Честь Уорвика» представлял из себя очень компактный и грациозный карабин довоенного производства, делающий Машу довольно грозной и серьезной с собой наперевес. Железная клешня явно сделала его с толком и душой, как бы то ни было парадоксально. Однозначно, Егору это нравилось. Карабин был выполнен в грязно-коричневых цветах; темно-зеленый приклад, блестящий стальной ствол и коричневые с окантовкой цвета сепии рукоять и магазин составляли его раскраску. На конце ствола был матовый черный компенсатор; в качестве прицела выступал коллиматорный вариант с синей подсветкой.

Вдоволь насмотревшись на оружие и разобравшись с организационными моментами, все сели на плазмациклы. Старший брат слегка побаивался за Машу, так что по его приказу за вторую машину сел Егор с девушкой. Плазмациклы наконец двинулись вперед – в сгущающийся сумрак и пугающую темноту лесов, в которые вели извилистые, изувеченные автомагистрали.

II

Поначалу дорога представляла из себя трудную, необузданную стихию, словно так и норовившую скинуть их со своего пути. У плазмацикла Егора вечно глох старый и потрепанный загонщик, Лёша, любитель быстрой скорости, так и стремился врезаться в дерево, а Маша, плохо закрепившая карабин на спине, почти теряла его на поворотах. В общем, дорога была не очень.

В конце концов каждый перестал винить судьбу и предзнаменования в своих неудачах, они собрались и поехали лучше, переборов чувство неуверенности, как вдруг и дорога поддалась. Теперь все могли прочувствовать эту магию плазмацикла, которая долго была сокрыта в подскоках и неровностях дороги. Ехали они практически без шума. Со стороны было трудно поверить, что такие большие машины могут столь тихо ехать по разрушившимся и старым дорогам.

Размеренный и