Старое предание (Роман из жизни IX века) - Юзеф Крашевский

Так, исподволь, немец подготовлял Добека и, полагая, что тот поддаётся его уговорам, подходил к нему с разных сторон, особенно когда поблизости не оказывалось ни женщин, ни слуг, которые могли бы подслушать их беседу. Добеку расстилали под липами звериные шкуры, на которых он вытягивался во весь рост, тут же под рукой у него стоял кувшин меду, и, лёжа на животе, он слушал сказки и песни.

Когда уставали другие, развлекая своего господина, подкрадывался немец. Сперва он лишь робко попытался заикнуться о немецкой земле и обычаях своей страны, но Добек, любопытствуя, к чему он ведёт, не останавливал его, а ещё сам расспрашивал. Он чувствовал, что это неспроста. Немцу же казалось, что он напал на простака.

— У нас совсем иные порядки, — рассказывал Хенго. — Такому человеку, как вы, ваша милость, надо бы жить у нас, а тут очень нехорошая жизнь, часто случается голод, набеги войны, люди разбегаются по лесам, ничего тут не достанешь, ничего не увидишь, только земля, лес да вода. Тут все живут как равные, нет господ, мало невольников. Даже князьям народ не даёт воли, а у нас там всякий воин — господин. Королевские и княжеские дворцы блистают золотом, серебром, драгоценными каменьями. Дома у нас из тёсаного камня… пышные и великолепные.

Добек давал ему говорить, сам его поощряя:

— Рассказывай, рассказывай: любопытно мне послушать.

— У нас люди не селятся, как звери, разбежавшиеся по лесам, а собираются скопищами в больших городах:.. Дома строятся большие, светлые… Храмы божьи — высокие, золочёные. Даже пьют и едят у нас по-иному. Женщина, когда нарядится, кажется ещё в десять раз красивее. Вы бы ахнули от удивления, если бы увидели наши города. А как искусны наши ремесленники: что ни задумают, все умеют сделать из металла.

Немец так ему все расхваливал, что Добек даже приподнялся с земли, слушая его россказни; глаза у него загорелись, особенно когда Хенго принялся расписывать, как вооружены и закованы в латы их рыцари, как ходят они в железных шлемах и какие носят кольчуги — рубашки из железной чешуи — и раскрашенные щиты. Рассказывал он чудеса и о белых как снег женщинах с чёрными как угли глазами, которые чаровали игрой на арфе и столь же дивным пением.

Добек утешался тем, что всё это будет и у полян, но с удивлением раздумывал, для чего так настойчиво ему расхваливал немец свою страну? Нет, это было не случайно!

— Могло быть то же и у полян, — говорил Хенго, — но вы сами этого не хотите. Прежние ваши князья породнились с немецкими и ввели бы у вас такие же порядки, но вы прогнали их прочь, а вместо них выбрали простого кмета.

Теперь Добек вполне уразумел, к чему клонил свои речи изменник немец, который его испытывал; он притворился, что мыслит подобным же образом, и даже прибавил, что избрание Пястуна принял, как и все, хотя ему оно было не совсем по душе.

— Кмет кмету равен, — сказал он, — но если можно было выбрать его, то почему же нельзя меня?

Немец полагал, что Добек уже весь в его руках, и помаленьку стал давать волю языку, переманивая его на сторону Лешеков, чему тот не противился. Он рассказывал о пышности двора Хвостекова тестя, о том, сколько рыцарей при нем состоит и как весело они проводят время.

Добек коварно поддакивал, толкая его к дальнейшим излияниям.

На следующий день он уже сам заговорил об этом, и Хенго стал врать без всяких опасений, подбивая его перейти на сторону молодых князей.

Тогда-де кончатся всякие веча, а будет образцовый порядок и послушание…

Минутами, слушая Хенго, Добек чувствовал, как у него руки чешутся, но продолжал его подстрекать, желая испытать, как далеко он зайдёт. Наконец, Хенго потихоньку признался, что состоит на службе у деда молодых Попелеков, и даже осмелился шепнуть, что Добек должен повидаться с ними и перейти на их сторону, побуждая к тому же других, за что впоследствии получит обширные земельные владения, а с них и дань и поборы.

— А как же до них добраться? — спросил хитрый Добек.

— Только бы вы этого пожелали, ваша милость, — шепнул немец, — а пути мы найдём.

Таким образом, представлялся случай как раз перед войной ближе узнать неприятеля, и Добек, любивший необыкновенные похождения, не мог удержаться от соблазна совершить то, чего бы не сделал никто иной. Страха он не знал, но прослыть изменником ему не хотелось. На третий день, ничего не говоря немцу, он сделал вид, что отправляется на охоту, а сам поскакал к Пястуну посоветоваться, как поступить. Вернулся он с решением использовать немца, чтобы прокрасться в неприятельский лагерь и выведать всё, что возможно.

На следующий день он нарочно уединился с Хенго, чтобы никто не мог их подслушать, и долго с ним совещался. Затем Добек позвал своего старосту и, поручив ему присматривать за домом, сел сам на коня, дал Хенго другого, и они двинулись к лесу, никому не сказав, куда и зачем едут.

Немец радовался, не догадываясь о грозящей ему опасности, и все уши прожужжал Добеку, заверяя его, что у молодых князей он будет правой рукой и вельможей при их дворе, что обретёт там несметные богатства, а в жены возьмёт их же родню, только бы оставался им верен и втихомолку склонял других свергнуть кмета и перейти на сторону прежних князей. Добек молча кивал головой, а что делалось у него в душе, этого нельзя было прочесть по глазам. Только изредка он взглядывал искоса на своего спутника и усмехался. Так они ехали несколько дней, продираясь сквозь густые заросли и ночуя на пустынных урочищах, пока не добрались до лесов на границе поморской земли. Тут Хенго была знакома каждая тропинка, знал он также, где найти людей, а через них уже легко было попасть в лагерь Попелеков.

Когда Хенго и Добек, пробиравшиеся окольными путями, подъехали, наконец, к лагерю, там ждали кашубов и других ратников, привыкших к набегам и войнам.

Оба молодых князя и дядя их Клодвиг стояли с войсками на границе, в лесу, называвшемся Дикой пущей. Место, выбранное для лагеря, было защищено двумя сливавшимися тут речками, охватывавшими его полукольцом, за которым тянулись болота. На древнем городище-были разбиты полотняные шатры и шалаши. Тут уже собрались толпы вооружённых людей и прибывали все новые.

Едва доложились они страже, которая стояла на узкой плотине, ведущей к лагерю, как к ним подошёл какой-то начальник и повёл к молодым князьям. Для братьев посреди городища наскоро соорудили сарай, державшийся на неотёсанных столбах и кое-как крытый досками и ветвями; стены в нём были плетёные, завешанные полотнищами.

Вокруг него расхаживали рыцари с мечами, заткнутыми за пояс, в ярко расшитой немецкой одежде и в железных шлемах. Копья у них были тоже окованы железом, кое у кого с флажками, однако не было недостатка и в каменных молотах и секирах.

Только взойдя в сарай, где сидели на покрытых сукном пеньках молодые князья со своим немецким дядей, Добек мог заметить ту разницу, о которой так много толковал Хенго, и увидеть описываемые им богатства.

На сколоченном из досок столе Добек успел разглядеть алую узорчатую скатерть и чеканную золотую посуду, а на самих князьях — искусно расшитую одежду, отороченную пышной каймой. На обоих были синие кафтаны до колен, отделанные по краям золотой битью, плащи, заколотые на плечах толстыми булавками, на ногах туго обтянутые обвёртки, красиво перевязанные шнурами, и разукрашенные поршни.

Но чему больше всего дивился и особенно завидовал Добек — это прямым, длинным мечам из великолепной стали, усыпанным каменьями поясам и стоявшим у стены щитам, обитым медными гвоздями, которые почти сплошь покрывали шкуру. На других, расписанных алой краской, поблёскивали медные прутья, набитые с обеих сторон. Шлемы у князей были золочёные, покрытые искусной резьбой.

Немало тут было утвари, не знакомой Добеку, и в своей простоте он не мог даже угадать её назначения.

Когда они вошли и Хенго пал перед князьями ниц, в чём Добек и не думал ему подражать, непринуждённо поглядывая по сторонам, все четверо горячо и непонятно залопотали, что продолжалось довольно долго. Доставив Добека, которого он привлёк на их сторону, Хенго представлял это как большую и важную заслугу, за которую ему полагалось немалое вознаграждение. Дядя и молодые князья, видимо, опасались, что гость их — шпион и предатель, подосланный, чтобы выведать их силы и донести о них полянам.

Наконец, после долгих пререканий с Хенго старший Лешек, ещё не совсем забывший ляшский язык, заговорил с Добеком: он возмущался тем, что народ заплатил их отцу чёрной неблагодарностью за все оказанные им благодеяния и что они, его сыновья, вместо помощи, которой ждали от своих, подверглись преследованиям и едва спаслись от грозившей им смерти, вследствие чего погиб дед их Милош, а они оказались вынужденными искать поддержки у материнской родни или добиваться её подкупом, дабы вернуть свою вотчину.

Затем дядя его и младший браг принялись наперебой ругать полян, стуча кулаками по столу и изрыгая яростные угрозы и проклятия.