Старое предание (Роман из жизни IX века) - Юзеф Крашевский

Старик вглядывался в их юные, цветущие лица, в блестящие их глаза, и все сильней овладевали им гнев и скорбь. Молодые князья молчали.

— Вы… мне… здесь, в моем же доме, смеете приказывать… меня принуждать! Вы… меня!..

Старший покраснел от гнева.

— Я имею на это такое же право, как отец! — вскричал он, топнув ногой и гордо вскинув голову. — Я призываю вас вступить в войну за наш и за ваш же род. Отец мой повелел убить вашего сына за то, что он восстал против него и бунтовал, а другой лишился глаз, оттого что вслед за братом поступал так же, как и тот… благодарите, что он оставил ему жизнь.

Милош вдруг поднялся с земли, выхватил из-за пазухи рог, поднёс его к губам и затрубил.

Со всех сторон во двор стала сбегаться челядь. Сыновья Хвостека, не зная, что их ждёт, слегка побледнели и, встав плечом к плечу, крепче сжали мечи.

Бежавший впереди старый слуга князя с ужасом глядел на своего господина. Милош, поднявшись во весь рост, трясся от гнева; показывая рукой на молодых князей, он вскричал сдавленным голосом:

— Связать обоих… и бросить их в яму! В яму!

— Нас связать? — загремел старший, бросаясь к Милошу. — Ты осмелишься?

— Вы сами шли на это, отдавшись в мои руки, чтобы я мог отомстить за моих сынов… Кровь, пролитая ими, требует вашей… Один из вас погибнет, и ослепнет другой.

Отвернувшись, он показал на них рукой сбежавшимся людям.

— Связать их!.. В темницу!..

Челядь ринулась на князей, которые, встав спиной друг к другу, выхватили мечи, готовясь защищаться. Вдруг один из слуг бросился на колени и, схватив за ноги младшего, повалил его наземь, остальные уже хватали их за руки.

Поднялся крик, шум. Через минуту оба лежали на земле со связанными руками.

На шум из дома выбежали женщины, слуги, во двор высыпали все, кто тут жил, заливались лаем собаки, и, встав на задние лапы, ревел медведь. Обоих князей повели в темницу.

То был не склеп, а тёмная обшитая толстыми досками яма, вырытая наполовину в земле, наполовину в валу, которую закрывала, как колодец, тяжёлая крышка. Узкий, длинный ход вёл вниз, в сырую пещеру.

Сыновья Хвостека отчаянно вырывались, наконец, то подталкивая, то волоча по земле, их потащили обоих и, несмотря на сопротивление, бросили в яму, поспешно задвинули крышку и завалили её тяжёлым камнем.

Шум сразу затих. Старый Милош, страшно стеная, разорвал на груди рубаху и, шагая по двору взад и вперёд, вздыхал, тёр лоб и ломал руки, а ветер развевал его длинную седую бороду.

Казалось, он боролся с собой. Минутами лицо его смягчалось, но потом вдруг искажалось дикой злобой, снова светлело и снова омрачалось печалью. Его обуревала жажда мщения, но те, кому он хотел отомстить за своих детей, были его внуками, сиротами без отца и матери.

Между тем как Милош метался, готовый позвать Гулю для исполнения приговора, в доме его, несмотря на тишину, всеми овладело беспокойство и страх.

Люди Милоша узнали сыновей последнего князя и, хотя, повинуясь приказу, учинили над ними расправу, были потрясены и ужасались тому, что пришлось им сделать.

В сердцах их пробудилась жалость.

Вся челядь Лешеков душой была на их стороне. Рабски повинуясь, они были рабски привязаны к своим господам. Необычный ропот слышался среди них, когда они издали поглядывали на Милоша, крупными шагами расхаживавшего по саду и разговаривавшего вслух с самим собой.

Гуля, которого звали также Обром, стоял неподалёку, чувствуя, что может понадобиться. Князь Милош и сам отличался огромным ростом и силой. В ту пору не один род славился ею, но палач Гуля всех превосходил ростом и мощью. Говорили, что был он потомком обров[67] которые некогда покорили дулебов и, глумясь над ними, впрягали их в возы для своих женщин, покуда потомки несчастных не одержали победу и не прогнали прочь своих покорителей. Гуля Обр был лишь получеловеком, скорей уподобляясь приручённому зверю, вроде медведя, всегда лежавшего у ног старого Милоша. Ни в одну дверь он не мог войти, не согнувшись пополам; воз с сеном поднимал на плечи и нёс, как другие охапку сена. Ни один зверь не мог его побороть, а людей он сминал в руке, как солому. С головы до ног он покрыт был густым волосом и почти не нуждался в одежде. Ел Гуля чаще всего сырое мясо, а зимой спал в снегу. Самые жестокие приказания исполнял он, как приятное развлечение. Когда с ним заговаривали, он отвечал хохотом и нечленораздельным мычанием. В городище Гуля заменял многих, оттого что ни взбесившийся жеребец, ни другие звери не были ему страшны, лишь бы он поймал их.

Князь уже несколько раз обращал к нему взоры, а Обр, беспокойно переминаясь, поглядывал на своего господина; ему было нужно лишь мановение руки, и его он ждал. Трижды Милош поворачивал к нему голову, но в последний миг слово замирало на его устах.

Вдруг в ворота громко постучались, и послышались крики каких-то людей, требующих, чтобы им вернули молодых князей.

Слуга, поднявшись на помост, увидел внизу вооружённую толпу, к которой поминутно присоединялись все новые отряды, выходившие из лесу. По одежде и оружию легко было узнать немцев, поморян и кашубов, а среди них домочадцев Лешеков, которые смешивались с войском. Все громче и нетерпеливей становились крики толпы, явившейся за князьями.

Милоша охватило желание приказать Обру удавить обоих и выбросить за ворота их трупы.

С минуты на минуту возрастала толпа, осаждавшая ворота: войско, скрывавшееся в лесу, по сигналу стягивалось к городищу и окружало его со всех сторон. Стоявшие впереди настойчиво требовали выдачи своих князей. Стража, высыпав на вал, что-то кричала в ответ, вступив в перебранку с врагами, как то было в обычае в ту пору. Старший дружинник, увидев войска, стоявшие у ворот, в ужасе бросился к Милошу донести о нашествии врагов и о том, что городище не выдержит их натиска. Однако старик нимало не испугался и с проклятием прогнал прочь верного слугу.

Прибежала жена, пришёл и слепой его сын, но никто не мог уговорить взбешённого старца. Приезд сыновей Хвостека, напомнив ему о несчастье собственных его детей, с особой остротой вызвал в нём жажду мщения. И все же он не отваживался отдать приказание, готовое сорваться с его уст.

Между тем наступил вечер, но и в темноте по-прежнему раздавались крики толпы, расположившейся лагерем возле городища. Ни с той, ни с другой стороны не решались ещё начать бой и пока воздерживались от нападения, только переругивались изрыгая непотребные слова.

. Настала ночь, тёмная до черноты, даже звезды не могли разогнать сгустившийся мрак. Князь ещё ничего не сказал, хотя и позвал Обра, который стоял перед ним, заглядывая ему в глаза.

Уже поздней ночью слуга подошёл к воротам и крикнул военачальникам, требующим выдачи Лешеков, что, если они осмелятся напасть на городище, тотчас же слетят головы у обоих князей.

Несмотря на темноту, вся стража в полном вооружении выстроилась на валу. То были люди, чьи деды и прадеды служили этому роду; родившись рабами Лешеков, они привыкли к ним и, взирая на то, что происходило нынче, сожалели о минувших временах. Челядь Милоша помнила отца Попелека и свою службу при его дворе.

Милош был суров, его боялись, и жизнь тут была нестерпимо тягостна. Ночью перебранка у ворот незаметно перешла в перешёптывания и подстрекательства к измене.

В то время как Милош, расхаживая вдали, терзался внутренней борьбой, раздумывая, отомстить ли сыновьям Хвостека, или отпустить их с миром, приверженцы Лешеков подкупали его людей, которые должны были отпереть ворота.

Под утро, когда все затихло и, казалось, обе стороны, утомлённые ночным бдением, уснули, ворота бесшумно распахнулись, и ворвался отряд вооружённых всадников, а за ними и вся толпа ввалилась в городище. Затрещали ворота под напором ломившихся войск, и этот шум разбудил Милоша.

Когда старый князь, окружённый кучкой верных людей, среди которых был и Обр, с копьём в руке двинулся к воротам, домом его уже завладели немцы и поморяне: с криком и шумом они разбежались по двору, наводнив городище. Кто-то отвалил камень с ямы, где томились в заточении молодые князья, и выпустил их из темницы.

Рассвирепевшие люди, охваченные мстительной злобой, бросились резать и убивать. Первым пал старый Милош, пронзённый копьём. Обр, стоявший подле него, схватив несколько человек, размозжил им черепа о стволы дубов, но подоспели поморяне, сбили его с ног и, кучей навалившись на него, задушили. Другие ворвались в терем и, перед тем как его поджечь, дочиста разграбили, поспешно хватая добычу, а заодно закололи всех, кто тут был, не пощадив ни женщин, ни детей.

Утро встало над кровавым побоищем, устланным трупами; даже изменников, открывших ворота, перебили озверевшие пришельцы, никого не оставив в живых.

Пьяные дикари горланили, радуясь своей победе.

Под сенью дубов, среди трупов, стояли бледные от ужаса сыновья Хвостека, потрясённые близостью смерти, от которой они едва спаслись, и несчастьем, вызванным их собственной дерзостью.