Старое предание (Роман из жизни IX века) - Юзеф Крашевский

В углу, где смыкались две стены вала, стоял шалаш, а в нём на сухой подстилке из листьев сидел Пястун и плёл из лыка лапти, которые в ту пору носила беднота…

Заслышав шаги Ярухи, Пястун вздрогнул, словно от испуга.

Бабка встала перед ним, опершись на палку.

— А ведь нашла я вас, — сказала она, — и пора! Народ там из себя выходит, вас дожидаясь, а Земек все плачет у них в неволе. Пожалейте хоть дитя малое и возвращайтесь!

Пястун, не отвечая, поднял руку и заставил её умолкнуть, но в эту минуту показались послайцы веча — Болько и Собеслав: поклонившись князю, они вошли в городище.

Увидев их, старик заломил руки.

— Нас послали за вами, — начали кметы, — все вече ждёт вас, люди просят вас возвратиться, ибо такова воля богов. А мы без вас отсюда не уйдём.

Подойдя ближе, они принялись настоятельно упрашивать его уважить волю народа. Наконец, Пястун сдался и коротко сказал:

— Я пойду с вами.

Яруха, сидевшая тут же, на земле, радостно засмеялась.

— А ведь это я, милостивый господин, выдала вас, — похвалилась она. — Пусть люди знают, что и бабка на что-нибудь годится. Они бы с месяц тут проходили, да так бы и не нашли вас, кабы не я.

Когда Болько и Собеслав ушли с Пястуном, который уже не перечил им и не противился, старуха уселась, размотала онучи и одна-одинёшенька осталась тут отдыхать.

Диких зверей она не боялась, так же как змей и всякой иной твари. Не мешкая, она удобно расположилась в покинутом шалаше, решив тут заночевать.

Пястун сам повёл своих спутников к себе во двор, проходя лугом, где пасся табун, они для скорости взяли у пастуха коней. Однако в лесной чаще нельзя было быстро ехать, и до избы Пястуна они добрались только к ночи, а Собек, не останавливаясь, поехал вперёд уведомить собравшихся в городище, что князя нашли и завтра его приведут.

Весь вечер хозяин молча просидел на лавке. На другой день Болько уже спозаранку был на страже. Пястун, не споря больше, сел на коня, и они поехали.

На половине пути ждали старейшины, вышедшие им навстречу.

— Зачем, милостивый господин, ты нас покинул? — воскликнул Крак, протягивая к нему руки. — Такова, видно, воля богов, чтобы ты нами правил и повелевал. Тебя ведь одного согласно принял народ.

— Я не чувствовал и не чувствую в себе силы, — говорил Пястун, — страх обуревает меня. Сжальтесь надо мной. В скудости своей я ведаю, что творю и каким иду путём; а если вы дадите мне власть, знаю ль я сам, на что её обращу?

Слова его заглушил громкий крик:

— Пястун! Пястун!

Вдруг толпа расступилась, и двое незнакомцев, которые некогда гостили у него в доме, предстали перед ним. С улыбкой они подошли ближе и поклонились ему.

— Мы снова явились, дабы благословить мужа праведного во имя единого бога.

Радостные возгласы не давали им говорить, ликование охватило толпу. Мышки, должно быть загодя заготовившие княжескую шапку с пером, протискавшись вперёд, поднесли её Пястуну; младший гость возложил её на седины старца.

И. снова поднялся шум, послышались радостные возгласы. Старец был задумчив, почти печален.

А когда все обступили его, он сказал:

— Вы видели сами, что я власти не жаждал и не добивался. Вы меня принуждаете её взять, я принимаю и употреблю её на то, чтобы поддерживать порядок и блюсти справедливость, однако если вы заставите меня быть суровым, я буду суров; но помните, что вы меня вынудили к тому.

— Повелевай и правь! — закричали со всех сторон. — Да будет по твоему слову, да будет так!

И снова Пястуна провозгласили князем, а Стибор, кланяясь ему в ноги, сказал:

— Пекись о благе нашем, как ты радел о своих пчёлах.

Вокруг стоял радостный гомон.

Заметив, что у избранника нет меча, Стибор мигом снял свой и как знак власти собственноручно повесил его на пояс Пястуну. Кто-то вручил ему белый жезл.

Чужеземных гостей попросили благословить меч и жезл, и они исполнили эту просьбу, подняв глаза к небу, сложив руки и что-то шепча про себя. Все считали их прорицателями, прибывшими к ним из дальних стран.

Пястун, казалось, был ещё испуган всем происшедшим и долго молчал в нерешимости, не веря собственным ушам и глазам. Наконец, он шепнул окружавшей его толпе:

— Да свершится воля богов и ваша! Вы меня выбрали, так вы и должны мне помочь.

Его обступили тесным кольцом, словно отца родного, пеняя ему за то, что он бежал от них и противился воле судьбы. Впервые Лешеки и Мышки, соприкоснувшись в одном деле, единодушно и дружно провозгласили нового князя.

Тем временем прибежал сын Пястуна, которого, наконец, освободили: упав в ноги отцу, он поцеловал ему руки и, почувствовав себя свободным, схватил коня и поспешил к матери с добрыми вестями.

Старая Репица стояла у дежи, когда Земек, весело вбежав, рассказал матери, что отцу возложили на голову княжескую шапку и дали белый жезл, а к поясу привесили меч, и теперь все кланяются ему в ноги.

Ломая руки, женщина разрыдалась, чувствуя, что кончилась их тихая, привольная жизнь и начиналось долгое и трудное служение, исполненное тягот и тревог. Обливаясь слезами, она прижимала к себе дитя, и, хотя не проронила ни слова, нетрудно было понять, что не радость, а горести и заботы видела она впереди…

Наконец, утерев фартуком слезы, она поцеловала Земека в лоб и вернулась к своей деже: теперь хлеб был дома нужнее, чем когда-либо раньше.

В радостных излияниях прошёл час и другой, а затем все снова пошли в городище, чтобы стать вечем, а вернее — услышать повеления и указания, что делать.

— Ныне у нас одно дело, — сказал Пястун, — всем, кто жив и силён, садиться на коней. Покуда война идёт на нашей земле, нет ничего важней. Все, кто может, по коням! А старейшинам — собрать людей под знамёна и вести их.

И тотчас все громко откликнулись:

— По коням!

То было первое слово и повеление вновь избранного князя.

Затем, созвав отдельно старейшин, князь выбрал совет, который должен был состоять при нем, и назначил воевод по общинам и опольям.

В то время как князь отдавал повеления в разрушенном городище Попелеков, вдруг кто-то крикнул, что надо бы заново обнести тыном терем, обратившийся в руины, и, отстроив его, отделать палаты для князя, как то ему подобает.

— Нет, — сказал Пястун, — это лихое и несчастливое место, а я не хочу селиться там, где память о Хвостеке и эти руины могут встать между вами и мной. Моё городище и новая столица будут воздвигнуты там, где мы одержим первую победу. Пусть эта башня стоит тут пустая вовек, свидетельствуя о том, как бесславно гибнут злодейство и несправедливость… Пусть зарастает бурьяном мерзкое это гноище!

Вечером уже не один, а в сопровождении многочисленной толпы, которая не хотела его покинуть, Пястун вернулся в свою хату, провожаемый долго не смолкающими кликами.

Благословившие его чужеземцы, пользуясь тем, что в суматохе о них забыли, незаметно исчезли. Князь велел их отыскать, но никто не заметил, когда и как они ускользнули и скрылись.

Когда вновь избранный князь остановился вместе со свитой у ворот усадьбы, навстречу своему господину вышла ещё заплаканная Репица. Участь, постигшая прежних князей, наполняла тревогой её сердце: низко склонившись перед мужем, она обняла его колена и расплакалась навзрыд.

— Ну, милостивая княгиня, — сказал, поднимая её, старик, — готовь всё, что у тебя есть наилучшего, вели ставить столы и выкатывать бочки, дабы те, что вознесли меня столь высоко, не ушли голодными из-под моего крова.

Могло, однако, случиться то, чего опасался неимущий старец, если бы с утра, как только повсюду разнеслась весть об избрании Пястуна, кметы не поспешили в дом к нему с дарами, чтобы князь их крови не был ни в чём посрамлён. А что был он беден, все знали. Теперь кладовые его ломились от яств, и ни в чём не было недостатка.

Люди, толпами сбежавшиеся со всей округи, из соседних усадеб и хат, уже встретили по пути князя-бортника, а теперь осаждали его двор, теснясь вокруг него и без устали возглашая приветствия. Чудом из чудес почитали они избрание нового князя, которого предназначило им пророчество, а благословивших его чужеземцев объявили посланцами богов.

Везде зажгли костры, как в ночь на Купалу, а день избрания Пястуна объявили праздником, ибо он принёс им надежду на мир и покой… Всю ночь напролёт молодёжь обходила с факелами дворы, пробуждая радостной вестью кметов, которые тотчас бежали приветствовать и поздравить князя. А немного спустя они понесли во все стороны вицы, призывавшие всех, кто способен носить копьё, явиться к своему воеводе и вести с собой родичей и челядь.

Хватая и меняя на пастбищах лошадей, парни объезжали с вицами усадьбу за усадьбой и хату за хатой.

В тихом жилище старого бортника теперь день и ночь не смолкали шум и говор. Отсюда отправлялись тысячники, сотники, десятники и старейшины, получившие назначение в отряды, сзывать и собирать народ.