Голд, или Не хуже золота - Джозеф Хеллер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Голд, как ни напрягал память, не мог припомнить ни одного другого еврея, страдавшего такой же непонятливостью. Голд с удивлением взирал на крайне странное несоответствие между возмутительной аурой славы и умудренности, которая окружала этого эгоистичного бехайма[182], и очевидностью дипломатических провалов и цореса[183], которые тот оставил после себя. Хваленые интеллект и блистательные способности Киссинджера казались Голду не менее сомнительным и проблематичным, чем никсоновская хватка и высокий «Ай-Кью»[184] Спиро Агню: никаких видимых признаков этого в природе не существовало. Фарзаеништ[185] для своих недоброжелателей, он представлял собой бесконечное мекайе[186] для биографа, вроде Голда. Каждый монтик и донерштик[187] этот проворный простачок снова и снова появлялся в газетах с какой-нибудь новой мишегос[188], как шмегегге[189] из Хелма[190]. В понедельник в нью-йоркской Пост была помещена фотография Киссинджера в орденской ленте и со звездной формы Большим Крестом — Орденом за заслуги первого класса, одной из «высших наград ФРГ»; ну и видок у него был, у этого самодовольного шлемазела[191]. А во вторник Голд прочел следующее:
НАЦИСТСКИЙ СКАНДАЛ В БОННСКОЙ АРМИИ
Немецкие армейские лейтенанты организовали символическое «сожжение евреев» в Университете Вооруженных сил ФРГ в Мюнхене.
Звучало нацистсткое «зиг хайль», когда молодые офицеры подожгли клочки бумаги, на которых было написано слово «Juden» (еврей), и оставили их догорать в мусорных корзинах. Представитель министерства обороны заявил: «У участников этой акции нет глубоких антисемитских убеждений».
Голд не был в этом так уж уверен. Будучи человеком проницательным, он понимал, что совершенно случайное и одновременное появление в печати того и другого было продуманной акцией, которая могла быть осуществлена только тем, кто, как и сам Голд, испытывал отвращение и ненависть к ограниченным и облеченным властью поджигателям войны, вроде Киссинджера. Но этот болван, несомненно, и сам был, по крайней мере частично, ответствен за это совпадение, потому что в каждую телекамеру совал свое жизнерадостное и ненасытное пуним[192], полюбить которое могла только нееврейская макетайнеста[193]. А у Голда были заголовки, подтверждающие, что в прошлом Киссинджер был добровольным лизоблюдом у антисемитов:
ВУДВОРД И БЕРНСТАЙН: МНЕНИЕ КИССИНДЖЕРА О НИКСОНЕ:
Антисемит, второсортный тип и поджигатель ядерной войны.
У Голда была еще масса компромата, но он не хотел, чтобы в его книгу просочился хоть слабый намек на какую-либо личную неприязнь. Если бы его гипотезу удалось подтвердить, то он бы стал первым в стране государственным секретарем-евреем, если только он станет государственным секретарем. Он включит в книгу даже пару обнаруженных им лестных отзывов. Например, в биографии Калба один из однокашников Киссинджера по Гарварду воздавал ему хвалу, говоря о нем как о человеке «выдающихся способностей»:
Но какой сукин сын! Примадонна, думающая только о себе, эгоцентричная! Можно было стать протеже либо Эллиота, либо Карла Фридриха, Киссинджер же умудрялся быть в отличных отношениях с обоими.
В профессоре Уильяме Янделе Эллиоте, еще одном хохеме[194] из Гарварда, Киссинджер, по его словам, нашел не только академического патрона, но еще и друга и вдохновителя:
По воскресеньям мы часто совершали дальние прогулки. Он говорил о силе любви и сказал, что единственный истинно непростительный грех состоит в манипулировании людьми, словно пешками.
Киссинджер настоял на посылке Б-52-х против Камбоджи, поддерживал диктаторские режимы в Чили, Греции и на Филиппинах, содействовал увековечению режима расистского меньшинства в Африке и внес свой вклад в повторное избрание Ричарда Никсона. Его целовал араб, который ненавидел евреев, канцлер Западной Германии преподнес ему цветок. Голд придумал название, которое ему нравилось. Он назовет свою книгу Пруссачок.
ОН не думал, что Киссинджер будет особо возражать. Как джентльмен, известный всему миру своей жаждой денег и славы, вряд ли он будет выступать за подавление этих желаний у других. К тому же было известно, что он любит хорошую шутку, потому что сам всегда пытался пошутить:
Киссинджера, который пользовался репутацией дамского угодника, попросили объяснить его часто цитируемое высказывание о том, что «власть — это прекрасное средство, стимулирующее половую активность».
— Ну, это же была шутка, — сказал он.
Вероятно, он все же был ближе к десятке юмористической мишени, отвечая на вопрос репортеров о том, как он сам предпочитает, чтобы к нему обращались.
«Я не придерживаюсь протокола, — ответил он. — Если вы будете называть меня „ваше превосходительство“, меня это вполне устроит».
Ну и смеху же было!
«Ваше превосходительство, — писал генерал Мустафа Барзани, лидер курдских повстанцев, в последнем патетическом послании Генри Киссинджеру после того, как была прекращена вся помощь сражавшимся против иракского режима, который лелеяло и финансировало правительство США, — наше движение и народ на грани страшного уничтожения при всеобщем молчании. Наши сердца кровоточат при виде гибели беззащитных людей, которых убивают самым бесчеловечным образом. Мы считаем, ваше превосходительство, что у Соединенных Штатов есть моральные и политические обязательства перед нашим народом, который целиком и полностью предан политике вашей страны. Господин секретарь, мы с тревогой ждем вашего быстрого ответа».
Единственным ответом на это предательство в отношении целой этнической группы было глубокое молчание, хотя его превосходительство — человек чувствительный и демонстрировавший, что он может кветч и крехтц, как кронке буббе[195], когда затрагиваются его нежные чувства, — и прибег позднее, в Лондоне, к более красноречивой защите против обвинений в ростовщической страсти, которой он низко и подло предавался, пользуясь своим прежним положением в правительстве для заколачивания капитала:
По его мнению, сказал Генри А. Киссинджер, нет ничего плохого в том, что он зарабатывает миллионы. «Я думаю, здесь нужно принять во внимание, что я в результате моей службы обществу, покинув ее, оказался в крупных долгах».
Ой-ой-ой, неодобрительно напевал про себя Голд; от этих слов явно шел некошерный дух. Обществу нужны были услуги такого мешиака, как лох ин коп[196]. У Голда были большие сомнения в том, что эта курва, будучи профессором Гарварда, жила лучше, чем потом. И тем не менее, теперь Голд испытывал странное сочувствие к корыстным помыслам этой хазер[197]. «Делайте деньги! — с маниакальным упорством всю свою жизнь кричал его отец. — Это единственная хорошая вещь, которой я научился у христиан».
Если верить нижеследующей выдержке из Ньюсуик, у Киссинджера сайхель[198] уже был такой же, как у некоторых из его сторонников и нохшлепперов[199]:
Ряд его высокопоставленных помощников уходят вместе с ним. Некоторые из них, включая заместителя секретаря Чарльза Роббинса, помощника секретаря Уильяма Д. Роджерса, директора отдела планирования политики Уинстона Лорда, являются состоятельными людьми. Другие его сотрудники, например, помощник заместителя государственного секретаря Лоренс Иглбергер, теперь изыскивают возможность заработать деньги в частном бизнесе.
Голд отождествлял себя со всеми ними; он испытывал огромное облегчение от того, что не у него одного сердце начинало биться сильнее от милой его сердцу близости денег, что не только для его уха само это слово было самым благозвучным. У Голда имелись все основания симпатизировать помощнику заместителя Иглбергеру (Голд и сам мог бы стать помощником заместителя, польстись он на такую малость):
Сообщается, что Лоренс Иглбергер, один из близких сотрудников Киссинджера, набрался смелости сказать: «Генри, вы набиты дерьмом».
И еще Голд чувствовал себя в долгу перед журналистами Робертом Вудвордом и Карлом Бернстайном за то, что они познакомили его с Уильямом Уоттсом, помощником Киссинджера, который ушел в отставку в знак протеста против агрессии в Камбодже: