Лёха - Николай Берг

— Ньет, картопель не есть нужн! Ми есть иметь сами. Ви иметь кольбас? — тем временем заявил артиллерист. Вел он себя, словно разборчивая невеста или как придирчивый клиент в ресторане. Колбасы в деревне почему-то не оказалось, а может и не хотели селяне ее продавать, но других закусок набралось немало.

Отобранное им тут же заматывалось в тряпочки, а так как получалось довольно прилично, потому как — это сообразил многоопытный усатый начальник — соображает немец на праздничный стол, где будет с десяток едоков, то вскоре встал вопрос — а куда класть. Тут староста обратил свое внимание на стоящего ненужной мебелью бандита Семенова.

— Ми зараз мішок на цього москаля навіси, нехай хоч якась користь від нього буде — радостно сказал бородатый Гогун.

— І утекти йому буде важче. В смысле удрать сложнее — поддержал и усатый.

— А вот хрен вам, сволочи! — огрызнулся Семенов.

— Ты паря нас тут не сволочи. Мешок все равно поташищь, только уже без зубов оставшись. Это мы враз, да, хлопцы? Ну, так как прикладом по харе твой приложить еще разик? — спросил, усмехаясь, высокий конвоир.

Дояр не стал ввязываться в брань, прижух. Получать лишний раз прикладом по лицу было явно излишне.

А Лёха, после секундного напряжения вдруг ощутил наплыв мгновенной мутоты, вроде как затошнило, голова пошла кругом…

Некоторое время он не мог понять, где находится. Увидел, словно в тумане странно нависающее над ним встревоженное лицо Середы, захлопал глазами. Непонятно, где находился артиллерист, как-то непривычно все вокруг было.

— Kamarad, passiert was? Wieder Angriff auf die afrikanische Krankheit? Nun, nun, ich werde Ihnen helfen — торопливо и заботливо говорил арбайтсфюрер.

Лёха с колоссальным трудом ухватил зубами чуть не вылетевшую фразу типа «где я и что случилось?» выдав вместо нее нечто невразумительное. Середа помог сесть. Потом — встать. Подал винтовку и менеджер схватился за нее и оперся, стоять было трудно. Селяне с интересом смотрели за всем этим.

— Он есть воевайт в Африка. Болейт болезнь малариа. Немедленн давайт теплый вестчь. Тулупен. Schafspelz! Он есть сейчас мерзнуть.

Староста как-то замешкался, но высокий конвоир — он вообще был шустрым парнем, тут же куда-то делся и вернулся очень скоро — действительно таща очень сильно потрепанный и поношенный овчинный кожух. Накинул Лёхе его на плечи.

Середа внимательно посмотрел на потомка. Поморщился.

— Давайт собирайт провизий. Грузит на этот бандит. Мы есть пойти нога цум шоссе, цу фус геен, там нас подбирить наш автоколонн — тут Середа глянул мельком на трофейные часы. Подумал, как бы прикидывая что-то, пошевелил губами.

— Велосипейтен оставлять вам тут. Вы есть обеспичайт их сохраненност! Чтобы есть ни-ни! Ни гайк, ни винт! — и артиллерист строго погрозил пальцем. Потом продолжил:

— И мне есть нужн един сопровождайтен. Мит гевер, оружейный. Конвой для этот бандит. Мой камарад очень есть кароши маркшейдер, это по ваш — землеизмерятель. Но сейчас эр ист кранк, мне есть надо усилитель. За провизий я есть дать золь. Немного. Могу дать спичкен, пшепалиць. Это есть мног. Завтра или после — подвезем ваш полицай на шоссе цурюк. Он знать, куда ехай с телег за золь. И сказайт — скольк провизий истчо давайт. Мы есть свежий провизий карашо! Ви мне понимайт?

Селяне явно поняли все наилучшим образом. С уважением и оценивающе поглядели на бледного, как поганка Лёху, оказавшегося внезапно не просто тыловой глистой, а на самом деле — землемером, фигурой, к которой в деревнях всегда относились с глубочайшим почтением и всегда старались задобрить. Артиллерист тем временем занялся важным делом — отбором харчей. Менеджер даже и смотреть не стал в ту сторону, не ровен час опять сознание потеряет, перебор выйдет. Впрочем, ему вежливо поднесли табурет, на который он и уселся с немалым облегчением. Тупо и с удивлением смотрел за странными, но явно привычными действиями пары полицаев, которые взяли мешок, сунули в нижние углы по картофелине и затянули веревкой, так что картошины не давали петлям соскользнуть. В новый мешок по указке (старый, не такой чистый, тут же отставили в сторону) стали грузить харчи, Середа только покрикивал. Лёха диву давался, откуда у неугомонного артиллериста столько сил берется и как он сдерживается, чтобы не слопать хоть что-нибудь из того, что им тут понатаскали. Он же за столом сидел, вся еда у него лежала прямо под носом. И пахла! Сам потомок обессилел настолько, что впору было бы предположить и впрямь наличие малярии или еще какой липучей напасти.

Голова кружилась, коленки дрожали и, в общем, настроение было странным. Приходилось напрягать всю свою волю, чтобы не упасть снова или не кинуться к столу и жадно пожирать всякие эти разносолы. Даже то, что предприятие — крайне рискованное и совершенно невероятное — тем не менее, двигалось к вроде как успешной развязке, почему-то не радовало. Даже вид живого и здорового Семенова был безразличен почти. И это не пугало менеджера, хотелось только, чтобы побыстрее отсюда свалить, тем более что уже вроде как и жрать не особенно хотелось. Хотелось лечь.

Немного удивляло, что сам Лёха словно как кино смотрел. То есть все видел, причем неожиданно четко в деталях, но как будто не тут находился. Словно бы не с ним все это происходило. Словно он был видеокамерой — записывал все происходящее на манер видеорегистратора без эмоций и соучастия. И такое не пугало. Только все приходилось уже мокрым платочком пот утирать, а тот лился и лился, словно Лёха был прохудившимся водопроводом. Это надоело и было докучливо, словно раньше комары в лесу, но как ни странно у селян не вызывало никакого подозрения. Испарина и бледность, потребность все время платком лоб утирать не расценивалось как неуверенность или нервозность. Как ни странно тулуп оказался впору и сидеть в нем было даже приятно, хотя сам Лёха не очень воспринимал сейчас такие категории, как приятно-неприятно, как-то отупел, что ли.

Также отстраненно слушал разговор Середы с селянами, артиллерист вел свою партию как по нотам, да еше и вдохновенно, точно, ему бы актером быть, ни в одном современном фильме потомок такой блестящей игры не видал, как-то просочилась мысль, что вот, хорошее какое кино, потом не без труда напомнил себе — нихрена не кино.

— На машинь ихь ездить обычно гевонлихь. Армия весь бензин забираль, наступайть ошень бистро, нам не успевайт подвозийт, пока ездить самокат, плохо ездить эта швайневаген! Нур фир гузовикен. Абер нах дем Зиег я есть на ауто ездийт зельбст! — весело говорил Середа, присматривая за загрузкой мешка. Тут внимание потомка привлекло странное движение в толпе. На секунду показалось было, что это ожившая танкетка «Дочь Антилопы» в толпу впендюрилась с разгону. Потом вспомнил не без натуги, что горелый танк с дырами и сорванной гусеницей навсегда остался на обочине дороги, не успел взгрустнуть — да и сил не было на чувства, как толпу раскидало словно отрядом ОМОНа и вспотевшая красномордая бабища пробилась к сидящим немцам. На брань односельчан, помятых ее проходом баба привычно не обращала внимания.

— От не погребуйте свіжого молочка вам принесла, тільки що подоїла — смиряя свой трубный голос почти ласково сказала она, протягивая сидящему Лёхе крынку литра на полтора. Менеджер схватил теплый горшок внезапно задрожавшими руками и присосался, как вампир к шее свежей красотки. Чудом не обляпался и не залил мундир и тулуп. Парное молоко, так напомнившее теплую и спокойную корову Зорьку, с которой потомок познакомился в первые же минуты своего пребывания здесь, вливалось в глотку, словно живая вода из сказок. Задохнулся немного, не без труда оторвал край горшка от губ, перевел дух. Благодарно кивнул бабе, та залучилась от радости, прям не красная рожа, а заходящее солнышко. Краем глаза отметил, что та красотка, что предлагала галушек (а поел бы он галушек, горяченького бы, с удовольствием!) с досадой цокнула язычком и вертко куда-то свинтила. Она прошла через толпу наоборот совершенно незаметно, как иголка сквозь ткань и появилась очень быстро — Лёха еще не успел молоко допить — и в руках у нее был тоже горшок.

— Запізнилася Татолюба, пан землемір вже моє молоко п'є, йди звідси! — ехидно пропела толстуха.

— Соплі підбери Божена, корова невмивана, дура набита, я тебе ще питати буду, що мені робити — ласково улыбаясь Лёхе не менее нежно промурлыкала красотка с замысловатым локоном на гладком лбе, тут же оценила жест Лёхи, который ткнул пальцем в сторону сидящего за столом с разносолами Середы и опять приложился к молоку со страстью похмеляющегося в понедельник утром алкаша. Красавица тут же сориентировалась и вмиг оказалась у арбайтсфюрера, протягивая ему горшок с чем-то.

Не успевшая толком ответить удравшей из-под словесного обстрела конкурентке толстуха только и буркнула той в спину: