Наш Современник, 2005 № 10 - Журнал «Наш современник»

Помимо тех социальных слоев, которые находились в поле зрения консерваторов (дворянство, крестьянство и др.), К. Н. Леонтьев обратил внимание на рабочих (прежде всего в контексте осмысления западноевропейского опыта). Он считал, что „порабощение голодающего труда многовластному капиталу“ неизбежно приведет Европу (а возможно, и Россию) к социалистической революции. Леонтьев писал: „Рабочий вопрос — вот путь, на котором мы должны опередить Европу и показать ей пример. Пусть то, что на Западе значит разрушение, — у славян будет творческим созиданием“, считая, что только „одна могучая Монархическая власть“ может найти „практический выход из неразрешимой, по-видимому, современной задачи примирения капитала и труда“.

Последние годы жизни Леонтьева были отмечены его активной перепиской с Л. А. Тихомировым — бывшим народовольцем, перешедшим на консервативные позиции. К моменту личного знакомства оба мыслителя уже успели познакомиться заочно, прочитав и оценив работы друг друга. 27 октября 1889 года Тихомиров писал: „Читаю… Леонтьева. Это очень оригинальная голова…“. Леонтьев отнесся с большим вниманием к брошюрам Тихомирова с критикой либеральных и социалистических доктрин. 12 сентября 1890 года, рассказывая о своем пребывании в Москве, Тихомиров отметил: „Из знакомых — единственный новый и очень интересный К. Н. Леонтьев“. Спустя два дня он продолжил эту тему: „В Москве я еще совсем чужой. Кроме легких редакционных знакомств, познакомился только с Леонтьевым (Конст. Ник.). Человек очень любопытный, но в Москве он ненадолго, а живет собственно в Оптиной пустыни“. 24 сентября Тихомиров вновь упоминает о Леонтьеве: „Меня с ним познакомил В. А. Грингмут, по желанию самого Леонтьева; я у него был два раза“. Вскоре и К. Н. Леонтьев сообщал своей корреспондентке о Тихомирове: „Он сам желал со мной познакомиться и провел у меня в гостинице „Виктория“ два-три вечера в долгих и задушевных беседах“. Беседы продолжались во время последующих приездов Константина Николаевича в Москву и поездки Тихомирова в Сергиев Посад, где жил Леонтьев.

Леонтьев оказал значительное влияние на духовное развитие Тихомирова. Сильное впечатление на него произвела, в частности, книга Леонтьева „Отец Климент Зедергольм, иеромонах Оптиной пустыни“, по поводу которой он писал автору 21 ноября 1890 г.: „Отца Климента“ я уже прочел. Это прекрасная книга… Вы объясняете, как никто, православие и монашество. Говорю „как никто“, понятно, — из светских писателей. В отношении понимания православия я Вам вообще чрезвычайно много обязан. Теперь я читаю Василия Великого о подвижничестве. Но даже и теперь, — когда я все-таки кое-что уже знаю, — все же трудно читать. У Вас же все приспособление именно к русскому интеллигентному уму. Жаль в высшей степени, что Вас мало читают именно те, среди которых Ваша проповедь православия была бы особенно полезна и, м[ожет] б[ыть], - не удивляйтесь странности предположения, — нашла бы наиболее прозелитов. Я давал Ваши сочинения людям радикального направления — или, лучше, отрицательного, „нигилистического“, — и они вас понимают гораздо лучше, нежели всяких „умеренных“, середку на половине».

В тот период у Тихомирова еще не было достаточно близких друзей и он был искренне рад возможности поделиться своими идеями с более опытным и умудренным человеком. В письмах Леонтьеву он подробно обсуждал необходимость «миссионерской деятельности» среди молодежи: «Я думал, думаю и буду думать, что нам, православным — нужна устная проповедь. Или лучше — миссионерство. Нужно миссионерство систематическое, каким-нибудь обществом, кружком. Нужно заставить слушать, заставить читать. Нужно искать, идти на встречу, идти туда, где вас даже не хотят. И притом… важно не вообще образованное общество, важна молодежь, еще честная, еще способная к самоотвержению, еще способная думать о душе, когда узнает, что у ней есть душа. Нужно идти с проповедью в те самые слои, откуда вербуются революционеры». Леонтьеву в этих планах отводилась роль своеобразного вождя: «С Вами, под Вашим влиянием или руководством пойдет, не обижаясь, каждый, так как каждый найдет естественным, что первая роль принадлежит именно Вам, а не ему. Наоборот, если… взять меня, то никто, во-первых, не обратит внимания на мои слова, а если ж — паче чаяния — я бы и имел бы успех — это самое и оттолкнуло бы многих. Ведь люди — все такие свиньи, с этим нужно считаться. А то, знаете, от этих писаний (имеется в виду публицистическая деятельность. — А. Р.) польза очень минимальная. Никто все равно не читает. Да еще хорошо Вам, по крайней мере пишете, что хотите. А мне напр<имер> даже и развернуться нельзя. Везде свои рамки, и как дошел до этой рамки — стукнулся и молчи. Какая же это работа мысли?».

В письме от 7 января 1891 года Тихомиров поделился с Леонтьевым рассуждениями о интересующем его «еврейском вопросе». Он жаловался: «Плохо дело, Константин Николаевич, с евреями. Они, кажется, форменным образом штурмуют Россию, хотят взять… По совести — не то, что почитаю, а прямо люблю Государя, и Церковь — но прочее — так все ранит, так разочаровывает, так все слабо, что болит сердце и болеть устало! Куда нашим с евреями бороться! Все у них в руках». Отметим, что отношение самого Леонтьева к этому вопросу было не так четко выражено, как у Тихомирова. В то же время оно было и не так нейтрально, как считали исследователи. Например, 4 декабря 1890 г. Леонтьев писал И. Фуделю о том, что для сохранения государственной мощи России, без которой неосуществимо ее религиозное призвание, нужно не только сохранить то деспотическое начало, которое уже было в истории России, «но и создать кое-что небывалое в подробностях (изгнать решительно евреев, сделать собственность менее свободной, а более сословной и государственной и т. п., сосредоточить церковную власть, причем, конечно, она станет деспотичнее)».

Большой интерес у Леонтьева вызвала статья Тихомирова «Социальные миражи современности». Направляя ее Леонтьеву, автор писал, в частности, следующее: «Посылаю Вам мою статью… Это собственно продолжение „Начал и Концов“. У меня еще тогда работа была задумана в трех частях. Не знаю, когда удастся сделать третью. Некогда у нас писать. Странная какая-то пресса. Впрочем, Вы это знаете лучше меня»; и с сожалением констатировал: «О социализме — пришлось скомкать. Предмет громадный и потребовал он вплотную больше мороки». В статье доказывалось, что в случае практического воплощения в жизнь социалистической доктрины новое общество будет построено не на началах свободы и равенства, как это обещают социалисты, а на жесточайшем подавлении личности во имя государства. Тихомиров прогнозировал: «Власть нового государства над личностью будет по необходимости огромна. Водворяется новый строй (если это случится) путем железной классовой диктатуры». Размышления Тихомирова об установлении при социализме новой иерархии и железной дисциплины отвечали прогнозам самого Леонтьева. Последний, к великому удивлению автора статьи, заметил, что если все действительно обстоит так, как описано в статье, то коммунизм будет полезен, поскольку восстановит в обществе утраченную справедливость.

«В Леонтьеве, — замечал Тихомиров, — на эту тему зашевелилась серьезная философская социальная мысль, связанная с теми общими законами развития и упадка человеческих обществ, которые он излагает в „Востоке, России и славянстве“. Он об этом серьезно задумался, ища места коммунизма в общей схеме развития, и ему начинало казаться, что роль коммунизма окажется исторически не отрицательною, а положительною». Леонтьев всерьез заинтересовался возможностью противопоставления радикальных социалистических идей буржуазным. В связи с этим представляется интересным мнение В. В. Розанова, считавшего, что Леонтьев заперся в «скорлупу своего жестокого консерватизма» только «с отчаяния», «прячась, как великий эстет, от потока мещанских идей и мещанских факторов времени и надвигающегося будущего. И, следовательно, если бы его (Леонтьева) рыцарскому сердцу было вдали показано что-нибудь и не консервативное, даже радикальное, — и вместе с тем, однако, не мещанское, не плоское, не пошлое, — то он рванулся бы к нему со всею силой своего — позволю сказать — гения».

В письме от 7 августа 1891 года Леонтьев, поблагодарив Тихомирова за присланные «Социальные миражи современности», отмечал: «Приятно видеть, как другой человек и другим путем приходит почти к тому же, о чем мы сами давно думали». 20 сентября он еще раз вернулся к заинтересовавшей его теме. «Кроме разговоров о службе, я имею в виду переговорить с Вами о другом деле, не знаю — важном или не важном — я на него смотрю так или этак, смотря по личному настроению. Желал бы знать, что Вы скажете о нем. Я имею некий особый взгляд на коммунизм и социализм, который можно сформулировать двояко: во-1-х, так — либерализм есть революция (смешение, ассимиляция); социализм есть деспотическая организация (будущего); и иначе: осуществление социализма в жизни будет выражением потребности приостановить излишнюю подвижность жизни (с 89 года XVIII столетия). Сравните кое-какие места в моих книгах с теми местами Вашей последней статьи, где Вы говорите о неизбежности неравноправности при новой организации труда, — и Вам станет понятным главный пункт нашего соприкосновения. Я об этом давно думал и не раз принимался писать, но, боясь своего невежества по этой части, всякий раз бросал работу неоконченной. У меня есть гипотеза или, по крайней мере, довольно смелое подозрение; у Вас несравненно больше знакомства с подробностями дел. И вот мне приходит мысль предложить Вам некоторого рода сотрудничество, даже и подписаться обоим и плату разделить… Если бы эта работа оказалась, с точки зрения „оппортунизма“, неудобной для печати, то я удовлетворился бы и тем, чтобы мысли наши были ясно изложены в рукописи». Таким образом, Тихомиров получил от Леонтьева предложение написать совместную работу о социализме. Но взгляды двух мыслителей на социализм разделились. Хотя Тихомиров и признавал за социализмом определенные заслуги, он не считал, что в число этих заслуг входит установление диктатуры государства над личностью. В статье «Славянофилы и западники в современных отголосках» Тихомиров даже мягко покритиковал своего уже покойного наставника: «Я лично не имею надобности объяснять свое несогласие с социализмом, неизбежно ведущим к рабскому, антихристианскому строю. Я говорил об этом достаточно в последние годы… К. Н. Леонтьев так и умер, не разобравшись в точных отношениях вполне правильно понимаемого им православия и столь же правильно сознаваемого органического характера социальных явлений».