Дочь Клеопатры - Мишель Моран

— И еще он мечтатель, — напомнила я.

— Ну зачем, Селена? Зачем я сказала отцу?!

Я чуть было не пожалела глупышку — такой неподдельный испуг и раскаяние были написаны на ее лице.

— Делай что хочешь, но впредь постарайся молчать.

— А если уже поздно?

Мы покосились на тот конец атрия, где Октавия с Клавдией любовались доставленными шелками. Вид у обеих был самый что ни на есть безмятежный.

— Нет, окажись Марцелл под подозрением, мы бы узнали.

Впрочем, на празднике либералий я усомнилась в собственных словах. Октавиан — прирожденный актер. Долго ли ему скрыть черные мысли от родной сестры? На церемонию Цезарь явился вовремя и даже вроде бы в превосходном настроении. Сам проводил всех в ларарий, где его племянник снял золотую буллу и вместе с вином предложил ее ларам, прося у них покровительства при переходе во взрослую жизнь. Однако при этом Октавиан обнимал за плечи Тиберия, да и Ливия улыбалась не столь холодно, как обычно.

— Не пройти ли нам в Капитолий? — торжественно провозгласил Цезарь.

В тот день Юлия облачилась в шелковую тунику ярчайшего красного цвета, а волосы убрала в золотистую сеточку, расшитую мелким жемчугом. Марцелл не сводил с нее глаз, и все-таки девушка поминутно бледнела от беспокойства.

— Что такое сегодня с отцом? — шептала она. — Откуда внезапное внимание к Тиберию?

Я не знала ответа и не хотела гадать.

— А может, он…

— Только не здесь, — приложила я палец к губам.

И, дрожа от мартовской стужи, приподняла край зеленой туники, чтобы тот не запачкался грязью.

— Хочешь мою накидку? — предложил вдруг Марцелл.

— Мне сейчас принесет Александр…

— Надень обязательно. У тебя уже руки в мурашках.

Я покраснела при мысли, что он обратил внимание на такую интимную подробность. Тут появился брат и протянул мне сшитую на заказ накидку: торговцы из Остии продали столько шелков, что хватило бы на целую армию. Увидев меня в обновке, племянник Цезаря улыбнулся:

— Красиво.

— У Юлии тоже накидка не старая, — вставил брат, и я сердито сверкнула глазами в его сторону.

— Царевны Палатина, — льстиво промолвил Марцелл. — Найдется ли более подходящий праздник для двух царевен, чем либералии?

Конечно же, он шутил. Достигнув подножия Палатина, мы увидели вереницу юношей, которые везли на тележке статую фаллоса.

— Что это? — воскликнула я.

— В первый раз видишь? — с ехидством сказал Тиберий.

— Это cалии, — пояснила Юлия будто ни в чем не бывало. — Либералии — празднество плодородия.

— Вроде египетских вакханалий, — подхватил Александр.

— А что они поют?

— Никто не знает, — восторженно улыбнулся Марцелл. — Песня такая старая, что ее смысл давно позабыли.

Юные cалии были в нелепых бронзовых нагрудниках и прикрывались щитами, которые даже Юба — знаток старинных вещей — счел бы невероятно древними. Вот уже много столетий никто не видел на поле брани подобных доспехов; удивительно, что молодые люди вообще могли в них передвигаться. Стоявшие вдоль дороги женщины бросали в воздух пригоршни розовых лепестков, ликуя и хлопая в ладоши, словно мимо них проезжал не каменный фаллос, а воплощенное божество плодородия. В прошлом году Цезарь не отпустил нас праздновать либералии под тем предлогом, что в школе учатся несколько лет, зато Либер с его божественными дарами может принимать наше поклонение всю оставшуюся жизнь. Только теперь мне стал ясен его намек. У Капитолия, на Тарпейской скале, был воздвигнут еще один великанский фаллос, украшенный гирляндами цветов. Юлия захихикала, а племянник Цезаря поддразнил Александра вопросом, что должен чувствовать человек с таким инструментом и мошонкой соответствующего размера.

— Трудно придется бедняге, — ответил мой брат.

— Ну, не настолько трудно, как мне сейчас, — ответил Марцелл со вздохом. — Добро пожаловать в Табуларий.

Нас ожидало внушительное здание, отделанное по фасаду пеперином[40] и травертином, с мрачными бетонными сводами внутри. Это был зал записей, где Тиберию и Марцеллу предстояло с гордостью внести свои имена в список римских граждан. Здесь никто не улыбался. Либералии не имели силы в этих лабиринтах, куда не проникали солнечные лучи, где римские свитки хранились подобно сокровищам. Старый мужчина в тоге провел нас в чертог, на стенах которого были высечены имена наиболее влиятельных кланов. Потом подал юношам свитки, относящиеся к Юлиям и Клавдиям, и в сумерках Марцелл и Тиберий прочли перед нами списки мужчин, отметившихся до них. Были принесены тростниковое перо и чернила. Седовласый хранитель записей показал молодым людям, где они должны расписаться. К тому времени, когда мы наконец вернулись на улицу, даже Октавиан успел напустить на себя угрюмый вид.

— Надо бы выстроить что-нибудь более жизнерадостное, — рассуждал он вслух. — Хочешь, Тиберий, это станет первым твоим подношением Риму? Я охотно дам денег на перестройку Табулария.

— Было бы замечательно, — искренне обрадовался приемыш Цезаря.

Мы с Юлией обменялись полными ужаса взглядами. Тут Октавиан подошел к Марцеллу и сердечно хлопнул его по спине.

— Ну а ты? Каким будет твой первый подарок?

— Как насчет нового цирка? — с готовностью отвечал тот.

— Мало ему забав! — усмехнулся Тиберий.

Цезарь недовольно нахмурился.

— Может быть, что-то еще…

Его племянник беспомощно посмотрел на мать и на дядю, пытаясь отгадать их желания.

— А если театр?

Октавиан улыбнулся.

— Уже лучше. — Тиберий стиснул челюсти, а Марцелл облегченно выдохнул. — Театр имени Марцелла. Хорошо, я дам тебе денег…

— А Селена его нарисует!

Все развернулись. Цезарь уставился на меня, затаившую дыхание, бесстрастными серыми глазами. Потом вдруг спросил:

— Сколько тебе лет?

— Нам с братом исполнилось по тринадцать.

— Девочка развита не по годам, — поспешила вставить Октавия. — Она рисовала мозаики для святилища Аполлона, а сейчас работает в Пантеоне вместе с Витрувием.

Ее брат прикрылся ладонью от солнца.

— Почему он мне не сказал?

— Потому что она девчонка, — вмешалась Ливия, — и ее место у прялки.

— Какая разница, если мозаики великолепны? — возразила Октавия. — Витрувий считает, что из Селены определенно выйдет толк.

Цезарь подумал.

— Кстати, где он сегодня?

— Трудится в Пантеоне, — отвечала сестра. — На очереди еще храм Нептуна, Септа Юлия[41], твой мавзолей и мой портик.

Октавиан посмотрел на меня с неожиданным вниманием.