Дочь Клеопатры - Мишель Моран
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На обратном пути к Палатину Юлия прошептала:
— Марцелл с Александром нам никогда не поверят! Говорила я им: идите с нами, так нет же, отправились в цирк!
С появлением воззвания ее страх уступил место восторгу, не омраченному даже тем, что мы не успели сделать покупки.
— Завтра вернемся, — радостно щебетала она, — и покажем им ту самую стену, возле которой чуть не погибли!
— Думаю, жертв было более чем достаточно, — с упреком ответила я.
— И могло бы быть на две больше!
Когда мы вернулись на виллу Октавиана, Юлия всем и каждому прожужжала уши о том, как мы чуть не лишились жизни. За ужином в триклинии она повторила историю от начала до конца.
— Но тут появился Красный Орел и спас нас! — выдохнула она.
Октавиан медленно опустил свиток, на котором писал.
— Что такое?
Беспокойно взглянув на меня, она повернулась к отцу.
— Да-да. Он застрелил быка, когда тот уже мчался на нас. Разве преторианцы не рассказали?
Я заметила, как Ливия от ярости переменилась в лице, но Цезарь остался на удивление хладнокровен.
— А с чего вы взяли, что это был мятежник? — спросил он бесстрастным голосом.
— Да ведь воззвание прикрепили такой же стрелой…
— Молчи! — вне себя прошипел Марцелл.
Октавиан торопливо поднялся с места (видимо, преторианцы сообщили только про обнаруженное жилище Красного Орла, ни словом не упомянув о том, что он сделал для меня с Юлией), пересел к дочери и ласково обнял ее за плечи.
— Значит, это он вас спас?
— От верной смерти, — сказала она. — Правда, Селена?
Я кивнула.
— А ты хорошо его разглядела?
Александр и Марцелл затаили дыхание.
— Я… я не знаю.
— Это очень важно, — вкрадчиво продолжал Цезарь. — Попробуй вспомнить.
Девушка наморщила лоб.
— Да. Кое-что помню. У него сильные руки, а волосы точно лен.
Октавиан встал с места.
— Спасибо, — обронил он. — Завтра купи себе любой шелк, какой пожелаешь.
Юлия улыбнулась, явно гордясь собой.
Вечером у себя в комнате я дала волю злости.
— Дура! Что на нее нашло?
Брат опустился на противоположную кушетку и покачал головой.
— Теперь его жизнь в опасности! — воскликнула я.
— А ведь это может быть человек, к которому она привязана. — Александр подался вперед и понизил голос: — Сегодня Марцелла не было в цирке.
— Как это?
— Мы пошли вместе, потом он спросил, не хочу ли я поразвлечься. Мне показалось, что речь о каких-нибудь блудницах. Конечно же, я отказался. Но Марцелл пропадал так долго, что его не нашли даже Юба с преторианцами.
— Никто из них?
— С нами пошли только семеро.
— И как они поступили, когда он вернулся?
Брат пристально посмотрел на меня.
— Предупредили, что еще одно исчезновение положит конец нашим походам в цирк.
— Похоже, и впрямь разозлились. Но сам-то он рассказал, куда уходил?
Александр развел руками. Лишь теперь я заметила, какие они у него большие и сильные. Брат уже был намного выше меня. Девушки на улицах начинали заглядываться, и Юлия не упускала случая провести по его кудрям, спрашивая, нравится ли Александру ее новая туника. Я попыталась вообразить, каким супругом он станет, но мысль о разлуке была нестерпима. Что, если Октавиан решит вернуть Александра в Египет, а меня оставит при себе? Или того хуже — разошлет нас по разным концам просторного Рима?
Светло-янтарные глаза брата — столь похожие на мои — потемнели от беспокойства.
— Нет, не рассказывал. Ткнул меня локтем в бок и бросил: «Сам знаешь». А вдруг он и есть тот лучник, Селена?
Я припомнила минуту, когда бык помчался на нас и кто-то молниеносно мелькнул на соседнем балконе.
— Волосы золотые… Но лица я не разглядела.
— Может быть, он нарочно притворяется в школе? А на самом деле гораздо умнее, чем кажется?
Я задумалась: недалекий смешливый парень, легкий на подъем… и покачала головой.
— Марцелл достаточно безрассуден, однако мы же видели его почерк. Нет, это кто-то другой.
— Почерк можно подделать.
— Не забывай об учителе Веррии. Он тоже светловолосый.
— Да, но не пропадал сегодня.
— Откуда ты знаешь? Он мог исчезнуть из школы сразу же вслед за нами.
Мы уставились друг на друга при свете масляной лампы.
— Веррий или Марцелл, — произнесла я. — И Юлия предала его.
— Интересно, что сделает Октавиан, если мятежник окажется родным племянником?
Ледяные мурашки ужаса пробежали у меня по спине.
— Казнит его, — с уверенностью сказала я.
Брат закрыл глаза.
— Поговори с ней. — А затем посмотрел на меня полубезумными глазами. — Пусть поймет, что она натворила.
В награду за ценные сведения, полученные от легкомысленной дочери, Октавиан приказал купцам из Остии доставить шелка всех расцветок прямо на Палатин. Девушка пригласила их в атрий к Октавии, где Ливия не могла испортить ей удовольствие. Но прежде чем эта глупышка приступила к покупкам, я оттащила ее в сторонку и рассерженно прошептала:
— Надеюсь, ты представляешь, во что обойдутся твои шелка.
Черные очи невинно округлились.
— Я только сказала правду. Ты видела то же самое. Скорее всего, это раб. Волосы как у любого галла или германца…
— Имеющего доступ на Палатин и на Капри, в меру богатого, чтобы снимать квартиры по всему Риму? Много найдется таких рабов?
— Не понимаю.
— Понимаешь, — жестоко бросила я. — Не настолько же ты глупа. На Палатине есть только двое мужчин, подходящих под описание. Первый — учитель Веррий. Второй — Марцелл.
Юлия заморгала, словно впервые об этом подумала. В ее глазах заблестели слезы.
— Не может быть.
— Почему? Вчера, пока мы ходили по Бычьему форуму, Марцелл куда-то исчез из цирка. Где в это время был Веррий — известно одним богам.
Ее ладонь взметнулась ко рту.
— Нет! Мой отец никогда не станет их подозревать…
— Станет, и еще как. Если не Цезарь — значит, Юба. Он так и не обнаружил вчера Марцелла. А кто у нас передает каждое слово Октавиану?
— Нет! — Юлия даже попятилась. — Это не мог быть мой жених. Почему он мне не рассказал?
Я подняла брови: разве не ясно, учитывая ее вчерашний поступок?
Девушка разволновалась.
— Сдались ему эти рабы! Марцелла интересуют скачки да развлечения…
— А тогда, у храма Исиды? — возразила я. — Он пожалел рабов.
— Случайность! Марцелл слишком глуп и скор на решения.
— И еще он мечтатель, — напомнила я.
— Ну зачем, Селена? Зачем я сказала отцу?!
Я чуть было не пожалела глупышку — такой неподдельный испуг и раскаяние были написаны на ее лице.