Задание Империи - Олег Измеров

Тем временем вагон подкатил к станции "Кремлевская", которая, впрочем, отличалась от "Киевского вокзала" только бордовой отделкой стен. Поднявшись по гранитным ступеням, они свернули вправо и долго шли по длинному тоннелю, заполненному разношерстными пешеходами, над которым что-то постоянно гудело и катилось. Виктор решил, что над ними проходит другая линия метро, но вскоре, когда они поднялись в мир, заполненный золотистым утренним туманом и солнцем, он понял, что ошибся.

Они вышли к Кремлю возле здания, которое Виктор помнил, как Исторический музей; вся Красная площадь была заполнена несущимися автомобилями и автобусами, за исключением полосы, на которой, непривычно близко к центру, расположились Лобное место и памятник Минину и Пожарскому. На уши тяжелым катком давил непрерывный гул моторов, словно по площади, как во время парада катилась тяжелая бронетехника, и в голове отдавалась какофония клаксонов звучания самого немыслимого и разнообразного — как будто каждый водитель подбирал себе свой, как звонок в мобильнике (впоследствии выяснилось, что оно так и было). Мавзолея и трибун, естественно, не существовало, а на шпилях башен, к совершеннейшему удивлению Виктора, сияли восьмиконечные звезды.

— А где орлы-то? — спросил он Лену.

— Как один от ветра свалился, сняли и вместо них поставили Вифлеемские звезды.

Вход в Кремль, как и в прошлой реальности, был через Спасскую башню; мимо часовые они прошли без всякого пропуска, но, как только оказались за стеной, двери сзади тут же захлопнулись, и дежурный офицер схватился за телефон: "Третий пост докладывает… Объект проследовал…". Ступин взглянул на часы и сверил с кремлевскими курантами.

— Ну вот, у нас еще пропасть времени. Виктор Сергеевич, вам доводилось раньше здесь бывать?

— С детских лет, с экскурсиями. В соборах, в Грановитой, в Оружейной…

— У вас там недурственно. Тогда, если не против, пока посидим в сквере на лавочке. Люблю свежий воздух и природу.

— Вы, пожалуйста, объясните мне протокольную сторону. Как держаться, приветствовать, что там вообще положено, что нет. Ну и о чем вопрос, что подготовить.

— Пустое. Держитесь естественно, просто, все эти церемониалы выкиньте из головы, это мешает делу. Легенды тоже выкиньте, он в курсе. На входе в канцелярию попросят сдать оружие, но с этим, думаю, неясностей не будет. Да, мы на встрече не присутствуем, в кабинет вас проведут, так что не заблудитесь.

— А…

— А о чем — даже жандармерия не знает.

— Понятно.

— Да вы не тушуйтесь. Кстати, в Калуге к нам сели наши светила в области радио, разобраться с вечерними записями, утром их, естественно, будить не стали, пусть отдыхают. Знаете, какой их вывод? Стержневые лампы — гениальный выход из положения. Кстати, почему у вас они не нашли широкого применения?

— Появились слишком поздно. Уже транзисторы были. Их использовали в основном в военной и космической технике, потому что устойчивы к радиации.

— Ага. То-есть, эта ваша бомба…

— Да. Так что здесь — в самый раз, начиная от армейских раций и вычислительных машин ракетных комплексов. По крайней мере лет десять нет смысла применять в ширпотребе, а то еще транзисторы из-за них создадут позже.

— Не позже. У нас, по крайней мере, не позже. И еще понравилась ваша мысль насчет комплексного подхода — сразу со стержневыми лампами осваивать другие миниатюрные радиодетали и печатный монтаж, сразу по освоении транзисторов — модули и начинать работать над интегральными схемами. Ну и не разделять по разным ведомствам производство компонент и изделий. Ваше мнение о том, что ставка только на развитие военной электроники в ущерб гражданской и бытовой затормозит прогресс, также нашло полное понимание. Да, у Елены Васильевны, может, какие вопросы?

— У меня сейчас один вопрос — когда нам в лабораторию поставят компьютер? Так что можете спокойно обсуждать проблемы диффузионной сварки в вакууме.

…Коридор канцелярии был совершенно пустым, если не считать часовых и сопровождающего лейтенанта. Виктор подозревал, что к его приходу дали указание посторонним не маячить. Кое-где у окон стояли кадки с хамеропсами.

— Вам сюда, — офицер услужливо открыл одну из обитых черной кожей створок двери. Виктор решительно шагнул внутрь, полагая, что заминка или иное внешнее проявление робости сыграет здесь против него.

— Здравствуйте. К вам можно?

В кабинете стояла тишина. Сам кабинет был в общем-то ничего особенного — два дубовых стола с зеленым сукном, поставленные в виде буквы "Т", шкафы, набитые истрепанными книгами, шторы, портрет императора. Через открытую форточку с площади долетали гудки машин; сквозняк выветривал запах крепкого табака. В потертом и достаточно просиженном коричневом кожаном кресле никого не было. Виктор не знал, стоять ему здесь, ожидая хозяина, или присесть на стул. Да и кабинетик-то был отнюдь не крутой. "На предварительное собеседование, что ли, или инструктаж?"

— Кхм! Мне… сказали сюда пройти… — не совсем твердо продолжил он.

— Здравствуйте, Виктор Сергеевич, — сзади раздался голос, показавшийся неожиданно знакомым.

Виктор обернулся.

Прямо перед ним, в двух шагах, стоял живой Сталин.

23. Смертельное желание.

Вот кого Виктор не ожидал встретить в этой реальности, так это Сталина. Все-таки это не советская власть и большевизм здесь изничтожают в корне, религия — государственная, и даже восстановлен царский престол. Тем не менее это был такой же Сталин, как и в мавзолее во второй реальности, и даже выглядел не слишком моложе. Правда, одет он был не во френч, как на довоенных фотографиях, а в серый мягкий костюм с накладными карманами, напоминавший френч, и в белую рубашку без галстука. Зато пышные усы были, как на портрете. Вблизи в глаза Виктору почему-то бросилось то, что нос у Сталина сильно выступает вперед, подбородок — наоборот, вертикальный и как-то отодвинут назад, а шея крепкая, широкая, как у борца. Волосы были с легкой проседью, а в уголках глаз виднелась сеть морщин.

— Здравствуйте, товарищ Сталин, — машинально вылетела у Виктора фраза из отечественных фильмов про войну.

Сталин остановился, не дойдя до Виктора пары шагов, и внимательно посмотрел на него снизу вверх.

— Разве мы с вами встречались в Смольном? — спросил он голосом с легким акцентом, не оставлявшим сомнений в подлиннике.

— Нет… Так обычно обращались к вам… в нашем мире.

— Хорошо. Обращайтесь так, как вы привыкли. Сейчас это не важно, — он подошел поближе и протянул Виктору руку, Виктор, еще не отошедший от неожиданности, опять-таки машинально пожал.

— Присаживайтесь, Виктор Сергеевич. Прежде, чем мы поговорим о деле, хотелось бы знать, есть ли у вас какие-то вопросы ко мне? Задавайте любые. Мне доложили, что вы проявили себя мужественно при нападении агентов германской разведки, так что спрашивайте прямо.

— Ну… как-то не готовил вопросы.

— А вы спросите о том, что наболело. Не стесняйтесь.

— Товарищ Сталин… — Сталин кивнул, приглашая продолжать фразу, — скажите, вот в России сейчас фашизм или нет? Извините, я просто из другого мира…

— Не извиняйтесь. Прямой вопрос — хороший вопрос. Только вы, Виктор Сергеевич, уже давно дали себе на него ответ. Своей жизнью, поступками. Вы действовали так, как подсказывала ваша совесть человека из будущего. Она вам скажет лучше, точнее меня.

Виктор понял, что по форме ответа нет, но по сути возразить нечего. Наступила пауза. Сталин прошел к своему креслу и сел в него.

— Вы хотите меня спросить, как я, большевик, оказался на этом посту?

— Интересно, конечно, но счел этот вопрос несущественным.

— Почему несущественным?

— Надвигается война, в которой могут погибнуть миллионы… десятки миллионов. На фоне этого…

— Ничего. У нас есть время обсудить и то, и другое.

"Ладно. Похоже, он сам хочет рассказать".

Сталин достал из ящика стола свою знаменитую трубку, подержал в руках, но потом положил на стол. Видимо, не хотел показывать пристрастие к табаку перед некурящим представителем другого мира.

— Чтобы все это понять, надо понять, что произошло в России в семнадцатом году. Я уверен, что и у вас там будут по этому поводу разные мнения. Если бы таблица умножения задевала интересы той или иной власти, ее бы опровергали.

Он снова сделал паузу. Виктор внимательно слушал.

— Разные слои общества видели будущую революцию по-разному. А она пришла такой, какой никто ее не ожидал. Ее сделали не большевики, не эсеры и анархисты, даже не либералы, хотя они первые начинали готовить взрыв. Революция зрела долго. Вы слышали такое слово: народ-богоносец?

— Да, слышал.

— Так вот, народ-богоносец внутренне, глубоко в душе, не признает никакой власти, ни земной, ни даже небесной, потому что он и есть носитель бога, божьей воли и святой правды.