Князь Барбашин (СИ) - Родин Дмитрий Михайлович

Русская рать стала появлятся перед киевскими стенами частями. Сначала проскочила лёгкая рать и сразу принялась грабить окрестности, захватывая тех, кто не успел или не смог скрыться в крепости. Но уже следующий отряд принялся обустраивать осадный лагерь. Вскоре вокруг Замковой горы, жители которого поспешно закрыли все ворота, выросли многочисленные шатровые городки. Русские скакали вокруг стен, иногда стремительно наскакивали, пускали стрелы и сразу откатывались вниз.

Днем тишину нарушал стук молотков. Из леса, срубленного в округе, в лагере мастерили мощные осадные башни и штурмовые лестницы. А по ночам на стенах и карнизах башен замка зажигались сотни факелов и масляных ламп. Это киевляне освещали стены, чтобы предохранить себя от ночных атак. Но первое время русские, казалось, ни о каких атаках и не задумывались. Их силы всё прибывали и прибывали, а в один не самый приятный для осаждённых день на реке показались корабли. Это спускалась с верховьев русская флотилия. Почти сотня стругов и насадов, на которых копошились полунагие от жары русичи, подошли, распустив паруса на попутном ветре, к предместью Киева и выстроились длинным рядом у берега. С них стали разгружаться войска и свозить орудия, и, глядя на эту деловитую суету, киевляне поняли, что время тихой осады кончилось.

Но никакого уныния в городе не наблюдалось. Наоборот, на лицах проступила решимость и вера в победу. А всё потому, что незадолго до этого в город сумел пробраться гонец от князя Острожского. А это значило, что государство не бросило их, как Смоленск, один на один с московским государем.

Что сказать, Острожский вновь умудрился доказать, что он не просто так считался лучшим полководцем княжества. Да, его приближение смогли обнаружить вовремя, но русин в последний момент, бросив тормозящий его обоз, рванул вперёд налегке и смог застать русскую рать врасплох. За два дня до этого киевляне стали тревожить русскую рать дерзкими вылазками и смогли отвлечь на себя основное внимание.

Этот день начался уже привычным сигналом труб, возвестившим о том, что киевская дружина решилась вновь попытать счастья. Вскоре послышался скрип открываемых массивных ворот, опустился подъемный мост на двух мощных цепях, и вниз по склону устремилась конная лава с развевающимися знамёнами в надежде растоптать строящиеся для отражения атаки поместные сотни. Всё было уже вроде привычно, но в этот день что-то явно пошло не так.

Первым сообразил многоопытный князь Ростовский. Наблюдая за атакующей конницей, он вдруг нахмурился.

– А их ведь ныне куда больше, чем в прошлые разы, – громко сказал он, привлекая внимание государя.

– Может они просто поняли, что им не устоять и просто хотят вырваться, – влез молодой Сабуров, пользуясь так сказать, семейным положением.

Ростовский нахмурился ещё больше, и Василий резко осадил родственника:

– Не лезь, Ивашка, поперёд старших. О чём думаешь, князь? – это он уже к своему главному воеводе обратился.

Между тем литвинская кавалерия сшиблась с поместной и используя инерцию разбега потеснила последнюю, словно и вправду собиралась пробиться сквозь русский строй. Князь Ростовский тревожно окинул взглядом окрестности, и вдруг, словно последний мужик-деревенщина, хлопнул себя по лбу ладонью.

– Ах, курва ляцкая. А ну разворачивайте задние ряды, да быстрее!

Оглянувшись, государь и остальные увидали, как из-за холмов вытекает ещё одна рать, собирающаяся ударить аккурат в спину русским. Сомнений не было ни у кого: это пришёл на помощь Острожский.

Малая часть литвинов сразу же бросилась жечь обозы и провиант, а остальные всей своей латной силой ударили по растерявшимся полкам…

Бой был кровавым и длился не один час. Был момент, когда, казалось, литвинам удастся соединиться. Но, всё же попытка деблокирования провалилась, и рать Острожского вынужденно отступила в холмы, а киевская дружина вернулась в город, еле успев захлопнуть ворота перед носом поместной конницы, которая хотела на плечах осаждённых ворваться внутрь.

Однако одной цели Острожский всё же достиг. Теперь осаждающим пришлось больше думать не о штурме города, а об его армии. Он же мог наносить удары в спину, координируя их с вылазками киевской дружины. Это же понимали русские воеводы, а потому полностью сосредоточились на дерзком князе.

Спустя две недели им удалось-таки подловить литвина и навязать тому новый бой. К сожалению Острожского, в этот раз у него было совсем мало пушек, да и были они небольшого калибра, так что устроить артиллерийскую засаду, как это у него получилось под Оршей, Константин Иванович уже не смог. А вот полку князя Ивана Васильевича Шуйского, по прозвищу Скопа, удалось охватить литовское войско сбоку, сбить небольшой дозор и ударить во фланг, резко поменяв весь рисунок боя. Обе стороны понесли существенные потери, но для Острожского они оказались куда более критичны. Поняв, что с оставшимися силами Киев ему не спасти, а вот полного разгрома в следующем сражении, наоборот, не избежать, князь решил отойти вглубь территории и дать войску небольшую передышку. Заодно он продолжил бомбардировать Вильно с требованием выслать всё посполитое рушенье к нему. Ведь северные и западные земли княжества смогли набрать ещё почти семь тысяч бойцов, но паны-рада всё ещё думали, как лучше поступить. Так как многие магнаты больше хотели отбить назад богатые Полоцк и Смоленск, чем отправляться куда-то в тьмутаракань к заштатному городишке.

А тем временем этому городишке приходилось весьма несладко.

Покончив с угрозой от литовской армии, русские вернулись к осаде и начали планомерный обстрел города. Тяжёлые ядра начали разрушать стены и выбивать крепостные орудия, которые мешали русским подойти к стенам, выкашивая воинов гвоздями и рубленым железом. Наконец им удалось обрушить часть крепостной стены, и ближайший к пролому полк ворвался в бывшую столицу Руси, но яростная контратака киевлян выбила его вон, после чего горожане завалили дыру, и русским пришлось начинать всё сначала.

Второй пролом образовался спустя пять дней. Тут же со всех сторон к горе рванулись русские полки. Из замка по ним ударили пушки, окутав стены клубами порохового дыма. Под его прикрытием, словно за дымзавесой, русские, взобравшиеся на гору, полезли на крепостные стены. На их головы посыпался град камней, стрел и просто брёвен. Полился кипяток и горящая смола. Но снизу уже спешили новые полки, подкрепляя собой тех, кто уже сражался на стене и в проломе. Беспрестанный грохот пушек и аркебуз, свист стрел, звон сабель и крики пораженных заполонили все вокруг. Бой, казалось, гремел повсюду. Но русских было больше, и они просто оттеснили киевлян от пролома, в который тут же ринулись новые сотни. Вскоре бой дотянулся до ближайших к пролому ворот, где киевляне попробовали сдержать нападавших, но у них ничего не вышло и вот уже тяжёлые створки распахнулись, впуская в себя новые отряды, после чего часы литовского Киева были сочтены.

Второй раз замок был взят в результате штурма. Ворвавшись внутрь, русские принялись умело зачищать территорию. Оставшихся в живых ратников и прячущихся в панике горожан сгоняли в одно место, где споро вязали верёвками. Среди пленников оказался и киевский воевода с семейством. Укрыться не смог никто.

Киев пал, но остальные цели уже вряд ли могли быть достигнуты. Ведь в ставке великого князя мечтали после Киева обрушиться на запад, до Мозыря и Турова, и спуститься на юг, до Глинска, Черкасс и Полтавы, а теперь, ввиду больших потерь, понесённых от Острожского и при штурме, было решено лишь покончить с Речицей и Пропойском и на этом закончить летнюю кампанию.

А дальше в дело должны были вступить дипломаты…

Симон Ленин, шкипер барки "Конкордия" и внук бравого капитана Братца Ленина, воевавшего с орденским флотом ещё в Тринадцатилетнюю войну, стоя на палубе возле рулевого, молча любовался видом открытого моря. Скрип блоков и плеск волн давно стал для него любимой музыкой, в которую иной раз весьма органично вливался нестройный хор матросских глоток, тянувших одну из длинных песен-притчей. Этот поход выдался скучным, не то, что в мае, когда славные каперы Гданьска атаковали орденский Мемель. Ныне они столь плотно обложили орденское побережье, блокируя всю морскую торговлю крыжаков, что море вокруг казалось безжизненным.