Москва и мертвичи - Андрей Поляков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Агафья расплакалась. Она перегнулась через перила и закричала в пустоту:
– Во мне нет зла! Нет зла, мама! Нет зла!
Почти никто не услышал ее крик. Москва была безучастна, а на смотровой было пусто, лишь продавец в палатке с хот-догами поежился от доносящихся воплей.
Продолжая рыдать, она залезла в сумку и достала дрожащими руками урну. Она была легкой, но сейчас весила, словно тонну. Агафья аккуратно сняла крышку и стала вытряхивать ее содержимое над перилами.
Ветер подхватывал пепел и нес его над столицей – мимо фуникулера и горнолыжного спуска к Москве-реке, к «Лужникам» с величественной подсвеченной ареной, к Хамовникам с элитной недвижимостью, к светящимся небоскребам Сити, огням Третьего кольца и спящим павильонам «Мосфильма». На лице было мокро, падало с неба, текло из глаз, а ветер дул все сильнее, уже сбивал ее с ног и уносил частички Димы все дальше и дальше, в бесконечные районы этого муравейника, населенного людьми и нелюдью.
Скоро урна опустела. Дима растворялся в Москве и сам становился городом, который так любил.
* * *
Из глубин ночи дорогу на столицу разглядывали многие тысячи пар глаз.
В лесах, реках и болотах под Подольском и Кубинкой, Красногорском и Королевым, Балашихой и Долгопрудным собирались они, намерившиеся взять реванш и вернуть себе власть над столицей, а с ней и страной. Иные из них ждали этого часа двести лет. Часа отомстить за годы изгнания, существования под угрозой уничтожения, годы голода, пряток от преследователей и подавленной воли.
Собранные под неизвестными знаменами, никогда раньше не стояли в одном строю калужские водяные и ярославские лешие, курские мавки и воронежские полудницы, волгоградские лихие сестры и саратовские волколаки, среди них и Алексей Хунд, владимирские банники и суздальские кикиморы, тамбовские ночницы и кировские жердяи, примкнувшие к ним московские черные ведьмы, в их рядах Раиса, и тверские козлы.
Среди них было и еще две пары глаз. Сгустившаяся тьма вокруг одних еле слышно шипела и клубилась красными всполохами от ярости. Другие глаза, бледно-серые, очень старые и уставшие, казалось, смотрели почти равнодушно. Третьих, похожих на крысячьи, не было, они ждали в столице.
Все эти глаза смотрели туда, в сторону огромного города, в который их первые группы уже входили и встречали слабое сопротивление от сражающегося на несколько фронтов министерства. Была пасмурная весна, прохожих и автомобилей на улицах почти не наблюдалось, то тут, то там разгоралось пламя пожаров, высоко взлетали клубы черного дыма, и в воздухе чувствовалась гарь. Орлики хищно кружили над городом в поисках добычи, а в подвалах толпы мертвичей раздирали вопивших горожан на куски.
Тот, что с уставшими глазами, наконец махнул рукой, и все огромное собравшееся войско двинулось в сторону Москвы.
Второй акт начался.
Эпилог
Я – это город.
Город – это я.
Мой вечный город беспокойно спит. Кажется, где-то разгораются пожары, но мой сон глубок. Мне снятся монголы и немцы, стрелецкие бунты и кремлевские юнкера, демонстрации и комендантские часы, траур и ликование толп, слезы радости и слезы горя, смерть и новая жизнь, периоды упадка и ударного строительства. Что бы ни происходило, моей крови, москвичей, становится только больше и несется она все быстрее с каждым годом.
Иногда я созерцаю себя. Поутру лечу воробьем вдоль полузаброшенных берегов Яузы, от самых шлюзов, у которых под взглядами статуй сталинского ампира уже заседают рыбаки, а рядом плещутся кораблики очистного флота. Я несусь курьером-велосипедистом к Таганке, где Коммунистический тупик упирается в улицу Солженицына, здесь так тихо по вечерам, но недоброе таится в рассыпающихся усадьбах. Бомжом роюсь в баках захламленного и засыпанного прошлогодней листвой проезда у Большого Устьинского моста, модным редактором лениво пишу о городских новостях в глянцевый журнал, водителем трамвая с пыхтением перевожу ломиком стрелки рельс. Ураганом обрушиваюсь на Красную Пресню и шатаю шпили католического собора, ему не впервой, а потом легким дождичком глажу заброшенный институт на Китай-городе, уже десятилетия он стоит под зеленой сеткой.
Я взмываю и парю над столицей: вот опять перекрыта вечно заплеванная жвачкой площадь Революции, а вот школьники смеются над клоуном у цирка на Цветном бульваре, называя его «памятником Пеннивайзу», не зная, что он действительно опасен. В Нагатинском Затоне еще стонут затонувшие и ненайденные корабли, а жители домов, построенных на месте Ховринской больницы, удивляются недоброй ауре этого места. На Поварской взирает на москвичей Фемида без повязки на глазах, горожане смеются, но те, что с даром, понимают. У «ГЭС-2» так и стоит «Большая глина», и ее никто не называет иначе, как «какашка». Несутся электросамокаты, на Патриарших устраивают дрифт «Феррари», десятки кораблей идут по Москве-реке с тысячами туристов на борту, не подозревая, кто водится на глубине. Парадным строем едут рыжие поливалки, обдавая струями тротуары, свежепомытые машины, велосипедистов и прохожих.
Крысой я забегаю на Даниловский гастрорынок, голубем сижу на голове поэта на Пушкинской площади, бродячей собакой удивленно изучаю памятник Сталину, спрятавшийся за зданием старой Третьяковки.
Иногда поднятым в воздух перышком меня влечет в сторону Дворца пионеров и Воробьевых гор.
И тогда на мгновение я вспоминаю, кто я на самом деле.
А потом наступает ночь.
И снова ведут свой неравный бой агенты МПД.
И снова собирается Черный Кремль, и одна башня воюет с другой.
И мертвые завидуют живым.
Москва, 2023 г.Благодарности
Это моя вторая книга, и она строилась не сразу, почти как Москва. За несколько лет она пережила со мной массу хорошего и плохого, и я никогда не забуду, в какой ситуации писал ту или иную главу. Много раз я был готов бросить это дело. Спасибо себе, что усилием воли сажал себя каждый вечер и писал, писал, писал или смотрел в пустой монитор.
Спасибо моей жене Полине. Ты одно большое вдохновение.
Спасибо маме за поддержку.
Спасибо музе, что приходила.
Спасибо Москве. Столица, я люблю тебя, хоть ты и можешь довести до белого каления. Когда тепло, люблю тебя больше.
Именно жизнь в Москве вдохновила меня на написание этой книги. Все ее загадки и тайны, древние укромные уголки и уютные дворики, широкие проспекты и кривые улочки, гигантские площади и тенистые скверики. Я живу здесь всю жизнь, но все равно нахожу что-то новое, когда гуляю куда глаза глядят по центру, стоит лишь зайти в незнакомую арку или повернуть в переулок, где
