Кровь Рима (ЛП) - Скэрроу Саймон

Катон почувствовал себя пойманным в ловушку ее слов. Она была права. Это было целью политики Нерона здесь, в Армении. Его миссия увенчалась успехом. Теперь оставалось только покинуть Артаксату, как только правление Радамиста станет безопасным.

Он выпрямился и указал на нее пальцем. - Держись от меня подальше.

Она склонила голову набок и пожала плечами. - Как хочешь. Наслаждайся остатком застолья, трибун. Несомненно, наши пути снова пересекутся в другой раз. Доброй ночи.

Она повернулась и с неспеша направилась обратно во дворец. Катон смотрел ей вслед, пока она не исчезла внутри, затем глубоко вздохнул и пошел, чтобы присоединиться к своим товарищам.

*************

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Катон старался держаться подальше от дворца в последующие дни. Поначалу ему было чем заняться. Защитные сооружения редута, построенные за пределами города, были демонтированы, когда владельцы вернулись в свои дома и на работу. Теперь, когда его солдаты удобно разместились, они могли отдохнуть и заняться починкой своего снаряжения. О раненых позаботились в одном из пустых зерновых амбаров дворца, и ежедневные отчеты когортного хирурга обнадеживали. Большинство больных и раненых поправлялись и вскоре вернулись к своим обязанностям. Некоторым повезло меньше: они получили увечье или были серьезно искалечены и уже никогда не смогут вернуться в строй. Их нужно будет списать со службы, когда колонна вернется в Сирию. «Мрачная перспектива для большинства из них», - сочувственно подумал Катон. Некоторые мужчины, огорченные потерей конечности или оставшиеся с изнурительной хромотой, растратят свою выплаченную компенсацию и потратят остаток своей жизни в качестве уличных попрошаек. Другим посчастливится вернуться в семью, и если они будут использовать свои скудные ресурсы, они смогут жить простой жизнью. Это было неплохо, как и для подавляющего большинства в их затруднительном положении. Жизнь в армии была достаточно тяжелой. Но жизнь за ее пределами в таких обстоятельствах действительно могла быть еще более суровой.

Безделье было главным врагом солдат в удобных стойлах конюшен, когда не было необходимости вести кампанию, и Катон приказал сохранить список дежурств, чтобы одна центурия всегда наблюдала со стен акрополя, в то время как другие центурии регулярно проверялись, маршировали и отправлялись в патрули по городу. В то время как рядовые преторианцы ворчали и проклинали его за это, центурионы и опционы не жаловались. Вынужденный досуг когорты был прекрасной возможностью вернуться к барачной рутине Рима с ее периодическими парадами, которой, к их сожалению, не хватало во время похода на Восток. Впервые за несколько месяцев Вторая когорта преторианской гвардии каждое утро выглядела безупречно и тренировалась с точностью до сантиметра во внутреннем дворе дворца.

Катон проводил большую часть времени за мелочами административных задач. Необходимо было распечатать и прочитать завещания тех, кто был заинтересован в этом. Некоторые мужчины оставили свои сбережения для своих семей еще в Риме, и их завещания пришлось отложить до возвращения когорты. Другие оставили свое имущество своим товарищам, и эти завещания можно было исполнить сразу, что принесло заинтересованным лицам небольшие состояния –

деньги, которые быстро спускались в питейных заведениях и публичных домах Артаксаты.

Однако Катону казалось, что в тех случаях, когда он решался прогуляться с Кассием, римские и иберийские войска были среди немногих, кто безудержно наслаждался прелестями города. Настроение людей было подалвенным, и царь Радамист мало что делал, чтобы развеять их страхи. Хуже того, он, казалось, провоцировал его безрассудным весельем. Не проходило и дня, чтобы не казнили другую группу людей, которых обвиняли в сотрудничестве с Тиридатом и парфянами или просто в том, что они не проявили безоговорочной лояльности царю. Катон был свидетелем того, как этих несчастных тащили по улицам к платформе посреди большого рынка, где их одного за другим казнили способом, провозглашенным Радамистом. «Удачливых» просто обезглавливали. Других заставляли вынести бесчеловечные муки сдирания кожи, сожжения и удушения. После этого тела вывозились из Артаксаты и складывались в общую могилу без их голов, которые добавляли к тем, которые уже украшали штыри, которые Радамист приказал установить вдоль городских стен.

Катон мог видеть страх почти на каждом лице, когда он шел по улицам столицы с Кассием, бежавшим рядом с ним. Мало кто осмеливался встретиться с ним взглядом или сделать что-нибудь, что могло вызвать его недовольство, поскольку, будучи римлянином, он считался близким союзником тирана, жившего во дворце. Неизбежно те люди, которые могли себе это позволить, начали покидать город, укладывая свои вещи на тележки и уезжая на фермы, которыми они владели за пределами столицы, или в дома дальних родственников и друзей в других городах и поселениях. Только бедняки не могли позволить себе уйти, но пока они опускали голову и не жаловались, они были в достаточной безопасности. После того, как число отъезжающих стало увеличиваться, Радамист постановил, что любой, кто попытается бежать из столицы, будет рассматриваться как враг и казнен. Что касается тех, кто уже уехал, он объявил, что они тоже предатели, и что их дома и все остальное имущество, оставшееся в городе, будут конфискованы и проданы на публичных торгах, а выручка будет добавлена ​​в царскую казну.

За день до крайнего срока, установленного Радамистом для придворных, чтобы почтить его визитом в качестве символа уважения и верности, Катон отдыхал на своей кровати, глядя через открытые двери своего балкона на далекие горы. Его пес лежал на спине у кровати, Катон гладил его по животу. Хотя разгар лета оставался уже как месяц или около того позади, около полудня было жарко, а на улицах было душно, и Катон предпочитал оставаться в прохладной тени до полудня. Кроме того, это уменьшало его шансы встретить Зенобию. Самая простая мысль о ней вызывала у него тошноту от беспокойства. Она держала его жизнь в своих руках и могла в одно мгновение обрушить на него гнев Радамиста.

До сих пор ни один из вельмож или управителей городов царства не вступил в Артаксату, отреагировав тем самым на ультиматум царя, и ходили слухи, что назревает восстание. Если так, то Катон опасался, что пройдут месяцы, если не годы, прежде чем Радамист окажется в безопасности на своем троне и римляне смогут вернуться в Сирию. Перспектива была устрашающей и удручающей, а настроение Катона было действительно горьким, даже когда он смотрел на поля и холмы окружающего ландшафта на фоне гор, вершины которых все еще блестели от снега.

В дверь постучали, Кассий перевернулся и навострил оставшееся ухо. Мгновение спустя вошел Макрон.

- Тебе лучше поторопиться, господин. В городе назревают проблемы.

Бордель располагался в большом дворе. По одной стороне проходил портик, выходящий на главную улицу города. Напротив находилась таверна со скамейками и столами, установленными снаружи, большинство из которых было перевернуто и окружено разбитыми винными кувшинами и глиняными амфорами. По обе стороны двора тянулись здания с обшарпанными портьерами, закрывающими вход в кабинки, где проститутки занимались своей торговлей. Несколько тел лежало среди перевернутых скамей и столов, а другие, раненые, сидели или лежали поблизости, стонали и кричали от боли.

К тому времени, как Катон и Макрон достигли места происшествия, большая толпа армян собралась на проспекте снаружи, раздались гневные крики и враждебные взгляды были брошены в их сторону, когда два офицера во главе отряда преторианцев прорвались сквозь толпу и вошли во двор. Один из дежурных патрулей сдерживал толпу, и старший опцион с облегчением увидел, что его командир прибыл, чтобы взять на себя ответственность за ситуацию.

- Что, во имя Плутона, здесь происходит? - спросил Катон.