Очерки о проклятых науках. У порога тайны. Храм Сатаны - Станислас де Гуайта

Прежде чем написать эту строфу, Бодлер, несомненно, перечитал объемистое досье суда Экса.

На самом деле, перед парламентом именно этого города испуганные родители Кадьер предъявили иск отцу Жирару…

Но они напали на более сильную сторону: у Жирара было много друзей в самом Парламенте; орден пользовался огромным влиянием, и мнения судей разделились. Когда перешли к голосованию, двенадцать из них приговорили Жирара к костру или к виселице; но двенадцать других разделили между собой оправдательный приговор, дисциплинарные взыскания и заявление о неподсудности. Благодаря равенству голосов, иезуит был просто-напросто отправлен к церковному судье, который его оправдал (1731).

Катрин же возвратили матери.

Эти процессы, как мы уже видели, редко приводили к столь милостивому исходу. Впрочем, следует отметить, что судьи часто испытывали отвращение и поэтому были не расположены проявлять снисходительность. Сколько скандалов и отталкивающих сцен! Сколько копания в грязном белье в ожидании крови!

Ввиду таких злоупотреблений можно понять раздражение Жюля Гарине, увлекшегося фанатизмом противоположного рода: «Единственное средство, — пишет он, — полностью избавиться от одержимости и колдунов состоит в том, чтобы отправить в больницу всех истеричных святош, которые в будущем объявят себя одержимыми… Пока мы не отправим на каторгу экзорцистов, это отродье по-прежнему будет существовать. Средство жестокое, я согласен; но только оно здесь уместно. Для великих недугов нужны великие средства»[423].

Данная глава могла бы на этом и закончиться; но мы просим читателя удвоить внимание и вернуться вместе с нами на несколько столетий назад. Мы станем свидетелями ужасной драмы…

Мы в начале XIV века; наполовину религиозный, наполовину военный Орден, основанный около 1118 года Гуго де Пейном, добился удивительного процветания. Тамплиеры владеют в Европе почти десятью тысячами сеньорий, а их вошедшее в поговорку богатство сосредоточило в своих руках почти неограниченное могущество.

С другой стороны, хотя они делают вид, что уважительно склоняются перед гражданской и религиозной властями, им приписывают замыслы, честолюбивость которых граничите безумием. Наследники — по крайней мере, так они о себе говорят — иоаннитской традиции[424], образующей эзотерическую сущность Христианства, они совершают во мраке и тишине своих командорств необычные, тайные обряды… Одним словом, людская молва, обвиняющая их в колдовстве, называет их нравы нечестивыми. Это последнее обвинение никогда не было основано на неопровержимых доказательствах; но если апологеты Ордена могли справедливо требовать права сомнения для Тамплиеров, им, тем не менее, никогда не удавалось реабилитировать их в ярком свете исторического спора, очистив их память от любых подозрений.

Жюль Гарине так резюмирует обвинения, выдвигаемые против Тамплиеров: «Говорили, что при приеме в Орден вступающего приводили в темную комнату, где он отрекался от Иисуса Христа, трижды плюнув на распятие; что тот, кого принимали, целовал того, кто его принимал, в губы, а затем in fine spinae dorsi et in virga virili[425]; что Тамплиеры на своих генеральных капитулах поклонялись деревянной позолоченной голове с длинной бородой и густыми, обвислыми усами; вместо глаз у нее сверкали два крупных карбункула, искрившихся, словно огонь[426]. Их обвиняли также в том, что они давали обет содомии и обязывались ни в чем друг другу не отказывать…

В Лангедоке три командора Ордена под пытками сознались в том, что присутствовали на нескольких орденских капитулах; что на одном из этих капитулов, проводившемся в Монпелье, согласно обычаю, ночью, была показана голова; что тотчас же появился дьявол в облике кота; что они поклонялись этому коту, добродушно говорившему то с теми, то с другими; что затем пришли несколько демонов в женском облике, и что каждый брат получил свою женщину»[427].

Что бы мы ни думали об этих ошеломляющих обвинениях, стоивших стольким честным рыцарям мученической смерти на костре, мы не можем не отметить мимоходом то сходство, если только не абсолютное тождество, которое существует между подобными сценами (считаем ли мы их реальными или вымышленными) и шабашем колдунов, с одной стороны, как мы его описали в главе II, а с другой — с оргиастическими и одновременно мистическими сборищами, которые во все времена вменялись в вину сектантам диссидентского гнозиса современными авторами, рассуждающими об их ритуалах и мистериях.

Маркиз де Сент-Ив в своей книге, замечательной во многих отношениях, прославляет то, что он называет Миссией Тамплиеров. Он приветствует в них ортодоксов традиционного эзотеризма, представителей социального мира, основателей и вдохновителей тех Генеральных штатов — подлинной попытки синархии, — которые в течение всей нашей истории были бесстрашным и умеренным органом народных требований и напоминали громкий, непреклонный и почтительный голос, исходивший из самих недр нации.

Если дело обстоит так, то Генеральные штаты Тура (май 1308 года) совершили «отцеубийство», отрекшись от Храма и предав Тамплиеров ярости их палачей. Впрочем, со своей обычной лояльностью, г-н де Сент-Ив сам заявляет об этом неопровержимом факте, который станет для поверхностных читателей камнем преткновения его гипотезы: «Единодушие Трех Орденов протянуло Филиппу Красивому железо и огонь…», — читаем мы на странице 216 «Истинной Франции»[428] (том I).

Это не имеет значения. Нам известны примеры того, как сын следует традициям отца, после того как осуждает его; и как творец продолжает жить в своем творении, после того как умирает из-за него. И, чтобы не ходить далеко, св. Петр, трижды отрекшийся от своего учителя Иисуса Христа, стал, тем не менее, первым главой Христианской церкви. Поэтому мы не будем выдвигать подобные аргументы против знаменитого «апостола Миссий».

Каким бы возвышенным ни был отстаиваемый им тезис, нам хотелось бы, для того чтобы сделать его приемлемым, увидеть, что он основан хотя бы на одном достоверном историческом факте. Не вступая в дискуссию в этой области, мы скажем, почему в сфере чистой метафизики этот тезис представляется нам по меньшей мере рискованным.

Рыцари были хранителями общественной и религиозной доктрины. Это исторический факт. Но какой доктрины?

Невозможно обосновать то, что Храм обладал ортодоксальной традицией. Этот знаменитый Орден догматически «запятнан» манихейством. Миньяр, в частности, сопоставил неопровержимые доказательства, подтверждающие это мнение. Эмблематические фигуры, рельефно высеченные на каменной шкатулке из Эссаруа, вещественном доказательстве[429] (среди множества других), которое он детально рассматривает со всей компетентностью и проницательностью, не оставляют никаких сомнений на этот счет. Непристойный мистицизм, свойственный этим диархическим символам, похоже, отличается вполне типичным характером, для того чтобы служить объединяющей чертой, в данном случае, между двумя крупными претензиями, предъявлямыми Тамплиерам: манихейской гоэтией и нечестивым развратом.

Мы включаем в обвинение Тамплиеров только манихейство. Этого более чем достаточно для того, чтобы отказать им в традиционной доктрине триединого, математического синкретизма, или (как превосходно окрестил ее г-н де Сент-Ив) в синархической традиции.

Исконная, абсолютная вражда двух несовместимых принципов — такова суть манихейского догмата; она исключает синархический Тернер и Монаду, из которой эманирует этот Тернер.

Манихейство — это радикальное отрицание принципа возвращения к Единству. Попробуйте создать синтез на подобной основе! Несбыточная мечта: всё равно что пытаться отстроить Вавилонскую башню…

Тамплиеры, как мы сказали, не считались простыми еретиками.

Помимо обвинения в манихействе — несовместимого, по нашему мнению, с собственной доктриной г-на Сент-Ива, которую он великодушно им приписывает, — рыцарям инкриминировали черную магию и содомию.

Это были преступления, каравшиеся смертной казнью в судебной практике средневековья. Впрочем, какими бы тяжкими ни казались они судьям XIV столетия, они были лишь видимостью, на которую ссылались, и поводом для государственного переворота 1307 года. Это следует особо подчеркнуть. Какая прекрасная возможность для короля Франции и для папы, его ставленника, одним махом уничтожить могущество этих гордых защитников трона и алтаря, в сотню раз более опасных, нежели самые заклятые враги, и какой естественный предлог, для того чтобы разделить между собой оставшиеся после них чудесные трофеи!