Очерки о проклятых науках. У порога тайны. Храм Сатаны - Станислас де Гуайта

Передо мной лежит любопытный сборник того времени[412], автор которого пространно рассуждает «О страшном и ужасном колдовстве Луи Гофриди, священника из Марселя» (стр. 43–86). Трудно было бы представить себе все те мерзости и глупости, которыми изобилует этот процесс. Вне всякого сомнения, Гофриди был любовником мадемуазель де ля Палюд; достоверно и то, что он пользовался оккультными средствами для ее соблазнения. Впрочем, это духовное лицо имело скандальную репутацию и, несмотря на всю беспощадность, обрушенную на него судьями и инквизиторами, не представляет никакого интереса.

Я отказываюсь описывать все этапы этого неслыханного дела: одержимость Мадлен, пораженной Беельзебубом, Левиафаном, Асмодеем, Баалберитом и Астаротом, и другой юной монахини по имени Луиза Каппо, в тело которой Князь Синагоги вселил демонов Веррина, Грезиля и Сонельона; экзорцизмы отцов Домпса и Михаэлиса; весьма поучительные проповеди демона Веррина, посланного Господом (sic) с целью обратить и разоблачить Гофриди, то есть сжечь его на этом свете и спасти на том; конвульсии одержимых, приукрашенные отталкивающими деталями, непристойными позами всего тела и спазматическими содроганиями, прерываемыми откровениями, которые вызвали бы стыдливый румянец у Лаис из дома терпимости.

Полагаю, что мой читатель достаточно осведомлен обо всех этих сценах, где бурлеск испуганно соседствует с непристойностью; я считаю, что его любопытство пресыщено до отвращения: если же я ошибаюсь, то пусть он обратится к массивному ин-октаво, опубликованному отцом Михаэлисом под следующим названием: «Удивительная история одержимости и обращения одной кающейся грешницы, соблазненной одним волшебником», в составе «Пневматологии»[413].

Вся первая половина XVII столетия наводнена одержимостью и экзорцизмами, и всякий раз палач с факелом в руке приводит к развязке на костре! Печальная эпоха! Повсюду горизонт багровеет кровавыми отблесками; можно подумать, что целая страна отдана на разграбление. Но эта страна простирается на тысячи лье; народы живут в мире, а отсветы пожаров говорят о том, что верховные суды вершат «правосудие именем Короля».

8 июля 1617 года перед парламентом Парижа предстала супруга знаменитого маршала дАнкра, прекрасная Элеонора Галигай, которая была обезглавлена и сожжена за преступное наведение порчи и колдовство. Помимо того, что было найдено в ее комнате (амулеты, книги с магическими знаками и «рулоны усыпанного звездами бархата для господства над душами вельмож»), было установлено, что она вызвала из Нанси двух монахов-амвросианцев для принесения в жертву черного петуха; не говоря уже о других чарах, которые подробно описывались; этого было вполне достаточно, чтобы погубить маршала. Засыпанная вопросами председателя Куртена, подсудимая заткнула ему рот очень гордой репликой. Когда он спросил ее, каким чарами она околдовала королеву Марию Медичи, у нее хватило наглости ответить: «Мои чары имели ту власть, которой сильные души вечно будут обладать над слабыми».

Выше мы уже сообщали[414], говоря об одержимости, о жалком процессе и жуткой казни кюре де Сен-Пьера из Лудена, Юрбена Грандье, виновного в том, что он не угодил великому кардиналу. Элифас Леви намекает в своем «Ритуале», что в гневе министра, возможно, было нечто большее, чем приписываемая ему злоба на клеветнический пасквиль, вменяемый в вину Грандье: «Кардинал Ришелье, стремившийся к абсолютной власти, всю жизнь искал, но так и не сумел найти Палочку[415]. Его каббалист Гаффарель смог предоставить ему только шпагу и талисманы: таков, возможно, был тайный мотив его ненависти к Юрбену Грандье, знавшему кое-что о слабостях кардинала. Секретные и продолжительные переговоры Лобардемона с несчастным священником за несколько часов до его казни и слова одного друга и доверенного лица последнего, сказанные, когда он шел на смерть: «Сударь, вы толковый человек, не губите себя», дают богатую пищу для размышлений по этому поводу»[416].

После монахинь из Сент-Бона[417] и урсулинок из Лудена наступает очередь францисканок из Лувье.

Дьявол — в женском монастыре. Монахини бредят, извиваются в судорогах и обвиняют двух священников в том, что они их околдовали; один из них еще жив, это Булле; а другой, по фамилии Пикар, умер в 1642 году. Скандал разразился в первые дни следующего, 1643-го, года.

Эти два духовных лица, вне всякого сомнения, были виновны в колдовстве[418], в той же степени, что и бесчестный Давид, прежний духовник монастыря и первый, по всей видимости, кто учредил непрерывный шабаш в этой религиозной общине. Но, как всегда в подобной интриге, бесноватые обвиняли без всякого чувства меры и разумения виновников их печального состояния; они приписывали им всё происходящее, включая то, чего последние не могли ни предусмотреть, ни организовать. Это общее правило всех случаев одержимости, которые я отмечаю в этой главе; поэтому я напомнил лишь для справки об одержимости урсулинок из Лудена, заслуживающей отдельного рассмотрения. В Лудене единственными колдунами были экзорцисты, сознательные или бессознательные виновники разразившихся беспорядков: Юрбен Грандье был невиновен[419].

Очевидно, что Мадлен Баван подражала Мадлен де ля Палюд[420]; вот только ей не удалось счастливо отделаться, поскольку ее признания и грязные рассказы, которыми она их сдобрила, привели к тому, что ее навсегда заключили в сыром ледяном мраке In расе[421].

Но этой ценой она достигла своих целей; 21 августа 1647 года парламент Руана приговорил к сожжению на костре и живого, и мертвого. Могила священника Пикара была осквернена, а Булле, привязанный к тому же столбу, что и труп его сообщника, погиб в огне, после того как его подвергли такому же публичному поношению… И их смешанный прах был развеян по ветру!..

В эту эпоху случаи одержимости множатся, главным образом, в женских монастырях. Во Франции, Англии и Фландрии только и разговоров, что о бесноватых да экзорцистах. Но чтобы обнаружить отголосок великих процессов в Лудене и в Лувье, необходимо перейти к первой трети XVIII столетия. Начиная с 1730 года, Дьявол возвращается вновь; он поднимает большой шум в монастыре Улиуль близ Тулона, благодаря знаменитым похождениям иезуита Жирара и красавицы Катрин Кадьер, его любовницы. Очередное повторение всё тех же скандалов; но на сей раз гнусности достигают кошмарных масштабов. Делается упор на садизме, и невольно вспоминаются «Проклятые женщины», воспетые поэтом:

А эти, ладонку прижав у страстной груди,Прикрыв одеждами бичи, среди дубрав,Стеня, скитаются во мгле ночных безлюдий,С слюною похоти потоки слез смешав[422]…

Прежде чем написать эту строфу, Бодлер, несомненно, перечитал объемистое досье суда Экса.

На самом деле, перед парламентом именно этого города испуганные родители Кадьер предъявили иск отцу Жирару…

Но они напали на более сильную сторону: у Жирара было много друзей в самом Парламенте; орден пользовался огромным влиянием, и мнения судей разделились. Когда перешли к голосованию, двенадцать из них приговорили Жирара к костру или к виселице; но двенадцать других разделили между собой оправдательный приговор, дисциплинарные взыскания и заявление о неподсудности. Благодаря равенству голосов, иезуит был просто-напросто отправлен к церковному судье, который его оправдал (1731).

Катрин же возвратили матери.

Эти процессы, как мы уже видели, редко приводили к столь милостивому исходу. Впрочем, следует отметить, что судьи часто испытывали отвращение и поэтому были не расположены проявлять снисходительность. Сколько скандалов и отталкивающих сцен! Сколько копания в грязном белье в ожидании крови!

Ввиду таких злоупотреблений можно понять раздражение Жюля Гарине, увлекшегося фанатизмом противоположного рода: «Единственное средство, — пишет он, — полностью избавиться от одержимости и колдунов состоит в том, чтобы отправить в больницу всех истеричных святош, которые в будущем объявят себя одержимыми… Пока мы не отправим на каторгу экзорцистов, это отродье по-прежнему будет существовать. Средство жестокое, я согласен; но только оно здесь уместно. Для великих недугов нужны великие средства»[423].

Данная глава могла бы на этом и закончиться; но мы просим читателя удвоить внимание и вернуться вместе с нами на несколько столетий назад. Мы станем свидетелями ужасной драмы…