Уарда - Георг Эберс

Молча выслушал Ани жуткий рассказ старухи.

Всякий человек, хочет он этого или нет, всегда чувствует себя обязанным тому, кто сообщил ему потрясающие, важные сведения. Поэтому везиру и в голову не пришло наказать старуху за ее преступление, – напротив, ему почему-то припомнилась та восторженность, с какой его старшие приятели рассказывали о голосе и красоте певицы Беки. Еще раз взглянул он на старую колдунью и вдруг почувствовал, как у него похолодели руки и ноги.

– Живи себе спокойно, – сказал он наконец. – А когда ты умрешь, я позабочусь о твоем бальзамировании; но только брось колдовство. Ты ведь, должно быть, богата. Если нет, то скажи мне, в чем ты нуждаешься. Правда, я не рискую предложить тебе золото, потому что, как я слышал, оно рождает в тебе ненависть.

– Твоим золотом я готова воспользоваться, а сейчас отпусти меня!

Тяжело поднявшись с пола, она поплелась было к выходу, но Ани остановил ее.

– Скажи, не Асса ли отец твоего сына, маленького Нему, карлика Катути? – спросил он.

Колдунья громко расхохоталась.

– Неужели этот малыш похож на Асса или на Беки? Я его просто подобрала, как и многих других детей.

– Но он очень умен, – сказал Ани.

– Это так! Голова у него полна коварных планов, и он всей душой предан Катути. Он и тебе поможет добиться своего, потому что у него тоже есть своя цель.

– Какая же?

– Он хочет, чтобы Катути стала великой благодаря тебе и богатой благодаря Паакеру, который завтра отправляется в путь с намерением сделать вдовой ту женщину, которой он жаждет обладать.

– Ты многое знаешь, – задумчиво произнес Ани. – Мне хотелось бы задать тебе еще один вопрос, хотя, судя по твоему рассказу, я и сам могу ответить на него. Но, может быть, сейчас тебе открылось то, что было тайной для тебя в молодые годы. Существуют ли действенные любовные напитки?

– Не стану тебя обманывать, потому что не хочу, чтобы ты нарушил данное мне слово, – ответила Хект. – Любовный напиток действует очень редко, да и то только на таких женщин, которые никого еще не любят. Но если ты дашь это снадобье женщине, которая носит в своей груди образ другого мужчины, то оно лишь усилит в ней страсть к любимому.

– И еще один вопрос, – сказал Ани. – Есть ли средства, чтобы на расстоянии погубить врага?

– Конечно, – отвечала Хект. – Люди ничтожные прибегают к помощи клеветы, ну, а люди, имеющие власть, могут заставить других сделать то, чего не хотят делать сами. Мой рассказ тебя взволновал. Мне кажется, ты недолюбливаешь Пентаура. Ты улыбаешься? Ну, ладно. Я все время слежу за ним и знаю, что он теперь такой же красивый и гордый мужчина, каким был Асса. К тому же он удивительно похож на него, и я готова была в свое время полюбить его, полюбить так, как только способно любить мое безрассудное сердце. Странно, не правда ли? Но многие женщины, что приходят ко мне, всем сердцем привязываются к детям бросивших их мужчин; а ведь все мы, женщины, во многом похожи друг на друга. Но я не хочу любить внука Асса, я стану ему вредить и помогать каждому, кто будет его преследовать, ибо Асса мертв, но то, что он мне сделал, будет жить во мне, пока жива я. Так пусть же свершится судьба Пентаура! Если хочешь его уничтожить, то договорись с Нему – он тоже ненавидит его и поможет тебе лучше, чем мои жалкие заклинания и глупые зелья. Ну, а теперь отпусти меня домой.

Несколько часов спустя Амени пригласил везира к себе завтракать.

– Известно ли тебе, кто такая колдунья Хект? – спросил его Ани.

– Разумеется, известно. Она – та самая певица Беки, по которой когда-то все в Фивах сходили с ума. Могу ли я узнать, что она тебе рассказала?

Везир предпочел скрыть от верховного жреца тайну рождения Пентаура, а поэтому отвечал уклончиво. Тогда Амени попросил у везира разрешения сообщить ему об одном деле, в котором, между прочим, замешана и старуха. И он рассказал как нечто давно ему известное подслушанную им несколько часов назад историю, правда, с некоторыми пропусками и изменениями.

Ани прикинулся удивленным и обещал верховному жрецу до поры до времени не выдавать Паакеру тайну его происхождения.

– Это очень странный человек, – сказал Амени. – И может случиться, что он доставит нам немало хлопот, если до того, как сделает свое дело, узнает, кто он такой.

Ураган стих, и небо, утром еще покрытое рваными тучами, начало постепенно проясняться.

Наступило резкое похолодание, но скоро палящие лучи солнца снова накалили воздух в Фивах.

В садах и на улицах валялось немало вырванных с корнем деревьев; множество непрочных хижин и большая часть палаток в квартале чужеземцев были сметены ураганом, а сотни легких крыш из пальмовых ветвей – развеяны по ветру.

Везир вместе с Амени отправился в Фивы, где Амени хотел собственными глазами посмотреть, какие разрушения произвел ураган в его саду.

На реке им встретилась барка Паакера. Они велели окликнуть махора, и Ани приказал ему как можно скорее прибыть к нему во дворец.

Сад верховного жреца не уступал саду махора ни величиной, ни красотой. Владения, с незапамятных времен принадлежавшие его роду, были обширны, а великолепный дом скорее следовало бы назвать дворцом.

Приехав в Фивы, Амени сел завтракать в тенистой беседке вместе со своей все еще красивой женой и миловидными дочерьми. Он ласково утешал свою супругу, просил ее не огорчаться из-за нескольких незначительных повреждений, причиненных ураганом, а девочкам обещал вместо поваленной голубятни выстроить новую, еще более красивую; он шутил с ними, слегка их поддразнивая.

Здесь, в кругу семьи, непреклонный пророк Дома Сети, суровый глава некрополя, был добродушным человеком, ласковым супругом, нежным отцом, страстным любителем цветов и всякой домашней птицы.

Когда он встал из-за стола, младшая дочь повисла у него на правой руке, старшая – на левой, и обе потребовали, чтобы он вместе с ними отправился на птичий двор.

По дороге туда их нагнал слуга и доложил Амени, что его хочет видеть Сетхем – мать Паакера.

– Проведи ее к хозяйке дома, – велел он.

Когда же раб, сжимавший в кулаке щедрую подачку, стал уверять, что вдова старого махора непременно желает говорить с ними наедине, Амени раздраженно сказал:

– Неужели мне нельзя, как всякому человеку, насладиться отдыхом? Пусть госпожа примет Сетхем, там она может подождать меня. Не правда ли, девочки, сейчас я принадлежу только вам, курам, уткам и голубям?

Младшая дочь поцеловала отца, а старшая ласково провела рукой по его рукаву, и, весело болтая, они увели Амени с собой.

А час спустя он пригласил Сетхем в сад.

Нелегко было отчаявшейся и перепуганной матери отважиться на это посещение.

В ее добрых глазах стояли слезы, когда она рассказывала верховному жрецу о том, что тяжким камнем лежало у нее на сердце.

– Ты его духовный наставник, – говорила она. – Ты ведь знаешь, как мой сын чтит богов Дома Сети, сколько делает он им щедрых подношений, даров и жертв. Мать свою он и слушать не хочет, а ты имеешь власть над его душой. Он замышляет что-то ужасное, и если ты не пригрозишь ему карой богов, то он подымет руку на Мена и, быть может… быть может, и на…

– Фараона, – сурово закончил Амени. – Я знаю об этом и поговорю с ним.

– Прими мою глубокую благодарность! – воскликнула растроганная вдова и схватила край одежды жреца, намереваясь приложиться к ней губами. – Ведь ты сам при рождении сына возвестил моему супругу, что он родился под счастливым расположением светил и вырастет для славы и украшения нашего рода и всей страны. А теперь… теперь он безрассудно хочет погубить себя и в этой и в потусторонней жизни.

– То, что я возвестил твоему сыну, неизбежно сбудется, – торжественно произнес Амени, – хотя порой боги и ведут нас, людей, запутанными путями.

– О, как благотворны эти слова для моей измученной души! – воскликнула Сетхем. – Если бы ты только знал, какой ужас терзал мою грудь, когда я решилась пойти к тебе! Но ты знаешь еще не все! Высокие мачты из цельных кедровых стволов, те, что Паакер привез в Египет из Сирии, из далекого Ливана, чтобы на них развевались флаги, украшая ворота нашего дома, нынче на восходе солнца повалил на землю этот страшный ураган.

– Точно так же будет сломлено и своенравие твоего сына, – изрек Амени. – Для тебя же, если ты наберешься терпения, взрастут новые радости.

– Еще раз благодарю тебя! – сказала вдова. – Мне осталось сообщить тебе еще одно. Я знаю, как дорожишь ты временем, когда видишься со своим семейством, и хорошо помню, как ты говорил некогда моему супругу, что здесь, в Фивах, ты чувствуешь себя, как рабочая лошадь, когда с нее снимают упряжь и выпускают пастись на зеленый луг. Поэтому я не хочу тебе больше мешать, но боги ниспослали мне такое странное сновидение… Паакер не стал и слушать моего материнского совета, разбитая горем, удалилась я к себе. И вот, когда уже взошло солнце, меня всего на несколько минут сморил сон. Я увидала проповедника Пентаура, который так удивительно похож на моего покойного супруга лицом и голосом, и будто навстречу ему выходит Паакер, поносит его ужасными словами и в конце концов бросается на него с кулаками. Тут жрец воздевает руки к небу, словно бы для молитвы, точь-в-точь как вчера во время праздника, но, оказывается, он делает это не для молитвы, а для того, чтобы обхватить моего сына и начать с ним бороться. Борьба длилась очень недолго, и вдруг Паакер стал сморщиваться, утратил человеческий облик, и к ногам жреца упал уже не мой сын, а какой-то большой ком сырой глины, из каких гончары выделывают посуду.