Не повторяется такое никогда! - Александр Ройко

— Второй такой же шкаф я, к сожалению, выписать вам не могу. Их не так много и они выписываются только по одному на комнату. Но у меня есть один тоже бесхозный, как вы сказали, шкаф, не учтённый. Он, правда, небольшой, другого цвета и староват. Но он достаточно крепкий и его недолго привести в божеский вид, оклеив тёмной бумагой, а затем покрыть латексом.

Это была неплохая идея. У того же Лукича было много рулонов различной бумаги, но ещё большой выбор её был у заведующего клубом. У него постоянно работали три солдата, которые изготавливали массу стендов, наглядной агитации и вообще украшений для клуба. Они это делали из плотной (плотнее обоев) цветной бумаги с разнообразными узорами и оттенками. Из этой бумаги получались великолепные аппликации, даже картины. Для этого требовался только глаз художника. И такой художник в клубе был среди этих трёх солдат, двое других же были у него просто подсобными рабочими. Глаз и чувство красоты, пропорции у этого солдата были отменные. Он со своими подручными изготавливал такие красочные (из тщательно подобранных оттенков бумаги) аппликации, что ими любовалось всё начальство и даже проверяющие, без которых, наверное, не обходилась ни одна воинская часть. Он даже много работ делал на заказ. Да что там говорить, если он изготавливал красивые коллажи, главным действующим лицом которых был вождь мирового пролетариата В.И. Ленин. И это при том, что для изготовления портретов Ленина требовалось особое разрешение, которое давалось далеко не всем даже известным художникам. У этого же самоучки портреты Ленина получались настолько удачными, что на отсутствие указанного разрешения закрывали глаза проверяющие даже самого высокого уровня.

Андрей к тому времени уже неплохо изучил технологию наклейки такой бумаги. Для этого очищенные фанера, ДСП, ДВП или даже хорошо проструганная доска смазывались слегка разведённым в воде латексом, с помощью которого затем и приклеивался декоративный лист бумаги. Он сразу же хорошо разглаживался, чтобы удалить воздух, после чего сверху сбрызгивался водой из пульверизатора. Через несколько минут этот лист покрывался рябью мелких морщинок, но уже при высыхании бумага очень хорошо натягивалась и разглаживалась. После покрытия сверху тем же латексом, бумага приобретала лаковый блеск и смотрелась очень хорошо.

Андрей поставил новый шкаф вплотную к первому. Поэтому ему нужно было оклеить бумагой только переднюю стенку с дверцей и одну из боковых сторон его. Бумаги для этого нужно было не так уж и много (её Андрей подобрал в клубе), однако сам процесс наклейки занял у него полностью пару вечеров. Шкаф был старой конструкции и его стенки имели углубления, так называемые, филёнки, которые и принесли Андрею много хлопот при наклейке бумаги. Он даже после окончания возни с этим шкафом впервые заночевал в своей комнате. Он ещё ранее выписал у комендантши общежития пару простыней, пододеяльников, подушек и наволочек. Спал он на новом месте довольно крепко и спокойно, из чего следовало, что кровать успешно прошла первое испытание.

От жены регулярно приходили письма, последнее из которых Андрей получил сразу после праздника. Но ничего нового Лера не сообщала. В один из дней при разговоре с Лукшиным, тот поинтересовался у Морозевича сроком приезда жены. На что Андрей ответил, что пока новостей в этом плане нет, и посетовал на то, как ему не хочется снова шастать по берлинскому вокзалу.

— А зачем вам берлинский вокзал? — удивился майор.

— Но жена то туда должна приехать. Это самое, так сказать, известное ей, хотя и заочно, место в Германии. Ведь она здесь ничего не знает. Как она будет блуждать, не зная городов, расписаний поездов, да ещё с вещами. Не во Франкфурте же мне её встречать, это ведь далеко.

— Конечно, не во Франкфурте, но не обязательно и в Берлине. Вы её можете встретить поближе к Стендалю. Ведь есть поезд Брест — Магдебург, который проходит, например, через Гентин, а это примерно в 25 километрах от Стендаля. Я, правда, не знаю, сколько он там стоит. Да и останавливается ли вообще. Но вот в Брандебурге он останавливается точно. Ну, и естественно, в Магдебурге. Но, вообще-то, лучше всего, на мой взгляд, если она будет ехать до Вюнсдорфа. Наши офицеры, да и я — короче, все, и в отпуск и назад, ездят через Вюнсдорф. Там наш вокзал, наши кассы, наши люди — это как-то удобнее. Пусть ваша жена берёт в Бресте билет на поезд? 17/18 Москва — Вюнсдорф. Правда, в Союзе на вагонах пишут Москва — Берлин, но в Бресте знают этот поезд и осведомлены, куда он направляется. Это гораздо удобнее. В Вюнсдорфе он прибывает на отдельный 12-й путь. А от Вюнсдорфа прямой поезд до Стендаля или, в крайнем случае, с пересадкой в Ратенове.

Андрей уже неоднократно слышал о Вюнсдорфе, в котором находился штаб ГСВГ. Но сам он там не бывал, да и о поезде услышал впервые.

— А я ранее как-то и не знал о существовании такого поезда. Никто мне о нём не говорил.

— Вероятно, просто к слову не приходилось. Теперь будете знать. Там во Вюнсдорфе, правда, до сих пор вокзал не достроен, обещают закончить его в этом году. Но поезда ходят регулярно по расписанию.

Андрей поблагодарил Лукшина за столь ценную информацию и помчался в общежитие писать письмо жене. Он написал ей об этом поезде и попросил дать ему две телеграммы: первую о дате выезда из Полтавы, а вторую — из Бреста о том, на который поезд она взяла билет. Почти за двое суток (в Бресте жена будет утром) телеграмма до него точно дойдёт, и он будет знать на какой день ему отпрашиваться с работы и на какой станции Валерию встречать.

Шла уже средина марта, а погода по-прежнему капризничала — то тепло, то холодно. Но после работ в санчасти у Андрея появилось больше времени уделять другим объектам своего хозяйства. Одной из забот начальника теплохозяйства было регулярное обеспечение котельных брикетом. Конечно, завозил брикет не он сам. Завоз брикета осуществлял Лукшин, но вот куда и сколько брикета нужно, заявку ему давал Морозевич. Вот и сейчас Андрей обошёл все котельные и установил, что в некоторые из них пора подвозить брикет. То, на сколько дней хватит той или иной котельной топлива, определялось, конечно же, на глаз. Но и сам Андрей уже научился этим прикидкам, да и кочегары котельных определяли эту норму довольно точно. Последней котельной, которую посетил Морозевич, была котельная под ТЭЧ. В этой котельной, так же как и в котельной, которая обогревала солдатские казармы и подавала горячую воду в баню, служащие не работали. На некоторых должностях кочегаров работали люди, не имеющие никакого отношения к его хозяйству. Но он знал, что такое положение часто можно встретить и в Советском Союзе, это никого не удивляло. Да и было это, в общем-то понятно — гарнизон хоть и не очень большой, но нужны специалисты по многим вопросам, а штатном расписании на них ставки не выделены. Вместо таких работников-призраков хозяйству Морозевича выделялись солдаты. К тому же, частично это могло быть и экономией средств, ведь на две котельные освобождалось как минимум 8 ставок кочегаров, "призраков" же было меньше. Как бы то ни было, но эти две котельные обслуживались солдатами. Причём, в каждой котельной работал всего один! солдат. На первый взгляд, это была жестокая эксплуатация человеческого труда. Однако всё было не так то просто, да и не так уж страшно. Сначала в этих котельных, как рассказывали Андрею, работали по два человека. Но когда одни их них ушли на "дембель", то их напарники сами попросили зам. командира батальона по тылу никого к ним в пару не назначать, они, мол, справятся сами. И справлялись, как оказалось, очень даже хорошо. Как же это получалось? На первый взгляд, тогда солдаты должны были ни есть и ни спать, совсем не отдыхать, круглосуточно обслуживая свои котельные. Но, оказывается, они и ели, и спали, и отдыхали, и находили ещё время заниматься своими будущими дембельскими альбомами и тому подобное. И при этом они были очень довольны такой вот службе. Как же это могло быть? Дело в том, что в этих котельных стояли водогрейные котлы, а потому основной задачей кочегаров было не дать угаснуть огню в топке и вовремя удалить золу. Но на это уходило не так уж много времени. Брикет в топку не нужно было подбрасывать ежеминутно, а потому свободного времени у солдат было достаточно. Подбросив брикет в топку, они спокойно шли в столовую, зная, что за это время в котельной ничего не произойдёт. Кроме того, в каждой котельной был душ, и они могли спокойно мыться в удобное для себя время. Спали они тоже в котельной, оборудовав возле лежаков дымоходов некое подобие кроватей и, таким образом, практически всё время проводили в ней. И за всё время работы этих котельных не было ни одного срыва и не поступило ни одной жалобы, ни одного нарекания на работу этих внештатных кочегаров.

Чем же прельщала солдат такая круглосуточная работа в котельных? А тем, что они не бывали в общей казарме. Не ходили в наряды, на различные срочные работы и, самое главное, они не ощущали на себе такого, к сожалению, не столь уж редкого явления в армии, как "дедовщина". Их никто не трогал, они как бы выпали их обычного солдатского распорядка жизни гарнизона. Они даже в столовую старались ходить после того, как основная масса уже заканчивала приём пищи, чтобы меньше контактировать с "дедами". Лукшин им это разрешил за безупречную работу. При этом эти кочегары пользовались у других солдат уважением и имели свою выгоду. К ним часто обращались с просьбой помыться в котельной в неурочное время или постирать свои вещи.