Число и культура - А. Степанов

Аргументация может быть и конкретнее. О том, что США не намерены покидать новую Европу, свидетельствует, скажем, А.Г.Франк. "В июне 1990 г. бывший редактор "Foreign Affairs" Джеймс Чейс написал в деловом журнале "International Management": "Auf Wiedersehen, США. Европейский вызов станет реальностью" Европа поставила тезис Серван – Шрайбера с ног на голову. Сегодня США боятся экономической силы Европы и страшатся своего относительного экономического упадка" Приближаясь к 1992 г., независимо от того, возникнут или нет серьезные экономические проблемы, произойдет ли мировой спад, нет сомнений, какой будет реакция американцев, картина: крепость Европа, в которой господствуют мощные промышленные группы, способные вытеснить с рынка любого конкурента. Если бы это случилось, риск для США сильно бы увеличился" Вероятность того, что европейцы впоследствии создали бы собственную панъевропейскую систему безопасности, еще больше сократила бы власть и влияние США- Вашингтон до отчаяния хочет остаться в Европе. "США должны оставаться европейской державой в самом широком смысле, в политическом, военном и экономическом отношениях,- – сказал президент Буш" [348, c. 21-22]. Британии же Ла Манш зачастую кажется шире, чем Атлантический океан.

Опираясь на сказанное, займемся подсчетом "околобританских" элементов в упомянутой расширенной системе. В ОБСЕ входят два члена ЕС Британия и Ирландия, а также два представителя североамериканского континента: США и Канада. Всем им знаком опыт пребывания под британской короной, ныне все они – члены НАТО. Вновь четыре элемента! Конечно, трудно говорить в этом случае о региональном ансамбле в строгом смысле слова, но тенденцию нельзя не заметить. Несмотря на географическую, политическую "полуизолированность" Британских островов, не позволяющую сформироваться такому же ансамблю, как на континенте везде, на западных рубежах Европы формируется "квазиансамбль", по-своему связывающий ЕС и Америку.(57) Возможно, к нему следует отнести и одного из членов Британского Содружества Республику Мальту (в ней, кстати, два государственных языка: мальтийский, английский), но, имея в виду незначительность размеров этого государства – 318 тыс. чел. по данным 1982 г., – только в функции "остальных", что не в состоянии нарушить ведущей тетрарности.

Теперь накоплено достаточно информации, чтобы более квалифицированно подойти к вопросу об общей ансамблевой архитектуре Европы, о складывающихся контурах будущего ЕС. Возвратимся к реестру ансамблей. На западе: германский, романский, Скандинавия, Бенилюкс, а также британский "квазиансамбль", лишь наполовину (по списочному составу) принадлежащий Европе и обеспечивающий своеобразную "полуоткрытость" ЕС на Западе. На востоке: Балтия, Вышеградский ансамбль, юго-восточный, югославский и лишь отчасти европейский по своему характеру исламский ("отчасти" относится не только к географии,(58) но и к цивилизационно-культурному фактору, к принятым в данном регионе нормам политических отношений). Несмотря на то, что в каждой из половин Европы формально по пять элементов, один из них обладает отчетливой спецификой "полу", принимая на себя роль, так сказать, медиатора в контактах с Северной Америкой, НАФТА, с одной стороны, и еще неотструктурированным, неустоявшимся исламским миром, его будущими коалициями, с другой. Я не хочу сказать, что по отношению к обоим географически крайним полюсам-ансамблям уместно применить категорию "остальных" (ведь Британия, не будем забывать, – одна из вершин "большой европейской четверки"), но изобрести сходный термин было бы, вероятно, уместно.

В качестве репрезентирующего понятия можно было бы условно – только для данного контекста – использовать слово "тень", учитывая, что через посредство британского ансамбля на ЕС как бы отбрасывается "тень" Северной Америки, а через исламский ансамбль – "тень" большого мусульманского мира (разумеется, и наоборот). В неменьшей мере подошло бы название, скажем, "сустав", или "шарнир", поскольку два упомянутых ансамбля подобны своеобразным гибким сочленениям ЕС с соответствующими смежными блоками: формирующимся североамериканским и, в более отдаленной перспективе, исламским. В сходных ситуациях нередко выступает термин "медиатор", но мы предпочитаем от него отказаться, т.к. иначе пришлось бы прибегать к дополнительным разъяснениям: да, британский ансамбль играет роль "посредника", медиатора в отношениях между ЕС и Северной Америкой, исламский – между ЕС и исламским миром, но в известном смысле и вся Восточная Европа, совокупность ее четырех ансамблей (прибалтийского, Вышеградского, юго-восточного, югославского) суть медиатор между ЕС и СНГ. Тогда мы были бы вынуждены проводить дифференцирующую границу между медиаторами разных сортов. В нашем случае, возможно, уместее применить не менее распространенное и более нейтральное понятие "лимитроф", учитывая, что два интересующих нас ансамбля представляют собой воплощенную, субстантивированную функцию пограничности. Тогда два региональных ансамбля: британский и исламский, – в дальнейшем будут выступать под именем ансамблей-лимитрофов.

Если сказанное кажется убедительным, то пришла пора собирать урожай. Европа отчетливо делится на две части: Западную и Восточную (Центральную). Первая – преимущественный, за считанными исключениями, ареал германских и романских народов, бастион геополитического Запада и, если пользоваться категориями мир-системного анализа, принадлежит ядру капиталистической мир-системы, КМС. Вторая – зона славян, греков, угров, румын, в последние века находившихся в колониальной зависимости от соседствующих великих империй; эта зона более удалена от мировых финансовых и экономических центров и ныне стоит на более низкой ступени модернизации, относится к полупериферии КМС. Каждая из двух частей включает в свой состав четыре легитимных региональных ансамбля и один лимитрофный, т.е. может быть описана формулой "четыре плюс лимитроф". Формула Европы в целом предстает в следующем виде:

лимитроф + четыре ¦ четыре + лимитроф

В итоге общая европейская структура оказывается в логико-числовом отношении зеркально-симметричной (хотя в экономическом плане в настоящий момент наличествует градиент: от более высокого уровня жизни на Западе к более скромному на Востоке; о полной симметрии речь, разумеется, не идет).

Обратим внимание на один частный, но немаловажный момент. В той мере, в какой мы рассматриваем европейскую систему, ее западную и восточную половины в качестве "самодовлеющих", семантически относительно замкнутых единиц, их ансамблевое строение предстает строго кватерниорным, как и предписывается теоретической моделью. Однако в действительности современная Европа – не замкнутая, а открытая система, и это обстоятельство находит отражение в ее архитектуре: функция открытости субстантивируется в дополнительных, лимитрофных, звеньях, чья роль – быть преимущественным носителем связи ЕС со смежными блоками. Складывающаяся Европа интериоризирует, включает в свои рамки не только собственное "ядро", но и "оболочку", оказываясь Европой не только "an sich", но и "f?r sich". Физик в сходной ситуации мог бы вспомнить о феномене "присоединенной массы", лингвист – о приращении тезаврического значения слова или предложения благодаря контексту.

Если иметь в виду чисто логический, семантико-числовой аспект, то что побуждает многочисленные европейские народы, продвигаясь сквозь коллизии, драмы и даже кровь, последовательно структурировать свои отношения таким общим, сквозным, сверху донизу(59) образом? Экзотические версии, наподобие руки провидения или гипотетического мирового правительства, означали бы объяснения obscurum per obcurius (неясного через еще более неясное), вдобавок оказались бы не более, чем нарративом, описанием, но никак не действительным объяснением, т.к. оставили бы за скобками причины, по которым множество различных национальных социумов санкционируют применение к себе одного и того же унифицирующего принципа. Полное впечатление, что перед нами разворачивается результат коллективных действий несколькосотмиллионных масс, воли каждой части которых капризны, стохастически разнонаправленны, но при этом они имеют-таки общую составляющую – рассудок. Как не вспомнить, что мы имеем дело с континентом, отличающимся образованным населением? И значит, все сказанное в Предисловии о рациональном коллективном бессознательном применимо и в настоящем случае. Бессознательный характер находит выражение в частности в том, что человек не отдает себе отчет, насколько он в массе разумен, однако плоды его деятельности в конце концов представляются таковыми.

По мере возможности мы старались избегать в процессе изложения любого – "демократически-прогрессивного" или "пещерного, империалистического" – идеологического крена, интересуясь исключительно бесстрастными числами. Это непросто, поскольку, по справедливому напоминанию С.Золяна, используемый при политических описаниях язык обыкновенно основывается на прагматических, а не информационных или когнитивных факторах [132, c. 96]. Тем не менее, каждый из использованных нами терминов, несмотря на иногда напрашивающийся оценочный довесок (лучше сказать: коннотацию), следует понимать все-таки без него, так сказать, на уровне "незаинтересованности": ведь основная задача заключалась в построении как раз информационного и когнитивного здания.