Парижская жена - Пола Маклейн

Пока мы ждали Скотта и Зельду, Эрнест рассказывал о своей переписке с Шервудом Андерсоном по поводу «Вешних вод», которые только что вышли в Штатах.

— Нужно было ему написать, — сказал он. — Узнав, что повесть вот-вот выйдет, я почувствовал, что хочу рассказать ему, как все произошло и почему я оказался таким сукиным сыном после всего, что он для меня сделал.

— Молодец, Хем, — сказал Джеральд.

— Правильно. Ты ведь действительно так думаешь?

— Ему не понравилось?

— Андерсон ответил, что никогда не получал таких оскорбительных и высокомерных писем, а сама повесть — полная чушь.

— Он не мог так сказать, — вырвалось у меня.

— Да, он сказал, что могло бы получиться смешно, если б вместо сотни страниц в пародии была дюжина.

— А мне она показалась ужасно смешной, — сказал Джеральд.

— Ты же не читал.

— Да, но ты мне ее пересказал, и мне было очень, очень смешно.

Эрнест отвернулся с кислым выражением и поднес к губам стакан с виски.

— И Стайн туда же, — сказал он, переводя дух. — Называет меня дерьмом и очень скверным Хемингстайном и посылает к чертям собачьим.

— О боже, — ужаснулась Сара. — Мне очень жаль.

— Да пошла она куда подальше.

— Послушай, Тэти, не говори так. В конце концов, она крестная мать Бамби.

— Выходит, ему не повезло.

Я знала, что бравада Эрнеста напускная, но было тяжело думать, что из-за его гордыни и переменчивого нрава мы потеряли всех добрых друзей, начиная с Кенли в Чикаго. Льюис Галантьер, наш первый друг в Париже, перестал общаться с Эрнестом, когда тот назвал невесту Льюиса сварливой мегерой. Боб Макэлмон тоже устал от хвастовства и грубости Эрнеста и теперь, увидев нас в Париже, переходил на другую сторону улицы. Гарольд Лоуб так и не оправился от переживаний, перенесенных в Памплоне; ну а возглавляли этот длинный и печальный список утрат Шервуд и Гертруда, которые верили в Эрнеста и много для него сделали. Кого еще он потеряет, думала я, оглядывая освещенный свечами стол?

— Хемми, дорогой! — заорал Скотт, когда они с Зельдой поднялись по ступенькам с пляжа. Скотт был без носков и туфель, брюки закатаны, узел галстука ослаблен, пиджак помят. Он явно изрядно выпил.

— Ты плавал, Скотт? — спросил Эрнест.

— Нет, нет. Я совершенно сухой. Даже во рту пересохло.

Зельда рассмеялась с легкой толикой презрения.

— Вот значит как, Скотт. У тебя во рту пересохло, и поэтому ты только что прочел всего Лонгфелло этому бедняге на пляже. — Ее гладко зачесанные назад волосы украшал приколотый за ухом крупный белый пион. Макияж безупречен, но выражение глаз напряженное и усталое.

— Кто не любит Лонгфелло? — задал Скотт риторический вопрос, с самодовольным видом усаживаясь в кресло; на нашей стороне раздались жидкие смешки. — Дорогая, давай выпьем с этими удивительно эмоциональными людьми. Вот икра. Что бы мы все без нее делали?

— Пожалуйста, помолчи, дорогой, — сказала Зельда, занимая свое место. Она улыбалась нам широкой фальшивой улыбкой. — Обещаю, он сейчас придет в себя.

Подошел официант, принес еще спиртного, и тут же вновь занялся обслуживанием соседнего столика, за которым обедала очень красивая девушка с мужчиной, который по виду мог быть ее отцом.

— Какая великолепная картина, — восхитился Скотт, пожирая глазами девушку. Эрнест толкнул его локтем, призывая остановиться, но тот никак не реагировал.

— Вы не джентльмен, — сказал отец Скотту по-французски и увел девушку внутрь ресторана, подальше от нас.

— Джентльмен — пожалуй, единственное, чем я не являюсь, — заявил Скотт, поворачиваясь к нам. — Я также не так хорош, не так умен и не настолько пьян, чтобы проводить время с такими людьми, как вы.

Джеральд побледнел и что-то шепнул Саре.

— Послушай, Джеральд, старина. Как насчет того, чтобы накормить человека устрицами? Я умираю с голоду.

Джеральд бросил на него ледяной взгляд и снова повернулся к Саре.

— Сара, — попытался Скотт привлечь к себе внимание женщины. — Пожалуйста, посмотри на меня. Ну, пожалуйста.

Но она никак не реагировала, и тогда Скотт схватил со стола стеклянную пепельницу и швырнул ее. Пролетев над плечом Джеральда, пепельница попала в пустой столик за его спиной. Сара вздрогнула. Спасшийся от удара Джеральд заорал, чтобы Скотт прекратил хулиганить. Скотт сграбастал и кинул еще одну пепельницу — та, ударившись о столик, отлетела в сторону и со звоном разбилась.

Казалось, Зельда ничего не замечает, но мы были смущены и испуганы.

— А ну, пойдем, — сказал вдруг решительно Эрнест, подошел к Скотту и, взяв того за локоть, помог подняться. — Потанцуем немного, — с этими словами он увел Скотта с террасы и по ступенькам спустился с ним на пляж. Все смотрели им вслед, кроме Зельды, которая подчеркнуто внимательно изучала живую изгородь.

— Соловей, — сказала она. — Что это было — видение или ожившая мечта?

Арчи Маклиш, откашлявшись, сказал:

— Ну да.

Ада прикоснулась к его кудрявым волосам легко, словно они были стеклянными, а я смотрела вдаль, где темнело черное, как небо, таинственное море. Прошло много лет, прежде чем официант принес счет.

Утром я долго спала, зная, что Бамби в надежных руках Мари Кокотт. Спустившись вниз, я увидела Скотта и Эрнеста, они сидели за длинным столом в нашей столовой, а перед ними лежала стопка копировальной бумаги.

— Скотту пришла в голову отличная мысль, — сказал Эрнест.

— Доброе утро, Хэдли, — приветствовал меня Скотт. — Прости за вчерашний вечер и все остальное. Я просто осел, правда?

— Правда, — сказала я и засмеялась с облегчением и неподдельным теплом. Трезвый Скотт был благоразумным и надежным и еще таким утонченным и благородным человеком, о котором можно только мечтать. Я пошла за кофе и вернулась, чтобы услышать, в чем же заключалась отличная мысль.

— На первых пятнадцати страницах «Солнца» дается автобиография Джейка, история отношений Брет и Майкла, но все это повторяется или раскрывается позже. Скотт предлагает сократить, убрав начальное изложение.

— Мне кажется, это сработает, — сказал серьезно Скотт, склонившись над кофе.

— Я всегда то же самое говорил о рассказах — чем меньше объяснений, тем лучше. Там все и так есть, а если нет, то ничего не изменишь. Описание замедляет действие или совсем его разрушает. А сейчас у меня есть возможность узнать, обстоят ли так же дела в более крупной форме — в романе. Что ты думаешь, Тэти? — Глаза Эрнеста сверкали, он казался очень молодым — как тот юноша, с которым я познакомилась в Чикаго, и потому я улыбнулась, несмотря на то что чувствовала.