Остроумие мир. Энциклопедия - В. Артемов

— Сегодня первое апреля, ваше величество!

Раздраженный император сказал ему:

— Ты, Бутурлин, дурак. И не думай, что я так тебя называю ради первого апреля; я тебя и завтра назову за это дураком.

* * *

Однажды на гауптвахту посадили двух офицеров. Одного из них начальник караула, по приятельству, отпустил погулять, а другой, озлобленный этим, написал донос. Провинившихся офицеров отдали под суд. Николай I после доклада ему этого дела приказал гвардейцев перевести в армию, а доносчику выдать денежную награду, но внести в его формулярный список, за что именно им эта награда получена.

Министр внутренних дел Перовский представил к солидной награде некоего Косинского. Император Николай I при докладе об этом несколько усомнился и заколебался. Перовский же настаивал, расхваливая Косинского и называя его «настоящим бриллиантом» чиновничьего мира. Государь запомнил этот пышный эпитет. Впоследствии тот же Косинский жесточайше проворовался. И вот однажды, когда министр двора представлял императору для выбора массу бриллиантовых вещей, Николай Павлович шутя сказал ему:

— Ты их покажи лучше Перовскому — это настоящий знаток в бриллиантах.

* * *

Когда знаменитая французская актриса Рашель была в Петербурге, она потребовала, чтобы в ложу не пускали более четырех лиц. Об этом узнал император Николай Павлович и однажды, когда он удостоил актрису беседой и она выразила сожаление, что редко видит его на своих представлениях, сказал ей:

— У меня ведь очень большая семья; я рискую оказаться пятым в нашей ложе.

* * *

Однажды на маневрах император Николай I что-то скомандовал, но его команда не была исполнена как следует, и в строю произошла видимая путаница. Государь тотчас подозвал командовавшего той частью, где произошел беспорядок, и потребовал объяснений. Оказалось, что генерал не расслышал слов команды.

— Мой голос слышит вся Европа, а мои собственные генералы его не слышат! Стыдно, генерал! — сказал Николай Павлович.

* * *

Однажды какой-то крестьянин или мастеровой, Иванов или Петров, напился до потери разума в одном из питерских кабаков и начал нестерпимо сквернословить, так что даже целовальнику стадо невмочь его слушать.

— Постыдись ты, — уговаривал он пьяного, — ведь тут царский портрет!

— Что мне царский портрет, плюю я на него! — орал Иванов, очевидно не сознавая, что мелет его язык.

Его, конечно, немедленно препроводили в «теплое» место. Дело приняло скверный оборот— оскорбление величества, и о нем сочли необходимым доложить императору Николаю Павловичу. Но тот только рассмеялся и сказал:

— Объявите Иванову, что я тоже на него плюю, и отпустите его.

— Ну что, доволен ты Анною? — спрашивал император Николай I одного из своих офицеров, которому только что дал орден.

— Сам я доволен, ваше величество, — ответил офицер, — да Анна очень скучает по Владимиру.

— Это ничего, — сказал император, — пусть поскучает подольше, больше будет радости при свидании.

* * *

Однажды государю Николаю Павловичу попался едущий на извозчике пьяный драгун. Сначала пьяный сильно смутился, но потом оправился и, вынув из ножен саблю, салютовал императору.

— Что это ты делаешь, драгун? — спросил император укоризненно.

— Пьяного драгуна на гауптвахту везу, ваше величество! — доложил драгун.

Находчивость драгуна понравилась Николаю, он выдал ему пять рублей и велел ехать домой.

* * *

Во время Крымской войны государь Николай I, возмущенный всюду обнаруживавшимся хищением, в разговоре с наследником выразился так:

— Мне кажется, что во всей России только ты да я не воруем.

* * *

Очевидцы рассказывают такой случай. Как-то государь Николай I приказал князю Волконскому принести к нему из кабинета самую дорогую табакерку. Тот пошел и выбрал первую попавшуюся, подешевле… Государю показалась она довольно бедна.

— Дороже нет, — отвечал Волконский.

— Если так, делать нечего, — отвечал государь, — я хотел тебе сделать подарок, возьми ее себе.

* * *

В 1847 году была учреждена по всей России должность губернских и уездных ловчих, иначе говоря — охотников и егерей.

Дело в том, что под Москвой появилось много волков, которые иногда забегали даже на улицы города. Генерал князь Щербатов, известный не только своей храбростью, но и простотой, попросил позволения у императора Николая I «учредить облавы для прогнания волков в другие смежные губернии».

Николай Павлович, получив такое донесение, рассмеялся и сказал:

— Этак он, пожалуй, своими облавами догонит волков до Петербурга.

После чего и были учреждены должности ловчих для отстрела и уничтожения хищников.

* * *

В начале 1830-х годов, возвращаясь из Москвы, государь Николай Павлович остановился на несколько дней в Твери, ожидая пока пройдет ледоход на Волге, чтобы продолжить путь. Поставщиком для стола государя и его свиты был местный купец-богач, который в итоге подал такой счет, что удивил всех.

— Неужели у вас все так дорого? — спросили купца.

— Нет, слава Богу, такие цены только для государя. Нельзя же ему продавать как обыкновенному обывателю.

Эти слова донесли императору. Он пожелал лично видеть поставщика и спросил его:

— Так ты думаешь, что с меня надо брать как можно дороже?

— Так точно, ваше величество, — ответил купец. — Можно ли равняться в чем-нибудь с вашим величеством нам, грешным рабам? А у нас в торговом деле так заведено, что цена назначается по покупателю…

— Ты, пожалуй, и прав отчасти, но хорошо, что не все в России думают так, как ты. У вас в Твери даже мне жить было бы не по карману.

Счет был оплачен, и Николай Павлович в Твери никогда больше не останавливался.

* * *

В Петергофе в николаевское время проживал старик по прозвищу Нептун. Это был отставной корабельный смотритель и настоящая фамилия его была Иванов. Но кто-то назвал его однажды Нептуном, так за ним кличка эта и осталась.

Однажды Николай I проезжал по Петергофу и увидел, что корова забралась в цветочные клумбы на государевой даче и щиплет там траву. Беспорядок! О чем думает Нептун?

— Нептун!

Нептун вырос как из-под земли и вытянулся во фронт.

— Нептун! Твои коровы в моем огороде ходят, — заметил строго государь. — Смотри, под арест посажу!

— Не я виноват, — угрюмо ответил Нептун.

— Кто же?

— Жена.

— Ну, ее посажу!

— Давно пора, ваше величество!

* * *

Русский хирург Христиан Яковлевич Гюббенет, прославившийся во время Крымской войны 1853–1856 годов, имел брата— киевского полицмейстера, с которым у него были весьма натянутые отношения. Когда император Александр II вскоре после коронации приехал в Киев, ему в числе других профессоров университета представили и Гюббенета.

— А, так это ты брат здешнего полицмейстера? — рассеянно спросил император.

— Нет, ваше величество, — отрезал Гюббенет. — Это не я — его брат, а он — мой.

* * *

Немало позабавил императора Николая Павловича один солдат своей не лишенной остроумия выдумкой. Государь встретил его на Вербной неделе, в те дни, когда в Петербурге идет уличный торг и совершаются массовые гулянья «на вербе». Солдат что-то нес в узелке и спешил. Государь остановил его, полюбопытствовал, куда он идет, что несет, и узнав, что солдат несет продавать «на вербе» собственного изделия табакерки, пожелал их видеть. На табакерках оказался довольно сносно нарисованный портрет Наполеона I. Николай Павлович спросил, почему же он не поместил портрета своего императора. Солдат сказал, что своему тут быть не годится, и, показывая табакерку, сделал такого рода объяснение:

— Когда хотят понюхать табачку, то, первое дело, хлопают по крышке, стало быть, по носу французскому королю. А как понюхал человек, сейчас он должен чихнуть, а чихнул — все равно что здоровья пожелал: здравия желаем, мол, ваше императорское величество. И вот, извольте посмотреть, на этой стороне, внутри, вашего величества портрет.

На внутренней стороне крышки был другой портрет, также совсем неплохой, императора Николая. Государь купил у солдата несколько табакерок, заплатил ему по-царски и потом со смехом показывал и дарил эти табакерки нескольким лицам, рассказывая им о смышленом солдате.

* * *

Однажды император Николай I, встретив на улице французского актера Берне, разговорился с ним. Когда они простились и разошлись, Берне мгновенно попал в канцелярию обер-полицмейстера, потому что, не понимая по-русски, не мог ничего объяснить квартальному, который его допрашивал, по какому случаю государь остановил его. Дело, конечно, разъяснилось, и француза выпустили с извинениями, но с тех пор он начал так явно и видимо избегать встречи с государем, что тому это кинулось в глаза, и он потребовал объяснений: «Что, дескать, вы от меня бегаете?»