Остроумие мир. Энциклопедия - В. Артемов

— Покажи-ка, как ты записал? — полюбопытствовал он, продиктовав лакею эти слова, и прочитал запись, сделанную лакеем: «Карамзин, граф истории».

* * *

Когда М. Н. Загоскин читал первые отрывки из «Юрия Милославского» своим знакомым, все оставались поражены яркой талантливостью этого произведения. Загоскина знали и раньше, знали, что он обладает талантом, но не думали, что его талант так значителен. Кто-то из знакомых простодушно выразил это общее изумление словами:

— Мы от вас, признаться, даже и не ожидали такого великолепия.

— Я и сам не ожидал, — с таким же простодушием отвечал Загоскин.

* * *

Расскажем злую шутку А. С. Пушкина с лицейским гувернером Трико. Этот Трико, гувернер Царскосельского лицея, где воспитывался Пушкин, не пользовался любовью лицеистов. Случилось, что Пушкин с товарищами вздумал погулять в Петербурге; попросились у Трико, а тот не отпускал. Решили этим запрещением пренебречь, но так как опасались, что Трико непременно пустится в погоню, то и обезопасили себя на всякий случай такого рода штукой.

В те времена на шоссе под Петербургом были устроены заставы, около которых проезжающих останавливали, спрашивали имена и записывали их и только после записи пропускали дальше. Озорные лицеисты устроились так, что впереди ехал один из них, потом позади, на некотором расстоянии, другой, а за ним, опять-таки на известной дистанции, Трико, гнавшийся за ними по пятам, чтобы их настичь, вернуть и засадить в лицейскую кутузку.

Итак, подъезжает к заставе первый лицеист, скажем, Пушкин. Заставный чин его останавливает, спрашивает имя.

— Александр Однако. — объявляет Пушкин.

Странное имя, конечно, производит на стража некоторое впечатление, но… мало ли какие бывают имена, особенно в Питере, где такая пропасть иностранцев. «Однаку» записывают и пропускают, не говоря ни слова.

Подъезжает вслед за ним товарищ (кажется, Кюхельбекер). Останавливают.

— Как фамилия?

— Василий Двако!

Впечатление от странности людских имен усиливается. В уме стража заставы, несомненно, совершается сопоставление двух имен: Однако, Двако!.. Но мнительность еще не назрела до степени активного сомнения; Кюхельбекер пропускается. Подъезжает злополучный гувернер.

— Как фамилия?

— Трико.

Теперь уже сомнений никаких! Ясное дело, что это все одна шайка шутников, шалопаев, а может быть, и мошенников. Заставные чины, конечно, горько пожалели, что упустили первых двух: их и след простыл; но зато третий-то уж не уйдет. И несчастный Трико целые сутки просидел на заставе под арестом, пока выяснилось дело.

Плотно покушав и выпив много шампанского на одном обеде, А. С. Пушкин беседовал с какой-то дамой, лицо которой носило чрезвычайно обильные следы оспы. У поэта вырвалось какое-то неловкое словечко, не понравившееся даме, и она осадила его:

— Александр Сергеич, у вас уже начало двоить в глазах.

— Не двоить, сударыня, а рябить!.. — поправил Пушкин.

* * *

Известный собиратель народных песен и сказаний, П. И. Якушкин, страдал одним из наших национальных пороков: пристрастием к спиртным напиткам. Однажды его пригласил на завтрак граф Строганов. Якушкин явился к нему, видимо, навеселе.

— Да вы, как кажется, уже позавтракали? — спросил граф.

— Позавтракать не позавтракал, а чуточку выпил.

— Что же теперь будем делать? — спросил граф.

— Выпьем еще чуточку! — отвечал Якушкин.

* * *

Один из придворных чинов подал императору Николаю I жалобу на офицера, который выкрал у него дочь и без разрешения родителей обвенчался с ней. Николай на жалобе написал: «Офицера разжаловать, брак аннулировать, дочь вернуть отцу, считать девицей».

* * *

Какому-то богатому саратовскому помещику захотелось непременно увидеть государя. Для этого он, недолго думая, прикатил в Петербург. Гуляя около Зимнего дворца, помещик однажды встретил статного, высокого роста мужчину в офицерской форме и плаще и, приняв его за одного из служащих при дворе, просил у него совета, как увидеть государя. Незнакомцу он подробно рассказал при этом о своем общественном, семейном и материальном положении и прочем.

— Я живу сорок лет на свете, — говорил помещик, — но еще не видал нашего батюшку-царя.

Незнакомец спросил, не имеет ли он какого-нибудь прошения к государю. Помещик обозвал его чудаком и повторил, что он приехал единственно за тем, чтобы увидеть государя и по возвращении на родину рассказать землякам о своих впечатлениях.

— А позвольте спросить, кто вы такой?

— Я — русский император, — ответил Николай Павлович, с которым действительно повстречался саратовский помещик.

— Ну, если вы русский, так я, должно быть, китайский император, — захохотав, возразил помещик. — Полно шутить!.. Скажи, брат, откровенно, по-русски, кто ты такой, и посодействуй мне.

Николай Павлович ответил помещику, что он пошутил, что он флигель-адъютант государя и обещал устроить дело. Помещик чуть не облобызал от радости мнимого адъютанта.

— Давно бы так, — сказал он, — ты меня, брат, не стесняйся, я ведь с губернатором знаком.

Государь обещал прислать своего товарища для обозрения Петербурга и окрестностей, а затем и для того, чтоб свести помещика во дворец.

Действительно, на другой день приехал к помещику флигель-адъютант государя и целую неделю показывал ему все достопримечательности столицы, а потом пригласил приехать во дворец к мнимому товарищу. Помещик благодарил, но сомневался:

— Да как же я пойду к нему, если я и фамилии его не знаю.

— Это ничего: подъезжай, брат, прямо ко дворцу и на первый вопрос, кто ты такой, отвечай, что китайский император.

Помещик хохотал и на следующий день был во дворце. Внутренний караул встретил его барабанным боем, отдал ему честь. Помещик испугался, его насилу ввели в кабинет государя, еще неодетого в то время.

— Что вы наделали? — сказал ему помещик. — За такие шутки нас с вами в Сибирь сошлют, и мне не удастся увидеть царя.

— Неужели ты думаешь, что Николай такой строгий?

Помещик стоял на своем.

— Прикажи-ка для успокоения подать водки, — сказал он.

Водку подали. Помещик приободрился, а тем временем государь облекся в полную парадную форму и повел помещика к императрице, которой представил его, сказав:

— Саша, рекомендую тебе нового китайского императора.

Помещик расшаркался, подбежал к ручке и с восхищением говорил, что отродясь не видал такого шутника, но что все-таки боится, как бы не узнал Николай Павлович. Помещик был в духе и вел самый непринужденный разговор с государем и государыней, рассказывая о соседях, о губернской знати, сплетнях, обнаружив чисто русскую душу нараспашку. Подали завтрак, который шел очень оживленно, но в конце официант на какое-то приказание государя доложил: «Исполнено, ваше императорское величество». Тогда помещик прозрел. Он упал на колени и просил у государя прощения.

— Не только не сержусь, но и очень рад. Садись, кончай завтрак, а поедешь к своим, расскажешь, что не только видел русского царя, но даже с ним и его семейством завтракал, — успокоил его государь.

Теперь язык у помещика прилип к гортани. После завтрака он откланялся и уехал к себе в гостиницу. А когда на другой день за ним послали, чтобы он явился во дворец, то его уже не оказалось. Быстро собрав свои пожитки, он укатил в Саратовскую губернию.

* * *

Николай I посетил Дворянский полк. На фланге стоял кадет на голову выше государя. Государь обратил на него внимание.

— Как твоя фамилия? — спросил он.

— Романов, ваше величество.

— Ты родственник мне? — пошутил государь.

— Точно так, ваше величество, — отвечал без запинки молодец-кадет.

— А в какой степени? — спросил Николай, пристально посматривая на кадета.

— Ваше величество — отец России, а я сын ее, — ответил находчивый кадет.

* * *

Император Николай Павлович переживал тяжелейшие в жизни дни: началась трудная для России севастопольская кампания. Первая встреча русских войск на реке Альме с неприятелем была очень неудачна: сражение проиграли, и получивший об этом донесение император был грустен.

В таком настроении ехал однажды Николай Павлович из Зимнего дворца в коляске вместе с генералом Бенкендорфом по Невскому и свернул на Большую Садовую улицу.

Едва только император проехал церковь и кордегардию, направляясь к Измайловскому полку, как из Обуховского проспекта с позвякиванием поддужного подвязного колокольца вылетела на Большую Садовую фельдъегерская тройка с фельдъегерем, на шляпе которого развевался белый султан.

— Ппа-ди! — неистово кричал ямщик на толпы сновавшего взад и вперед люда, очищая дорогу, и во весь карьер мчался навстречу императору.