Всё о Манюне (сборник) - Наринэ Абгарян

Все от первого до последнего ласкового слова.

Глава 9. Манюня узнает все о наших корнях, или Как Каринка с розеткой экспериментировала

Как ведут себя обычно люди, когда сильно болеют? Они стонут, бредят, активно страдают и всячески требуют к себе повышенного внимания. Могут из вредности падать в обморок или для пущего разнообразия проводить досуг в обнимку с фаянсовым другом. Вот как обычно ведут себя люди.

Папу, когда он сильно болел и пугал нас намерением незамедлительно отправиться на тот свет, можно было застать только в одной позе – головой в холодильнике. Потому что чем сильнее он болел, тем больше ему хотелось есть.

– Юра! – всплескивала руками мама. – Тебе что врач сказал? Отлеживаться и пить овощные бульоны. А ты в отместку килограмм колбасы съел. Пюре подъел! Выпил весь рассол из маринада. А теперь фрикадельки из супа вылавливаешь!

Папа быстренько проглатывал очередную фрикадельку.

– Жена! Нашла кого слушаться. Врачей! Они тебе еще не такое насоветуют, ненормальные люди. – Он боком прокрадывался к выходу из кухни, по пути выхватывая из хлебницы полпростыни лаваша. – Я борюсь с заболеванием своими методами. Ты мне не мешай!

Мама теряла дар речи. Будь отец представителем любой другой профессии, его еще как-то можно было бы понять. Но если ты врач, притом врач высшей категории, всю жизнь ездишь в Москву на курсы повышения квалификации и свободное время проводишь, штудируя медицинскую литературу, очень странно слышать от тебя фразу: «Нашла, кого слушаться, врачей!»

– Да если бы доктор сказал – ешь круглые сутки, – ты бы зашил себе рот суровой ниткой! Можно подумать, я тебя первый день знаю! – У мамы от возмущения краснел лоб.

– Много говоришь, женщина. – Папа наспех проглатывал лаваш и, лежа в постели, принимался выклянчивать еду на всю квартиру: – Наринэ, принеси отцу морковки. Морковка – это же диетично? И яблок принеси. Ты моя старшая дочка, ты мне не откажешь, я знаю.

– Одно яблоко? – всовывала я голову в спальню. Папа, сложив руки на груди, скорбно лежал на подушках и глядел так, словно его два дня голодом морили.

– Три яблока. И морковок принеси три. Или пять. Возьми еще хлеба с сыром.

– Хорошо.

– И помидор положи с огурцами. А лучше сделай мне салат!

Папе не повезло с наследственностью – от предков ему досталось тяжелое заболевание – средиземноморская периодическая лихорадка. Ею страдают народы, издревле населяющие средиземноморский регион. Так как медицина справляться с этим недугом так и не научилась, то папа по сей день борется с ним своими методами. Так сказать, клин клином вышибает.

Через день после приступа он выходил на работу. Никакие увещевания, что надо хотя бы еще денек отлежаться в постели, его не останавливали.

– Ну что ты за человек такой! – возмущалась мама.

– Я шикарный человек, жена, и тебе повезло, что встретилась со мной, ясно? – Папа, победно хлопнув дверью, выскакивал из квартиры.

– Вчера только скорую вызывали, – причитала мама, выглядывая в кухонное окно. – Юра, я тебя очень прошу, ты хотя бы на дежурство не оставайся!

– Еще чего! – доносилось уже из гаража, где, перебирая колесами, томилась в ожидании любимого хозяина наша многострадальная «копейка» Генриетта.

– Бердский ишак, – горестно комментировала мама.

Генриетта, победно фыркнув, выкатывалась во двор. На ее лобовом стекле красовалась наклейка с красным медицинским крестом.

Папа вылезал из машины, запирал двери гаража и кидал мимолетный грозный взгляд на наше кухонное окно.

– Носовой волос, – как бы говорил этот взгляд.

Однажды случилось так, что папин приступ совпал с финальной игрой чемпионата СССР по футболу. Днем приехала скорая и сняла отцу боли инъекцией анальгина с димедролом. После такой дозы димедрола люди спят сутки напролет. Папа усилием воли проснулся через три часа, невероятно слабый, но довольный, что в очередной раз оставил лихорадку с носом. До футбольного матча оставался целый час, дом на какое-то время был в полном его распоряжении, поэтому отец решил воспользоваться этим на полную катушку.

К тому моменту, когда вернулась с работы нагруженная пакетами мама, из продуктов в холодильнике осталась только сырая свекла.

– Господи, – только и смогла вымолвить мама.

– Обед я не трогал, – поспешил успокоить ее отец. – Я ж не изверг, понимаю, что вы вернетесь голодные. И хлеба оставил батон. Жена, когда кушать будем?

Мама вытащила из пакета тощую синелапую курицу, добытую с боем в очереди, и спрятала в морозильник. Затолкала ногой под стол картошку с морковкой. Проделывая все эти манипуляции, она смотрела мужу ровно в переносицу и старалась не моргать.

– Юрочка, – молвила мама ласково, по возможности спокойным голосом, – полежи пока. Я сейчас обед разогрею, вон, картошки купила, отварю ее…

– Лучше пожарить, – клацнул зубами папа.

– Хорошо, пожарю. – Мама взяла мужа под руку и, прикрывая спиной полки, вывела его из кухни. «Там еще сахарница, – лихорадочно думала она, – мед и айвовое варенье. Если, конечно, он все это уже не съел».

– Я полежу на диване, – выпятил губу папа, – скоро футбол будут передавать.

– Конечно-конечно. – Мама заботливо накрыла его пледом. – Ты полежи пока, а я пойду обед разогревать.

Она включила телевизор, настроила пассатижами первый канал, поворошила антенну так, чтобы ноги и головы людей на экране сфокусировались в нужных местах. Провела все манипуляции, не отрывая немигающего взгляда от переносицы мужа.

– Так хорошо?

– Да. – Папа сложил на груди руки. Мама припустила к плите. Времени оставалось катастрофически мало – сложенные на груди руки означали, что минут двадцать папа еще продержится. А далее кухню от штурма не спасет уже ничего.

Как говорится, тем временем.

Тем временем мы с Манькой, закончив занятия в музыкалке, отправились в детский садик – забирать Гаянэ и Сонечку. Манька пошла за Гаянэ, а я заглянула в ясли. Прямо в раздевалке, напротив своего шкафчика с красным грибочком на двери, восседала на горшке Сонечка. В руках она держала пустой стакан с разводами кефира на стенках, под носом у нее воинственно вырисовывались белые усы.

– Сестра сегодня решила дожидаться тебя исключительно здесь и исключительно на горшке, – устало вздохнула нянечка тетя Асмик. Она тяжело поднялась со скамейки и отобрала у Сонечки стакан.

– Ну что, малолетний ирод, добилась своего?

– Дя, – радостно кивнула Сонечка.

Тетя Асмик протерла полой халата кефирные усы сестры, подняла ее с горшка, заправила в трусы кофту, а потом натянула колготки аж под самые подмышки. Сонечка мигом спустила колготки и трусы и по новой проделала все манипуляции.

– Отак! – воинственно выпучилась она.

– Сразу видно кровь Пашо, – хмыкнула нянечка.

– А что такое кровь Пашо? – Я вытащила из шкафа курточку сестры.

– Спроси у отца, кто такой Пашо, он тебе расскажет, – вздохнула тетя Асмик, – столько лет работаю в яслях, но с таким упрямым ребенком встречаюсь впервые.

Я взяла Сонечку на руки и, осторожно нащупывая ногой ступеньки, стала спускаться по лестнице. Сестра смотрела мне в лицо влюбленными васильковыми глазами и периодически целовала в щеку.

– Вот и тииии, – радовалась она.

– Как меня зовут?

– Найна.

– Уже лучше.

– Пяхой садик, – нахмурилась Сонечка.

– Ты опять всех доводила? – прокряхтела я.

– Дя.

– Зачем?

– Нинаю.

Манюня с Гаянэ дожидались нас возле ворот.

– Вот и тииии, – снова обрадовалась Сонечка.

– Да, вот и мы. Ты опять всех доводила? – спросили хором Манюня с Гаянэ.

– Дя.

– Зачем?

– Нинаю.

Чуть ли не с первого дня рождения Сонечка демонстрировала поразительную неуступчивость. Бердский ишак – это про нее. Если нам нужно было, чтобы Сонечка отправилась спать, мы говорили – а сейчас Сонечка будет кушать.

– Ня, – хмурилась Сонечка. – Сонуцка хацю баюбайики!

Если надо было, чтобы Сонечка пошла направо, то вся семья как по команде поворачивала налево. Тогда был хоть какой-то шанс добраться до пункта назначения в полном составе.

Вот и сейчас мы хором заверили Сонечку, что идем гулять.

– Ня, – нахмурилась она, – Сонуцка хацю домой!

– Домой так домой, – обрадовались мы, взялись за руки и, притормаживая пешеходное движение по тротуару, направились домой. По центру шеренги топали Сонечка с Гаянэ, по краям гарцевали мы с Манькой.

Дорогу на перекрестке мы всегда переходили особенно осторожно.

– Слева машина, – предупреждала я. Где-то далеко, на горизонте, виднелся автомобиль. Мы терпеливо ждали, пока он проедет. Можно было уже двигаться.