Рыцарь-крестоносец - Рональд Уэлч

Толпа застыла в ожидании. Было так тихо, что даже из дальних рядов можно было услышать легкое позвякивание кольчуг всадников и стук копыт их лошадей по утоптанной земле. Развернув лошадей навстречу друг другу, они неподвижно замерли в седлах. Герольд объявил имена поединщиков, и снова заиграли фанфары.

Длинные гладкие копья опустились параллельно земле, лошади понеслись вперед, всадники, укрывшись щитами, пригнулись в седлах. Стальные подковы лошадей поднимали в воздух облачка пыли, белые плащи развевались на ветру. Толпа разом шумно вздохнула, когда до столкновения осталось лишь несколько ярдов. Копья были угрожающе приподняты вверх: каждый поединщик целился в голову своего соперника.

– Филипп очень сильно открылся! Он очень сильно открылся! – в отчаянии простонал Питер.

– Конечно, открылся! Он знает, что делает. Замолчи! – Твердая рука Жильбера крепко сжала плечо Питера. – Ну, Филипп! Пора! Пора!

В последнюю долю секунды, прежде чем копья вонзились в цель, Филипп слегка натянул поводья. Вышколенный Саладин послушно отвернул в сторону всего на несколько дюймов, может быть, на фут. Но этого оказалось достаточно. Беллем промахнулся, копье его пронеслось мимо. С треском, который был услышан даже в задних рядах зевак, копье Филиппа поразило цель, ударив в шлем со всей мощью сильной руки Филиппа, со всей скорости его быстрого коня. Рука Филиппа дрогнула от отдачи неимоверной силы удара.

Беллем выгнулся в седле, как лук. Ремешки его шлема разорвались, ноги вылетели из стремян, и он начал заваливаться на сторону, в то время как испуганная лошадь, чувствуя неладное, продолжала свой бег. Под громкий звон кольчуги и лязг доспехов Беллем упал на землю. Руки и ноги безжизненно распластались в разные стороны, будто оторванные от тела. Щит Беллема отлетел прочь, покатившись по земле, встал на ребро и, мгновение постояв в таком положении, рухнул на землю и лежал так же неподвижно, как и его хозяин.

Тишину разорвали громкие крики, толпа взорвалась аплодисментами, грохочущими, словно гром. В воздух взвились сотни рук; мужчины, женщины, дети – все кричали, инстинктивно выплескивая наружу напряжение, сковавшее молчанием толпу на протяжении поединка.

Филипп вернулся к своей палатке. Он спешился и увидел сквозь прорези шлема сияющее радостью и торжеством загорелое лицо Льювеллина, снимающего с него шлем.

– Ты сломал ему шею, – с упреком проговорил Жильбер.

– Не думаю. – Филипп отер потное лицо и взглянул на дорожку, где над неподвижной фигурой на земле нагнулось несколько человек. – Лопнули ремешки его шлема, и это спасло его.

Вдруг его окружила толпа улыбающихся лиц, смотрящих на него с почтительным уважением. Граф Глочестерский сверлил его взглядом, в котором сквозило какое-то странное выражение.

– Я никогда не видел такого заезда, – наконец проговорил он. – Чтобы в последнюю секунду изменить направление копья… Как вы это делаете, д'Юбиньи?

– Нужно точно рассчитать время, – ответил Филипп. – И еще иметь коня, на которого можно полностью положиться.

– Больше никогда так не поступай на турнирах, – запальчиво сказал Жильбер. – Ты использовал этот трюк во время поединка с де Молембеком в Акре, и Саладин повернул слишком далеко. Тогда вы оба чуть не промахнулись.

– Но я же не промахнулся, правда? – бодро сказал Филипп. Теперь, когда противник был повержен, все его плохое настроение разом улетучилось.

Они подождали, пока местный эскулап, осмотрев Беллема, не сообщил, что он выживет. Только тогда Жильбер немного успокоился.

– Что ж, все равно он несколько месяцев не сможет шевельнуть шеей, – радуясь, что все закончилось благополучно, проговорил граф и сразу же потащил Филиппа в главную башню.

Филиппа в этот вечер буквально замучили просьбами рассказать о Святой земле. В те времена люди могли узнавать о том, что творится в мире, лишь из уст путешественников. Над высоким столом в трапезной царило молчание, все с неподдельным интересом слушали Филиппа, время от времени перебивая его настойчивыми просьбами описать поподробнее великого Саладина или вытянуть вперед руку, чтобы показать, как близко во время сражений приближались к нему сарацины.

– Значит, в тот раз победил Саладин, – заметила леди де Клер, тонкими пальцами беспокойно вертя кольцо с драгоценным камнем. – А теперь расскажите нам о Дамаске, Филипп. Вы сбежали, как Святой Павел, спустившись по стене, не так ли?

На следующее утро под проливным дождем Филипп выехал из замка в сопровождении сира Джеффри де Шавоса. Дождь продолжал идти и на следующий день, когда вдалеке показался замок Кидвелли. На Филиппе был плащ нового покроя, с капюшоном. «Совсем неплохо», – думал он, трясясь в седле и посматривая на серые нити дождя, разрываемые ветром, дующим с моря, смутно синеющего слева за песчаными холмами.

– Кидвелли! – воскликнул Питер, указывая рукою вперед.

Филипп, которому уже порядком надоел дождь, без особого интереса взглянул на высокие серые стены смотровой башни, виднеющейся сквозь пелену дождя. Но вскоре настроение его улучшилось, стоило ему подумать о горячей ванне и свежем белье. Может быть, в конце концов, Жильбер был прав, говоря, что английский климат не для него. Саладин, кажется, тоже так думал: утопая копытами в клейкой дорожной грязи, он встряхивал красивой головой, и время от времени чихал, вдыхая тонкими ноздрями туманную влагу дождя.

– Мы должны перестроить замок, отец, – в это время говорил Питер. – В Святой земле я очень много узнал о строении крепостей. И Филипп может посоветовать, как сделать лучше.

– Хотелось бы, мой мальчик, – пессимистично откликнулся сир Джеффри. – Но где взять денег?

– Ну, можно использовать деньги, приготовленные на случай, если придется меня выкупать из плена.

Сир Джеффри усмехнулся.

– Этого недостаточно. Но ты можешь начать, если хочешь, – печально согласился он.

В замке их ждал очень теплый прием. Ведь не каждый день сын и наследник поместья благополучно возвращается из крестового похода. Леди Анна де Шавос оказалась высокой, стройной дамой с упрямым подбородком и скрипучим голосом. Ее глаза, неотрывно следящие за слугами, ничего не упускали, и даже ее печальный муж беспрекословно повиновался приказам жены с такой покорностью, что Филипп не мог сдержать улыбки. «Возможно, именно этим и объяснялась постоянная печаль сира Джеффри», – подумал Филипп, когда их с Жильбером проводили в маленькую комнатку на самом верху главной башни.