Дуэль и смерть Пушкина - Павел Елисеевич Щеголев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но ссылкой на Данзаса Долгоруков не ограничивается. «Г. Аммосову неизвестно, что я находился в дружеских сношениях с друзьями Пушкина: гр. М. Ю. Виельгорским, гр. Г. А. Строгановым, кн. А. М. Горчаковым, кн. П. А. Вяземским, П. А. Валуевым; с первыми двумя до самой кончины их, с тремя последними до выезда моего из России в 1859 году. Г. Аммосову неизвестно, что уже после смерти Пушкина я познакомился с его отцом, с его родным братом и находился в знакомстве с ними до самой смерти их».
Из числа друзей Пушкина, поименованных Долгоруковым, исключим князя А. М. Горчакова, — недружелюбие его к лицейскому товарищу Пушкина засвидетельствовано, — графа Г. А. Строганова — исключительно приязненное его отношение к семье Геккеренов известно нам из опубликованных в нашей книге материалов, — и П. А. Валуева — вряд ли Пушкин мог считать своим другом 22-летнего камер-юнкера, делавшего карьеру. 22 мая 1836 года Валуев женился на дочери П. А. Вяземского Марии Петровне. «Валуев уже тогда имел церемониймейстерские приемы и жил игрой, потому что ни жена, ни он не имели состояния», — вспоминала А. О. Смирнова. Семью Валуевых нельзя считать дружественной Пушкину. На Валуеву и Валуева указывал Жорж Дантес-Геккерен как на свидетелей в своем деле против Пушкина. О том, как смотрел кн. П. А. Вяземский на князя Долгорукова, мы знаем из его записи: «не доказано еще (составление пасквиля Долгоруковым), хотя Долгоруков и был в состоянии сделать эту гнусность». Эти слова написаны Вяземским по смерти Долгорукова. О существовании подозрений именно на Долгорукова у графа Виельгорского и Льва Пушкина мы узнаем из воспоминаний добросовестного свидетеля барона Ф. Бюлера. «В 1840-х годах, в одну из литературно-музыкальных суббот у князя В. Ф. Одоевского, мне случилось засидеться до того, что я остался в его кабинете самчетверт с графом Михаилом Юрьевичем Виельгорским и Львом Сергеевичем Пушкиным, известным в свое время под названием Левушки. Он тогда только что прибыл с Кавказа, в обще-армейском кавалерийском мундире с майорскими эполетами. Чертами лица и кудрявыми (хотя и русыми) волосами он несколько напоминал своего брата, но ростом был меньше его. Подали ужин, и тут-то Левушка в первый раз узнал из подробного в высшей степени занимательного рассказа графа Виельгорского все коварные подстрекания, которые довели брата его до дуэли. Передавать в печати слышанное тогда мною и теперь еще неудобно. Скажу только, что известный впоследствии писатель-генеалог князь П. В. Долгоруков был тут поименован в числе авторов возбудительных подметных писем»{149}.
Последняя ссылка — на Л. В. Дубельта, управлявшего III отделением и при допросе Долгорукова в 1843 году по совсем иному поводу не спросившего его об авторстве пасквиля, — наивно несостоятельна, и на разборе ее останавливаться не стоит. Вот и вся фактическая часть оправдания Долгорукова.
15
Один из трех слушателей рассказа графа Виельгорского о дуэли и о кн. Долгорукове, составителе подметных писем, кн. В. Ф. Одоевский оставил и свое свидетельство об этом князе, до сих пор в литературе неизвестное. Позволю себе остановиться на индиценте Долгоруков — Одоевский несколько подробнее.
В 1860 году в № 1 своего журнала «Будущность», вышедшем 15 сентября, Долгоруков напечатал статейку-«Министр С. С. Ланской». В примечании Долгоруков дал язвительнейшую характеристику князя В. Ф. Одоевского, женатого на Ольге Степановне Ланской, сестре министра Сергея Степановича. До Одоевского сначала дошли только слухи об этой выходке. В октябре месяце 1860 года он записал в своем журнале{150}: «Говорят, что в журнале кн. Долгорукова (bancal) «Будущность» он об’являет, что я сделался придворным царедворцем, но, впрочем, не по моей вине, но по самолюбию жены! — что Серг. Степ. проиграл все свое состояние на девицах и румянах».
Но наконец он и сам прочитал и статью, и примечание, посвященное ему. Оно возмутило и взорвало Одоевского. Он переписал в дневник текст статейки, и, переписывая, в скобках в своих замечаниях дал выход чувству гнева, им овладевшему. Привожу полностью запись Одоевского: разрядкой набраны слова, им подчеркнутые, а в прямых скобках приписки к тексту самого Одоевского:
«В «Будущности» кн. Петра Долгорукова (1860, № 1-сен., стр. 15) посвящена мне следующая любопытная статейка (стр. 6 в прим.):
«Князь Одоевский, ныне единственный и весьма жалкий представитель древнего и знаменитого рода князей Одоевских, личность довольно забавная! В юности своей он жил в Москве, усердно изучал немецкую философию; кропал плохие стихи [неповинен]. Производил неудачные химические опыты [т. е. учился химии] и беспрестанным упражнением в музыке терзал слух всем своим знакомым. В весьма молодых летах он женился на Ольге Степановне Ланской, старше его несколькими годами, женщине крайне честолюбивой [!]. Она перевезла мужа в Петербург, и до такой степени приохотила его к петербургским слабостям и мелким проискам [!], что при пожаловании своем в камер-юнкера Одоевский пришел в восторг столь непомерный, что начальник его, тогдашний министр юстиции Дашков [никогда в юстиции не служил,] человек весьма умный, сказал: вот однако к чему приводит немецкая философия! [Экий вздор — я не ожидал моего камер-юнкерства и когда выразил мое удивление Дашкову, он мне сказал: Que voulez vous — c,est une conyenance[67]]. Одоевский бросался на все занятия [виноват]; давал музыкальные вечера [которые брали приступом]; писал скучные повести [может быть, только их нет уже в торговле и все они переведены на все языки] и чего уже не делал [даже не пускал к себе в переднюю таких негодяев, как Петр Долгорукий]! По выходе его пестрых сказок знаменитый Пушкин [тот самый, к которому анонимные письма писал тот же Долгоруков, бывшие причиной дуэли] спросил у него [я тогда вовсе и не был еще знаком с Пушкиным]: «когда выйдет вторая книжка твоих сказок?» [мы с Пушкиным были на вы]. «Не скоро, — отвечал Одоевский, — ведь писать нелегко!». — «А коли трудно, зачем же ты пишешь?» — возразил Пушкин [такого разговора не было вовсе — и не могло быть — Пушкин сам писал с большим трудом, в чем сам сознавался и чему доказательства его черновые стихотворения — Пушкин уважал меня и весьма дорожил моими сочинениями, и печатал их с признательностью в «Современнике»]. Ныне Одоевский между светскими людьми слывет за литератора, а между литераторами за светского человека. Спина у него из каучука [ну уж этого никто на Руси, кроме подлеца, не скажет] — жадность к лентам и к придворным приглашениям непомерная [ну уж убил бобра] и, постоянно извиваясь то направо, то налево, он дополз
