Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров - Виктор Мережко

Извозчик с интересом повернул к ним голову. Она счастливо улыбалась.

— Здравствуй, Володя.

— Чего явилась?

— Тебе здесь рассказать или, может, пригласишь в дом? — с улыбкой спросила воровка.

— Здесь! Говори, зачем приехала?

Сонька потянулась к нему, но он резко отбросил ее руку.

— Катись отседова!

Лицо женщины стало злым:

— Пригласи в дом, там поговорим.

— О чем?

— Услышишь. Пригласи в дом!

— Дом еще не достроен!

— Пригласи в недостроенный. — Сонька не сводила с него остервенелого взгляда. — Я тащилась сюда за тысячи верст не для того, чтобы получить пинка под зад!

Кочубчик беспомощно огляделся, увидел насмешливо-испуганное лицо извозчика и нехотя протянул воровке руку.

— Вылезай.

Она вышла из повозки, насильно взяла Володю под локоть и повела в сторону строящихся хором.

Кочубчик остановился посередине комнаты, в упор смотрел на гостью. Стены комнаты были уже отделаны, оконные рамы со стеклами придавали ей довольно жилой вид, а завезенная мебель позволяла здесь спать и обедать.

— Ну, говори!

Она огляделась, полуутвердительно заметила:

— Один живешь…

— Пока один. Что еще?

— Говорят, из города возишь девок?

— Обо мне многое говорят.

— Может, покормишь?

— Не до того. Рабочие ждут.

Сонька подошла к нему поближе, улыбнулась, снова попыталась обнять, и снова Кочубчик оттолкнул ее.

— Не надо этого! — Раздраженно поинтересовался: — Зачем явилась? Я тебя звал?

— Сама приехала. — Сонька по-прежнему нежно смотрела на него. — Я, Володя, беглая.

— Догадался. И на что, интересно, надеешься?

— На тебя.

Вор хохотнул, мотнул головой:

— Один раз ты уже понадеялась.

— Я помню, Володя… Дом строишь на какие деньги?

— А тебе-то что?

Лицо женщины вновь стало жестким:

— Сколько тебе заплатили за меня?

— Ты с этим приехала?

— Я приехала увидеть тебя, а ты гонишь меня, как собаку!

— А ты собака и есть! Беглая причем! Пошла, геть! — Кочубчик неожиданно схватил воровку за одежду, поволок к выходу. — Катись, паскуда, пока городовому не сообщил!

Сонька вырвалась из его рук, силой заставила остановиться.

— Володя… Послушай, Володя! Я по любви приехала! Жить не могу!.. Даже с каторги бежала из-за тебя! Чуть не подохла по пути! Пойми ты это, Володя!

— Не понимаю! — заорал он ей в лицо. — Потому что ты никто мне! И беги отсель, пока не поздно! Клянусь, возьму грех на душу и сообщу в полицию!

Воровка отступила на шаг, шепотом спросила:

— Неужели сообщишь?

— Вот те крест, ежели не сгинешь. — Кочубчик неожиданно перекрестился.

— И не жалко?

— Себя жалко.

— А крестишься почему? Выкрестом стал?

— Я теперь, Сонька, уважаемый везде человек. Помещик! И не смей мешать мне! Всякому, кто станет на дороге, сломаю хребет! А тебе в первую очередь.

Воровка помолчала, глядя себе под ноги, направилась было к выходу, затем вдруг схватила небольшой топор, вогнанный в бревно, и с криком ринулась на Кочубчика. Он успел увернуться, ловко выбил у нее топор и повалил на пол. Затем скрутил ее и поволок к двери. Со всей силы вытолкнул за порог и крикнул кому-то:

— Николай! Васька! Гоните эту падаль отсюда! Воровка она!

Двое дюжих рабочих немедленно подхватили ее и потащили к воротам. Несмотря на то, что женщина вырывалась и кусалась, довели до ограды, оставили ее здесь, сильно толкнув при этом. Сонька упала в грязь, на глазах пораженного извозчика медленно поднялась и побрела к бричке.

На обратном пути лошади бежали ходко. Извозчик, подпрыгивая на выбоинах, устало дремал на облучке, Сонька сидела под навесом нахохлившись, тяжело глядя на густой, налитый весенней зеленью лес.

Поезд подали к отправлению, к нему со всех сторон потянулись пассажиры.

Сонька покинула бричку, с торопливой оглядкой заспешила к составу. Нашла свой вагон, отдала проводнику билет, и в это время ее под руки взяли два крепких господина в штатском.

— Госпожа Софья Блювштейн?

Она было дернулась, но быстро оценила ситуацию и представилась со своей обаятельной улыбкой:

— Совершенно верно, господа. Софья Блювштейн.

Допрос вел пожилой сухой следователь. Он что-то отмечал в бумагах, время от времени бросая на задержанную любопытный взгляд. Наконец закончил писанину, со вздохом распрямился:

— Будем говорить начистоту или парить мозги?

Сонька улыбнулась.

— Начистоту.

— Фамилия?

— Софья Блювштейн.

— Она же Сура Шейндля Соломониак, госпожа Софья Сан-Донато и многое другое. А в итоге Сонька Золотая Ручка?

Воровка удивилась хорошей осведомленности следователя, с уважением склонила голову:

— Все верно.

— Как давно вы бежали с каторги?

— Не могу знать, господин следователь. У меня при себе не было ни календаря, ни часов.

— Цель побега?

— Увидеть дочек.

— Место их проживания?

— Санкт-Петербург.

— Что привело вас в Смоленск?

Сонька улыбнулась.

— Думаю, вы догадываетесь.

— Я обязан услышать ответ.

— Желала увидеть любимого человека.

— Он живет в Смоленске?

Воровка рассмеялась:

— Господин следователь, мы же договорились не парить мозги.

Тот понимающе усмехнулся, заглянул в бумаги.

— Откуда вам стало известно, что господин Владимир Кочубей, он же Володя Кочубчик, проживает в Смоленской губернии?

— Он — вор, А воровской след зимой не замерзает, весной не тает.

— Господин Кочубей доложил, что вы пытались его убить.

— Пыталась. Но не убила. Жаль.

Следователь помолчал в задумчивости, поднял на воровку усталые, сострадающие глаза.

— Вам, госпожа Блювштейн, грозит пожизненная каторга. И не где-нибудь, а на Сахалине. Оттуда вы не сможете сбежать ни к дочерям, ни к любимому.

— Почему?

— Сахалин. Туда можно добраться только морем. Полгода — морем. Пароходом!.. А оттуда дороги нет. Только в ящик и к Господу Богу.

Сонька пожала плечами.

— Вам сколько лет, господин следователь?

— Пятьдесят один. А в чем дело?

— В том, что люди в таком возрасте могут ошибаться. Я, господин следователь, бессмертна. И вы убедитесь в этом.

Карцер был узкий, холодный, сырой. Время от времени по полу пробегали крысы, с потолка капала вода, по стенам ползали мокрицы. Свет падал лишь от крохотного зарешеченного окошка, за которым была тишина и лишь гулко отзывались медленные шаги надзирателя.

Сонька не спала. Услышала, как возле ее двери надзиратель остановился, заглянул в оконце.

— Тоже не спится? — бросила Сонька.

Тот не ответил, шаги неспешно удалились.

Воровка подошла к двери, прислушалась. Вскоре шаги вновь стали приближаться, в окошке появился подбородок молодого мужского лица, Сонька позвала:

— Как вас зовут?

— Не положено, — ответил молодой ломающийся голос, и шаги опять затопали дальше.

Сонька тяжело вздохнула, вернулась к каменному лежаку, на который было брошено грязное рядно. В это время в окошке снова возник подбородок надзирателя.

— Почему не спите? Скоро побудка.

— Кровать неподходящая, — засмеялась Сонька и спросила: — Как тебя зовут?

— Вам зачем?

— Скучно. Одиноко. Знаешь, каково сидеть в сырой камере? Хочется поговорить.

— Ну, Василий.

— Тебе сколько лет, Василий?

— Двадцать один.

— Молодой. Из местных?

— Коренной из Смоленска.

— Давно служишь в остроге?

— Как год уже… — Василий замолчал, затем быстро сообщил: — Проверка! Старший караула! — И зашагал прочь от камеры.

Соньке было слышно, как о чем-то переговаривались встретившиеся надзиратели, затем дверца ее окошка приоткрылась, и мрачный голос спросил:

— Госпожа Софья Блювштейн?

— Я.

— В семь утра быть готовой к следователю.

— Я всегда готова.

Надзиратели ушли, воровка улеглась на лежак, попыталась уснуть. В это время дверца окошка приоткрылась, и все тот же молодой голос позвал:

— Госпожа Блювштейн?

Сонька поднялась, подошла к окошку.

— Ступай отсюда, Василий. Накажут.

— Я мигом!.. А вы правда та самая Сонька Золотая Ручка?

— Тебе зачем?

— Вся тюрьма о вас говорит.

Сонька рассмеялась грудным интригующим голосом:

— Ты, мальчик, держись лучше подальше от меня. Это к добру не приведет.

— А я уже не мальчик, — обиделся надзиратель.

— Не мальчик, но и не мужчина еще. Иди себе, а то, не дай бог, начальство увидит.

Воровка вернулась на место, слышала, как Василий некоторое время потоптался возле камеры и зашагал прочь. Сонька усмехнулась.

Следователь был все тот же и вел допрос в своей неторопливой и чуть ли не проникновенной манере.