Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров - Виктор Мережко

— Простите, я нечаянно.

Они пересекли Невский, остановились друг против друга.

— Я бы желал с вами встречи, — сказал князь.

— Я тоже.

— Могу ли я оставить вам свою карточку?

— Буду благодарна.

Мужчина прошелся по карманам, но бумажника не обнаружил.

— Кажется, я забыл бумажник в карете, — виновато произнес он. — Будете любезны, подождете, пока я вернусь?

— Не стоит. — Нежно взяла его за руку Сонька. — Завтра в это же время я буду ждать вас.

— Ваше имя?

— Софья.

— Значит, Софья, на этом месте?

— Именно на этом месте.

Князь поцеловал ей руку и заспешил к своей карете, уворачиваясь от несущихся по проспекту экипажей, повозок и фаэтонов. Сонька смотрела ему вслед и поднимала руку, когда он оглядывался.

Воровка дергала за шнурок звонка, но никто не выходил. Она в задумчивости постояла перед дверью какое-то время и позвонила в соседнюю квартиру. Из нее вышла немолодая дама и поинтересовалась:

— Вам кого?

— Профессора из этой квартиры… Блювштейн. Звоню, никто не открывает.

— Никто и не откроет.

— Почему?

— Жена профессора давно умерла. Сам он — почти год тому.

— А ребенок? У них была маленькая девочка.

— Михелиночка?

— Да, Михелиночка.

— Ее сдали в сиротский приют.

Сонька была ошеломлена.

— В какой?

— Точно не скалу, но где-то на Петроградской стороне. — Соседка с интересом смотрела на странную женщину. — А вы кто им?

— Я? Родственница. Приехала вот проведать, а у них никого.

— Попробуйте найти Михелинку. Хотя что вам от нее? Девочка маленькая, всего-то пяти лет.

Здание, где размещался сиротский приют, было ухоженным, глубоко спрятанным в парке, в котором нянечки выгуливали детей разного возраста — от младенчества до подросткового.

Сонька вышла из экипажа, пошла по длинной кирпичной дорожке, и на подходе к зданию ее остановила молодая воспитательница в очках и в аккуратном белом халатике.

— Здравствуйте, госпожа. Вы к кому?

— Может быть, даже к вам, — приветливо улыбнулась Сонька. — Мне нужна Михелина Блювштейн. Вы знаете такую?

— Мы тут всех знаем. А вы, простите, кем ей доводитесь?

— Я дочь профессора Блювштейн. Долгое время я жила за границей, вернулась и узнала, что никого нет в живых, осталась только Михелина.

— Да, — кивнула воспитательница, внимательно изучая гостью, — из Блювштейн никого не осталось. А Михелина вам зачем?

— Хочу увидеть девочку. Может, даже подумаю об удочерении. Своих детей у меня нет.

— Хорошо, я провожу вас к старшей.

Под любопытными взглядами детей они направились к зданию.

Старшая, иначе начальница воспитателей приюта, в этот момент поливала цветы на подоконнике — она оказалась пожилой тучной дамой с приветливой улыбкой и открытым взглядом. Воспитательница, приведшая Соньку, разъяснила начальнице:

— Простите, Александра Дмитриевна, госпожа интересуется Михелиной Блювштейн.

— Михелиночкой? — мило удивилась старшая. — Нашей замечательной девочкой? Очень приятно.

Она оставила свое занятие, протянула гостье руку.

— Здравствуйте. Как вас величать, сударыня?

— Софья Андреевна.

— Красивое имя. — Старшая кивнула на стул, сама уселась на свое место. — Вы кто для Михелиночки?

— Наверное, тетя.

— То есть у профессора было двое детей? Вы и отец нашей девочки?

— Совершенно верно.

— Вашего брата звали Михаил?

— Почему — звали? Надеюсь, он жив?

— Это никому не ведомо. Он ведь отбывает пожизненную каторгу. А с каторги люди редко возвращаются живыми.

— Я могу увидеть девочку?

— Непременно. Но вначале несколько слов. Девочка — круглая сирота…

— Думаю, не совсем круглая, если есть я.

Старшая иронично посмотрела на Соньку:

— Вы намерены забрать ее?

— Для начала я хочу просто ее увидеть.

— Вернусь все-таки к своей мысли. Девочка уже понимает, что она круглая сирота, психика ее очень уязвима, и травмировать ребенка праздными посещениями я бы не считала возможным.

— Это ваше мнение, но не право, — резко ответила гостья.

— Да, это мое мнение. Но вам не мешало бы знать о наследственности Мехелины. Отец — убийца. Мать… Вам известно, кто ее мать?

Сонька сидела бледная, напряженная.

— Кто?

— Знаменитая воровка Сонька Золотая Ручка. Понимаете, воровка!.. Где гарантия, что воровка не станет доставать вас, удочерившую ее ребенка?

— Гарантий нет.

— Что в таком случае ждет девочку? Либо вы всю жизнь будете ее прятать от преступницы, либо не выдержите и просто отдадите Михелину в эти чудовищные руки! Меня лично ни то, ни другое не устраивает.

— Что вас устраивает?

— Чтобы ребенок никогда не знал ни отца, ни матери. Пусть лучше будет просто сирота.

— Но у нее был достойный дед — профессор Блювштейн.

— Фамилия. Понимаете — фамилия! Блювштейн! Под такой фамилией мать девочки, Соньку Золотую Ручку, недавно осудили на восемь лет каторжных работ!

— Покажите мне девочку, — севшим голосом попросила Сонька.

Старшая взяла звоночек, в дверь тут же просунулась голова молодой воспитательницы.

— Приведи Михелину. — Она повернулась к гостье и предупредила: — И, пожалуйста, никаких эмоций. Вы просто ее тетя.

— Конечно.

В комнате стояла тишина, пока дверь вновь не открылась и на пороге не возникла совершенно очаровательная пятилетняя девочка — светленькая, с бантиком на голове. Она остановилась, сделала книксен и с детской наивностью поинтересовалась:

— Звали меня, мадам Александра?

— Звала, — старшая подошла к ней. — У тебя все хорошо, Михелина?

— Все очень хорошо. — Девочка посмотрела на Соньку. — А кто эта дама, мадам Александра?

— В присутствии человека нельзя спрашивать о нем в третьем лице, — строго поправила ребенка старшая.

— Простите, мадам Александра. — Михелина внимательно посмотрела на Соньку. — Кто вы, мадам?

Та молчала, заворожено глядя на девочку.

— Вы приехали ко мне?

— Да, к тебе.

— А вы кто?

— Тетя… Твоя тетя.

Девочка вопросительно посмотрела на старшую:

— Я не понимаю. Тетя — это как?

— Мадам… простите, как вас?

— Софья, — бросила воровка.

— Мадам Софья твоя родственница, Михелина. Она приехала посмотреть, в каких условиях ты проживаешь.

— Я проживаю в очень хороших условиях! — бодро отрапортовала девочка. — Меня здесь любят.

— Это правда, — разулыбалась старшая. — Здесь любят всех, но тебя больше всего!

— Благодарствую, — Михелина снова сделала книксен. — Я могу идти?

— Иди, дорогая.

Михелина в сопровождении очкастой воспитательницы ушла, старшая вопросительно повернулась к гостье.

— Что скажете?

— Скажу, что ребенок совершенно изумительный.

— Это правда. Тем не менее вам следует подумать, перед тем как решиться на удочерение.

— Я подумаю. — Сонька поднялась. — Вам известно, что у Михелины есть родная сестра?

— Первый раз слышу.

— Сестру зовут Табба. Живет она с бабушкой. Думаю, было бы неплохо, если бы со временем девочки узнали, что они сестры.

— Вам известно, где проживает Табба?

— Да, я могу оставить вам ее адрес. — Сонька написала на листочке название улицы и номер дома. — До свидания, благодарю.

— И я вас благодарю.

Когда они дошли до двери, старшая неожиданно спросила:

— Простите, как, вы сказали, ваше имя?

— Софья.

— Почти как Соньку Золотую Ручку…

Воровка окинула ее презрительным взглядом:

— Софья и Сонька — совершенно разные имена, — и немедленно покинула кабинет.

Сонька сидела на скамейке недалеко от того места, где вчера произошла ее встреча с князем Обертынским. Видела, как остановилась карета и из нее вышел по-прежнему элегантный князь, как он стал оглядываться, высматривая вчерашнюю знакомую, но тщетно. Князь нервно вертел в руках трость, расхаживал вдоль проспекта, снова озирался. Затем сел в карету, и кучер ударил по лошадям.

Сонька грустно усмехнулась, поднялась и поплелась прочь.

Пожалуй, главной достопримечательностью в Туле, куда туляки первым делом вели своих гостей, был городской рынок. На этом рынке продавали все: оружие, ворованных лошадей, начищенные до золотого блеска самовары, разное тряпье — от поношенной одежды до фраков и бальных платьев, всевозможную обувь, мебель резную и попроще, ярких заморских попугаев, шарманки и граммофоны, тульские гармошки и воронежские баяны, балалайки, гитары и даже мандолины — в общем, все то, на что у народа был спрос.

День стоял жаркий. Лето наступило уже в мае, стремительно и изнуряюще. Люди бродили по рынку неспешно, вальяжно, лениво.