Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров - Виктор Мережко

— Не надо…

— Не брыкайся, — продолжал прижимать ее комендант. — Тут я хозяин. Захочу — зарою, захочу — будешь жить.

— Не надо, — повторила Сонька.

— Ты чего, курва?

— Больно ты, Игнатьич, пахнешь керосином. Помылся бы, что ли?

Он постоял перед воровкой, глядя на нее сверху вниз, и вдруг сильно ударил по лицу сухой жесткой ладонью. Соньку отбросило назад, но она все-таки удержалась на ногах, — из носа потекла кровь.

— Это чтобы знала, кто я здесь такой. И не умничала больше. Ступай!

Игнатьич вернулся за стол, снова принялся за мясо и чай.

— Дура, — неожиданно улыбнулся он. — Это не я пахну. Пахнут бочки в коридоре.

Взял кусок вяленого мяса, бросил воровке. Она на лету поймала его, откусила, остальное сунула в карман.

— А зачем тебе здесь эти бочки? — вытирая кровь рукавом, тоже улыбнулась Сонька.

— Затем, что воруют. А здесь будут в целости и сохранности. — Игриво посмотрел на воровку: — Ночью приведут тебя ко мне. Посмотрю, какая ты Сонька.

— Я хворая.

Игнатьич нахмурился.

— Заразная, что ли?

— Нет, простуженная, — улыбнулась она.

— Ладно, никуда не денешься. Простуда пройдет — сразу ко мне. Пошла!

Сонька толкнула дверь, где ее тут же подхватили надзирательницы и потащили на выход мимо бочек с керосином.

Сонька дремала на топчане, когда в барак стали возвращаться женщины с мануфактуры. Входили они молча, следовали к своим постелям и, едва раздевшись, валились спать.

Мирра опустилась рядом с Сонькой, слабо улыбнулась.

— Ненавижу… Все ненавижу. Себя, всех.

Воровка обняла ее за плечи, прижала к себе и какое-то время не отпускала. Почувствовала вдруг на плече влагу слез, поцеловала в лоб, еще крепче прижав.

— Керосин у них в больших бочках, — тихо произнесла Мирра, вытерев слезы. — Но к ним не пробраться. Собаки бегают без цепей.

— Я знаю, где достать.

— Где?

— Знаю.

— А правда, зачем тебе керосин?

— Хочу поджечь все и сбежать, — одними губами сказала Сонька. — Не сбегу — подохну.

— Я с тобой, — попросила подруга.

— Конечно. Как же я без тебя?

Неожиданно дверь барака с треском распахнулась, и в барак решительно ввалились надзирательницы, те самые Вера и Надежда. Прямиком направившись к топчану Соньки, они подхватили ее под руки и, не дав одеться, потащили к выходу.

Мирра попыталась было броситься следом за подругой, но тут же получила такого тычка в физиономию, что рухнула на чей-то топчан и поднялась, когда Соньки в бараке уже не было…

Комендант был вне себя от ярости. Надзирательницы втолкнули Соньку в кабинет. Он ринулся к ней, схватил ее за глотку и заорал:

— Где ключи?

— Какие ключи? — выдавила женщина.

— Мои ключи! Они были здеся! В кармане! Где?

— Не знаю. Не брала.

— Врешь, сука! — Игнатьич со всей силы ударил ее в лицо.

Сонька упала. Надзирательницы подняли ее, поставили перед хозяином.

— Ключи! — снова заорал он. — Гони сюда ключи, Сонька! Иначе убью!

— Не брала.

Комендант опять ударил ее, и опять она упала. Игнатьич склонился над нею, предупредил:

— Не шуткуй со мной, верни ключи. Иначе живая отсюда не уйдешь.

— Не знаю, не брала.

Он принялся бить ее ногами, — она не уворачивалась и не прятала лицо, а лишь слабо стонала. Наконец комендант устал, вернулся за стол, кивнул надзирательницам, чтобы сменили его, и женщины принялись со свежей силой и старанием избивать лежащую на полу Соньку.

Под утро Надежда и Вера втолкнули избитую Соньку в барак и удалились. Женщины проснулись, по бараку прошелся недовольный ропот. Кто-то зло заметил:

— Днем отсыпается, а ночью на гульки шляется.

— Побойтесь Бога, бабы, — сказала Мирра. — Побили ее. — Она помогла подруге добраться до топчана, уложила, накрыла покрывалом.

Сонька была без сознания. Мирра набрала в железную кружку воды и принялась вытирать окровавленное лицо воровки, прикладывать холодную тряпочку ко лбу.

Сонька ожесточенно ворочала мешалкой в кипящей жидкости, не обращая внимания на жар и брызги. Сцепив зубы, грузила окрашенную ткань в тележку, толкала ее в сторону туманной от пара сушильни. Мирра работала рядом, время от времени бросая тревожные взгляды на подругу. Лицо воровки было в сплошных кровоподтеках, губы разбиты, движения неровные, механические.

Затемно Сонька приподнялась на топчане, легонько коснулась Мирры. Та тут же вскинулась, испуганно посмотрела на воровку:

— Ты чего?

Воровка приложила палец к губам, прислушалась к спящим.

— Как начнется пожар, — прошептала она, — сразу беги. Меня не ищи. Даст бог, встретимся на воле.

— А ты куда?

— К Игнатьичу.

Мирра вытаращила глаза.

— Он убьет.

— Не успеет. У него много керосина.

Она поднялась с топчана, прихватила с собой единственную керосиновую лампу, коптившую в бараке, прикрыла ее полой ватника и двинулась к выходу. Мирра с тревогой смотрела ей вслед.

Сонька, пряча под полой лампу, вышла из своего барака, проскользнула вдоль стены, пересекла двор, прибилась к противоположному бараку. Вдруг рядом зарычал и ринулся к ней огромный лохматый пес. Сонька замерла. Пес продолжал тихо рычать, внимательно глядя на женщину. Она достала из кармана кусок вяленого мяса, полученного от коменданта, и протянула собаке. Пес с удовольствием проглотил его, но уходить не собирался — ждал подачки. Воровка выудила из кармана еще какую-то снедь, собака съела и миролюбиво вильнула хвостом. Сонька пошла дальше, пес не отставал. К нему присоединились еще собаки, и в этой компании женщина добралась до барака коменданта.

Придерживая лампу, Сонька вынула из кармана связку, осторожно подобрала подходящий к замку ключ, несколько раз повернула его и вошла в барак. Собаки хотели было протиснуться следом, но она закрыла перед их мордами дверь.

Внутри было тихо, даже спокойно. Сонька, освещая дорогу лампой, добралась до бочек с керосином, присела возле крайней — сердце колотилось немилосердно. Она выждала какое-то время, прислушиваясь и успокаиваясь, потом попробовала вытащить большую деревянную пробку из бочки, но ей не удалось. Она в отчаянии оглянулась в поисках чего-нибудь подходящего, но рядом ничего не было. Женщина снова вцепилась тонкими слабыми пальцами в пробку, попыталась раскачать ее, — пробка не поддавалась.

Неожиданно под окнами барака залаял пес, Сонька присела и замерла. Лаять принялись все собаки, мужской голос крикнул:

— Чего гвалт подняли? Пошли вон, твари!

В животных полетело что-то железное, и они с обиженным визгом разбежались.

Сонька снова поднялась и снова вцепилась в пробку. Стонала, что-то шептала, умоляла, не отпуская раскачивала пробку. И вдруг пробка поддалась. Заскрипела, качнулась чуть-чуть, затем пошла вверх, и вскоре счастливая воровка держала ее в руках. От неожиданного везения она негромко рассмеялась. Затем засунула тонкую руку в горловину бочки и принялась выплескивать оттуда керосин. Плескала его на бока бочки, на пол, на стены.

Когда керосина вокруг было разлито достаточно, Сонька перевернула лампу, воткнула горящий фитиль в жидкость. Керосин вспыхнул сразу. Сонька постояла перед бочкой, заворожено глядя на разрастающееся пламя, но в какой-то момент пришла в себя и бросилась на выход.

Она выскользнула из комендантского барака, пробежала вдоль стены, переметнулась на другую сторону площади и замерла в ожидании результата поджога.

В окнах барака Игнатьича замелькал огонь, он стал быстро и страшно набирать силу, всполошились собаки, кто-то ударил в пожарный колокол. К охваченному огнем бараку бежали люди, что-то кричали, метались вдоль стен, не зная, как войти в горящее здание, чем помочь находящимся там людям, как остановить пожар. В других бараках проснулись заключенные, в ночной одежде высыпали во двор, тоже что-то кричали, разбегались по поселку. Сонька увидела, как из ее барака выбежала Мирра, как она вначале заметалась по двору, не соображая, куда податься, потом сориентировалась и бросилась в сторону черной таежной стены.

Женщина постояла еще какое-то время, не в состоянии отвести глаз от яркого факела пожара, окинула в последний раз взглядом барачный поселок и тоже взяла направление в тайгу. За спиной послышалась стрельба, людские крики, злой собачий лай.

Сонька бежала по густой тайге, не разбирая дороги. Ноги вязли в глубоком снегу, ветки хлестали по лицу, дыхание сбивалось от морозного воздуха. Она остановилась, снова услышала выстрелы и лай собак, подобрала подол платья повыше и стала отчаянно пробиваться дальше в лес.

Как одержимая, Сонька пробиралась все дальше от затихающих голосов и собачьего лая, изредка придерживала шаг, хватала открытым ртом воздух и снова ломилась сквозь нагромождение природы, которое она обязана была преодолеть.