42-я параллель - Джон Пассос

На окраине Джолиета их подобрал грузовик, который довез их до Пеории, где они расстались, потому что Чарли встретил знакомого по Чикаго шофера, который взялся подвезти его до самого Сан-Луиса. В Сан-Луисе ему не повезло, работы не было, и у него вышла история с проституткой, которую он подцепил на Маркет-сквер и которая пыталась обокрасть его, и так как он слышал, что работу легко найти в Луисвилле, то он стал пробираться на восток. Уже в Нью-Олбани его встретила адова жара, никто не соглашался подвезти, ноги у него распухли и покрылись волдырями. Он долго простоял на мосту, глядя в быстрые мутные воды Охайло, слишком измученный, чтобы идти дальше. Ему опротивело слоняться с места на место, гоняясь за работой. Река цветом напоминала имбирный пряник; он вспомнил запах имбирных пряников, которые пекла дома Лиззи Грин, и подумал, как, в сущности, глупо с его стороны скитаться бездомным бродягой. Надо вернуться домой и пожить там на подножном корму, вот что надо сделать.

Мимо него, шлепая пустой шиной, продребезжал разбитый грузовой "форд".

- Эй, у тебя шина лопнула, - крикнул Чарли.

Шофер круто затормозил машину. Это был крупный круглоголовый детина в красном свитере.

- А тебе что за дело?

- Да я думал, что ты не заметил.

- Еще бы не заметить, все вижу, да так уж с самого утра не клеится. Тебя подвезти, что Ли?

- Хорошо бы, - сказал Чарли.

- А ты что думал, так мне тут и ночевать на мосту из-за шины... С самого утра не везет, понимаешь, и все тут. Встал, понимаешь, чуть свет и попер эту колымагу с четырьмя бочками табаку, а эта чертова образина, негритянская его харя, засунул куда-то ключ от склада. Честное слово, был бы у меня с собой револьвер, так и пристрелил бы его, сукина сына, на месте. - Проехав мост, он остановился и с помощью Чарли сменил покрышку.

- Ты откуда, малец? - спросил он, вылезая из-под машины и отряхивая пыль.

- С Северо-Запада, - сказал Чарли.

- Значит, швед.

Чарли засмеялся.

- Да нет, просто механик, работал в гараже, теперь ищу работу.

- Ну лезь, что ли, поедем к старику Уиггинсу, к моему хозяину, там что-нибудь сварганим.

Чарли все лето провел в Луисвилле, работая в ремонтном гараже Уиггинса. Он снимал комнату пополам с итальянцем Грасси, который эмигрировал, спасаясь от мобилизации. Итальянец каждый день читал газеты и страшно боялся, что Соединенные Штаты ввяжутся в войну. Тогда, говорил он, придется удирать в Мексику. Он был анархист и на редкость спокойный малый и все вечера проводил, сидя на крылечке, тихонько напевая какие-то песни и наигрывая на гармонике. Он рассказывал Чарли о больших заводах "Фиат" в Турине, где он работал, учил его есть спагетти, и пить красное вино, и играть на гармонике Faniculi Funicula. Больше всего он хотел стать летчиком. Чарли сошелся с молодой еврейкой, работавшей на табачном складе. Ее звали Сара Коэн, но она заставляла называть себя Беллой. Она ему приглянулась, но он сразу дал ей понять, чтобы она не рассчитывала на свадьбу. Она называла себя революционеркой и стояла за свободную любовь, но и это ему не очень нравилось. Он водил ее в театр и в Чироки-парк и, когда она сказала, что ее любимый камень аметист, купил ей аметистовую брошку.

Когда он думал о себе, он испытывал какое-то беспокойство. День за днем все та же однообразная работа, без всякой надежды заработать побольше, или учиться, или даже повидать свет. С наступлением зимы он стал тосковать еще сильнее. Он раздобыл ветхий фордик, который давно уже собирались стащить на свалку, и кое-как починил его завалящими частями других машин.

Потом он подговорил Грасси вместе отправиться в Новый Орлеан. У них были кое-какие сбережения, и они прекрасно доберутся туда, найдут там работу, а кроме того, попадут как раз к карнавалу. С самого отъезда из Миннеаполиса он впервые почувствовал себя хорошо в то туманное январское утро, когда они выехали из Луисвилла, держа путь на Юг, и все четыре цилиндра отчаянно кашляли и чихали, и на задних сиденьях лежала груда заплатанных бросовых камер.

Они приехали Нашвилл, Бирмингем, Мобил, но дороги были ужасные, им все время приходилось чинить машину, и они чуть не замерзли, попав в снежную бурю у Гантерсвилла, и пережидали ее в городе несколько дней, так что к тому времени, когда они добрались до бухты Сан-Луис и покатили по прибрежной дороге, радуясь горячему солнцу и голубому небу и пальмам и бананам, и Грасси стал толковать о Везувии, и Bella Napoli [прекрасный Неаполь (итал.)], и своей подружке в Турине, которую он никогда больше не увидит из-за этой паршивой капиталистической войны, деньги у них были на исходе. В Новый Орлеан они приехали с долларом пятью центами в кармане и чашкой бензина в баке, но по счастливой случайности Чарли удалось сбыть машину, как она ни была разбита, перекупщику-негру за двадцать пять долларов.

Они сняли комнату неподалеку от мола за три доллара в неделю. Сдавала комнату желтолицая метиска из Панамы, и на их балконе стояла большая клетка с попугаями, и солнце припекало им плечи, когда они шли по улицам. Грасси был в восторге. "Совсем, как в Италии", - то и дело повторял он. Они толкнулись кое-куда в поисках работы, но везде только и было разговору что о предстоящем карнавале. Они прошлись вдоль по Кэнел-стрит, полной негров, китайцев, красивых девушек в ярких платьях, щегольски одетых молодых людей и стройных стариков в полотняных костюмах. Они остановились выпить пива у стойки бара, выходившей прямо на тротуар, сплошь заставленный столиками, за которыми сидел самый разношерстный народ, куря сигары и потягивая пиво. Грасси купил вечернюю газету. Вдруг он побледнел и показал Чарли на заголовок; ВОЙНА С ГЕРМАНИЕЙ НЕИЗБЕЖНА.

- Понимаешь, когда Америка будет воевать с Германией, полиция переловит всех итальянцев и пошлет их воевать в Италию. Это мне приятель сказал, он служит в консульстве, понимаешь? Ну а я не пойду воевать за капиталистов.

Чарли пробовал развеселить его, но Грасси казался очень расстроенным, и, как только стемнело, он сказал Чарли, что пойдет домой и ляжет спать.

Чарли продолжал бродить один. В воздухе стоял теплый запах патоки с сахарных заводов, аромат садов и чад жирной чесночной перченной стряпни. Всюду были женщины, они толпились в барах, стояли на перекрестках, зазывающе выглядывали из-за приоткрытых ставен и дверей, но с ним было двадцать долларов, и он боялся, что его оберут, поэтому он просто прогуливался, пока не устал, и тогда побрел домой. Грасси уже спал, натянув одеяло на голову.

Проснулся Чарли поздно. За окном на балконе стрекотали попугаи, комната была залита горячим солнечным светом. Грасси не было.

Чарли уже оделся и приглаживал волосы, когда в страшном возбуждении в комнату влетел Грасси. Он нанялся лебедочником на грузовой пароход, отходивший в Южную Америку.

- Только мы приедем в Буэнос-Айрес, сейчас же до свидания, и никакой войны, - сказал он. - А если Аргентина объявит войну, до свидания - и дальше.

Он расцеловал Чарли и насильно сунул ему в руки свою гармонику, и, когда к полудню он ушел на пароход, на глазах у него были слезы.

В поисках работы Чарли обегал весь город, толкался во все гаражи и ремонтные мастерские. Вдоль широких пыльных улиц тянулись низенькие дома с прикрытыми ставнями, и расстояния были огромные. Он устал, взмок и весь пропылился. Всюду встречали его приветливо, но, по-видимому, никто не знал, где можно достать работу. Тогда он решил, что надо пробыть тут карнавал, а потом снова двинуться на север. Ему советовали отправиться либо во Флориду, либо в Бирмингем, штат Алабама, либо еще севернее - в Мемфис или Литл-Рок, и все сходились на том, что в городе он не найдет работы, разве что запишется матросом на пароход. Дни стояли длинные, и теплые, и солнечные, и пахнущие патокой с сахарных заводов. Он подолгу сидел за книгами в публичной библиотеке или валялся на берегу, наблюдая, как негры разгружают пароходы. У него было слишком много свободного времени, и он с тревогой думал, что же ему, собственно, делать с собой. Ночью он не мог спать, потому что целыми днями бездельничал и устать было не от чего.

Однажды вечером, проходя по улице, он услышал звуки гитары в ресторанчике на Шартр-стрит под вывеской "Триполи". Он зашел, сел за столик и спросил пива. Прислуживал китаец. В темном конце залы, тесно прижимаясь друг к другу, танцевали пары. Чарли решил, что он возьмет девочку, если удастся найти не дороже чем за пять долларов. Вскоре с ним за столиком уже сидела девица, которую звали Лиз, и он угощал ее. Она сказала, что весь день ничего не ела. Он стал расспрашивать ее о карнавале, но она сказала, что это самое дрянное время, потому что во время карнавала полиция свирепствует, как никогда.

- Вот вчера в ночь сделали облаву по набережной и всех гуляющих до единой отправили на пароходе вверх по реке.

- А там что с ними сделают?

- Ничего. Довезут до Мемфиса и выпустят... да чтобы посадить под замок всех шлюх нашего города, на ото во всем штате тюрем не хватит.