Любовницы Пикассо - Джин Макин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Еще одна история, которую я никогда не слышала от матери… Было трудно принять этот новый образ моих будущих родителей: моя мать – напуганная разносчица сигарет, а отец – беспечный гуляка в парижском ночном клубе. Но я получила еще один фрагмент головоломки: узнала, каким образом моя мать попала в Америку.
– Сара сказала, что моя мать отправилась в Гернику после отъезда из Антиба, – сказала я. – Чтобы пожить там вместе с подругой.
– Вот как? Возможно, так и было – после того вечера в кабаре, где она зарабатывала на билет. Я не знаю.
Значит, новые тайны, которые на этот раз останутся нераскрытыми… Марти уехала из Антиба в Париж, потом – в Гернику, а потом – в Нью-Йорк, где вышла замуж за Генри. Или он, уже влюбленный по уши, последовал за ней в Испанию и увез ее в Нью-Йорк?
– У вас есть еще вопросы? – осведомилась Ирен. – Приходите ко мне в студию завтра, там и поговорим. И вы… – она ткнула пальцем в мою записную книжку, – вы напишете обо мне.
– Да, – сказала я.
– Забудьте о Пабло! – посоветовала Ирен. – Забудьте о нем после того, как напишете статью о его керамике. – Она наклонилась так близко, что я чувствовала запах кофе и коньяка в ее дыхании, аромат гардении – ее духи. – Забудьте о нем, – повторила она и легонько ущипнула меня за руку для большей убедительности.
Я знала, что она говорит не о художнике Пикассо, а о Пабло, который мог быть моим отцом.
* * *
Следующий день я провела в студии Ирен, делая заметки, задавая вопросы и слушая ее подробные рассказы о парижском искусстве двадцатых годов, о людях и политике. Ничто из этого не интересовало меня так сильно, как истории об Анне. Но мать познакомила меня с живописью, и я следовала по ее стопам. Что за жизнь была у этих художников! Романы и соперничества, успехи и провалы…
У Ирен была энциклопедическая память. И пока мы говорили – вернее, она говорила, а я исписывала страницу за страницей, – она расхаживала по студии, доставая холсты.
– Вам это нравится? – спросила она, показывая пастельный рисунок – изображение танцовщицы с шарфом. – А это? – Арлекин в ярком костюме с геометрическим узором. – И это? – Мужчина и женщина, сидящие на скамье, прислонившись друг к другу. – Они вот-вот поцелуются, – сказала Ирен. – Я нарисовала эту картину в 1919 году. И назвала ее «Влюбленные».
Без сомнения, там были изображены Ирен и Пабло.
– За два года до того, как он начал свою картину, – продолжала Ирен. – Моя была первой, однако все знают его работу, а не мою. Мир несправедлив к художницам.
Я выбрала полтора десятка ее работ, которые показались мне самыми лучшими, и мы договорились, что, как только я получу добро от Рида, она организует профессиональную фотосъемку и пришлет мне снимки.
– Он не знает, что вы собираетесь писать обо мне? – она поставила на место последний холст и нахмурилась.
– Еще нет, – призналась я. – Но я в любом случае напишу о вас.
Неделю спустя я возвращалась на самолете в Нью-Йорк, желая попасть домой и нервничая перед встречей с двумя мужчинами, с которыми мне предстояло объясниться. С тремя, если считать Рида. Если дела с ним не сложатся, то останется лишь разобраться с моим будущим и найти способ заработка. Вот и все! «Проще простого», – подумала я, положив голову на тонкую подушку и стараясь хотя бы немного поспать, пока мы летели над Атлантикой.
Я прошла по нескольким тропам, где ступали ноги моей матери, и узнала многое из истории ее жизни, которая теперь стала и моей. С прошлым было покончено. Будущее разворачивалось впереди. И я не представляла иного будущего, кроме того, которое разделю с моим ребенком. Ему понадобится все, что я смогу дать: вся защита, советы и наставления, которые я получила от своей матери.
«Когда я проснусь, то буду знать, что делать», – сказала я себе.
24
Алана
Мы с Уильямом встретились в ресторане у Агостино. Как обычно, я пришла раньше, а он опоздал, поэтому я могла видеть, как Уильям проходит по наполненному залу – этот красивый честолюбивый мужчина, которому не суждено стать моим мужем. Тот самый официант, который обслуживал нас в прошлый раз, когда разговор закончился катастрофой, отодвинул стул для Уильяма и выпрямился, с тревогой ожидая повторения.
«Ты еще не знаешь, что будет, – подумала я. – Убери хрустальные бокалы».
– Путешествие пошло тебе на пользу, – сказал Уильям, опустившись напротив. – Ты выглядишь великолепно!
Он выглядел разочарованным, как будто мой цветущий вид был несправедливостью по отношению к нему и я должна была выглядеть несчастной и тоскующей по его обществу. Обручальное кольцо лежало на столе рядом со стаканом воды – перед ним. Официант заметил это одновременно с Уильямом и опасливо попятился.
– Что это значит? – нахмурился Уильям.
Хорошо, обойдемся без предварительных любезностей. Прямо к делу.
– Я не могу выйти за тебя замуж, – сообщила я.
Уильям прикоснулся к кольцу, откинулся на спинку стула и защитным жестом сложил руки на груди.
– Я думал, ты любишь меня, – сказал он.
– И я тоже. Но, Уильям, нам нужны разные вещи. Мы по-разному представляем будущее. И я изменилась.
– Это из-за моих деловых отношений с «Современным искусством»? Если для тебя это так много значит, я их расторгну. Между нами говоря, я полагаю, что это все равно была бы никчемная сделка. – Он нетерпеливо подозвал официанта, отошедшего в другую часть зала. – Мне мартини, – сказал он. – А тебе?
– Воду.
Мы ждали, пока принесут напитки, даже не глядя друг на друга.
– Ну хорошо, – сказал он, сделав большой глоток мартини. – Почему? Алана, как следует подумай перед ответом, потому что мое терпение имеет пределы. Ты изменилась. Каким образом?
– Я беременна. – Я решила сказать ему об этом сразу, поскольку у нас хватало общих друзей, и лучше бы он услышал об этом от меня, прежде чем моя беременность станет очевидной.
Уильям нахмурился и задумчиво постучал пальцами по столу.
– Мне кажется, это превосходный повод для замужества, а не для отмены бракосочетания. Это несколько раньше, чем я
